А.К. ТОЛСТОЙ. Б. М. Маркевичу
Б. М. Маркевичу
(Перевод с французского)
Красный Рог, 10 июня 1861.
Тысячу раз благодарю Вас, дорогой друг, за милое и длинное письмо от 15 мая1. Я получил его нынче вечером и отвечаю наскоро, так как завтра уезжаю в Саратовскую губернию, а вернусь в Пустыньку в июле месяце. Прежде всего позвольте Вас обнять, поздравить и пожелать Вам всего того счастья, которого Вы заслуживаете. Да хранит Вас господь, Вас и Вашу жену, милый мой Маркевич! Вы мне советуете защищаться против Вашей критики, и я бы рад стараться, но, к несчастью, у меня нет времени завязать, как следовало бы, длинную полемику с Вами, и я откладываю это до конца июля, когда надеюсь еще застать Вас в Петербурге. Вы предлагаете произвести коренные изменения в моей драме, или, лучше сказать, предлагаете написать другую драму. Это, дорогой друг, не в моих силах, ибо, если драма не получилась, то не потому, что я недостаточно обдумывал ее или поторопился ее кончить. Ничуть не бывало: я начал, вернее — набросал ее без малого два года тому назад, и если я не сделал ее лучше, то потому, что не смог сделать лучше. Итак, я вынужден сказать: Sit ut est!2 Теперь скрестим шпаги. Вы упрекаете дон Жуана в том, что он ведет себя с донной Анной как придворный щеголь, как какой-нибудь Лозён, Ришелье, Фоблас3 или еще кто-либо в этом роде, но мне кажется, что, несмотря на все внимание, с каким Вы читали драму, от Вас ускользнули некоторые существенные моменты. Дон Жуан начал именно так, как это Вам представляется, т. е. в ранней молодости он любил по-настоящему, но, постоянно обманываясь в своих чаяниях, он в конце концов перестал верить в идеал и горькое наслаждение стал находить, попирая ногами все то, чему он некогда поклонялся. Я изображаю его в этот второй период. Привыкнув отрицать добро и совершенство, он не верит в них и тогда, когда встречает их в образе донны Анны. Свое чувство он принимает за похотливое желание, а между тем это любовь. Вы сами никогда не бывали в таком положении? Вы отрицаете возможность подобной ситуации? Его любовь к донне Анне — любовь, зародившаяся тайно, открывшаяся ему в смертный час, а не взрыв или утонченная прихоть, как говорите Вы. Дон Жуан больше не верит в любовь, но наделен воображением столь пылким, что эта вера возвращается к нему всякий раз, как он отдается своему чувству, и в сцене с донной Анной он ему отдался, несмотря на то, что раньше намеревался ее соблазнить.
Вы помните, что он говорит в своем монологе:
Не стану разбирать, какое чувство
Меня теперь приводит к донне Анне!
Я к ней влеком — она моею будет!
Не нужно мне лукавить, ни хитрить,
Воображенью дать лишь стоит волю,
Оно меня на крыльях унесет,
Минутной верой мне наполнит душу,
Искусственной любовью опьянит;
Красноречиво жгучие слова
Из уст польются. Как актер на сцене,
Я непритворно в роль мою войду
И до развязки сам себе поверю!
Значит, он верил во все, что говорил донне Анне, пока командор (ло пер4) не вернул его к действительности, ко всем его минувшим разочарованиям и к его теперешнему скептицизму, о котором он на минуту позабыл.
Не могу согласиться с Вами, что сатана и ангелы — лица бездейственные и бесполезные. Они — не актеры драмы, но они в ней составляют хор. В прологе они нужны для того, чтобы развить мысль о необходимости зла, мысль, главенствующую в прологе, а на кладбище — роль их в том, чтобы путем анализа пролить свет на характер и чувства дон Жуана. Влияние, которое они оказывают на дон Жуана, не заметно для невооруженного глаза, но оно существует. Сатана показывает ему образ каждой женщины, ангелы же обращаются к его сердцу или к его совести в минуты покоя, например, во время сна:
В безмолвии ночи
Мы с ним говорили,
Мы спящие очи
Его прояснили,
и пр.
Я с Вами согласен, что появление и сатаны и статуи с первого взгляда представляется плеоназмом, но статуя у меня — не статуя, она также и не привидение, как в опере, это — идея чисто кабалистическая, это — сила, вызванная сатаной. Помните, как он вызывал ее:
Позвольте мне сюда ту силу пригласить,
Которая, без воли и сознанья,
Привыкла первому служить,
Кто только даст ей приказанье.
Кто 6 ей ни овладел, порок иль благодать,
Слепа, могуча, равнодушна,
Готова сила та крушить иль созидать,
Добру и злу равно послушна.
Ты, что философы зовут душой земли,—
и пр.
Я думаю, милый Маркевич, что если Вы еще раз перечитаете «Дон Жуана», то откажетесь от некоторых из Ваших обвинений, что отнюдь не означает, будто я считаю его чем-то совершенным; но переделывать все целиком — невозможно. Каждый, впрочем, понимает «Дон Жуана» на свой лад, а что до меня, то я смотрю на него так же, как Гофман:5 сперва дон Жуан верит, потом озлобляется и становится скептиком; обманываясь столько раз, он больше не верит даже и в очевидность.
Откровенно говоря, я не думал, что наибольшим успехом будет пользоваться именно серенада6, так как, между нами, я считаю ее довольно незначительной, но если уж она понравилась, то вот ее немецкий перевод:
Auf der Sierra höchsten Stufen
Bleicht des Abends goldnes Licht —
Höre der Gitarre Rufen,
Süβes Lieb, о säume nicht!
Jeden, der don Preis ertcilen
Einer andern will, als dir,
Jeden fordre, sonder eilen,
Ich zum Todeskampfe hier.
Die Nachtlüfte wehen,
О laβ mir zum Lohn,
Niceta, dicli sehen
Auf deinem Balkon!
Bis zum Fuβ der Alpuharra,
Ganz Kastilien entlang
Tönt das Schvvirren der Gitarren,
Tönt der Degen heller Klang,
Quillt den Schönen zu Gefallen,
Eine Blul-und Liederflut —
Nimm da, Schönsle unter alien
Du mein Lied und du mein Blut!
Переведено не так хорошо, как все остальное, но если бы старому еврею захотелось положить это на музыку, я был бы весьма польщен. Вы, мне кажется, слишком уж строги к нему7.
Прощайте же и до свиданья, дорогой друг! Доброта императрицы и ее память обо мне трогают меня, но... только бы эта доброта не обернулась для меня рабством! Цепи — всегда цепи, даже цепи из цветов. Продолжая Ваше сравнение с Ахиллом, выходящим из своей палатки, скажу Вам, что вместо трупа Гектора я собираюсь воспользоваться моим романом «Серебряный», который я закончил и всюду уже таскаю с собой8. Он, я думаю, будет нравиться больше, чем «Дон Жуан». Кстати — по поводу последнего: как я рад, что Вас не спросили, как меня спросили в Париже во время чтения моей драмы: «А где же Церлина?»9 Мне пришлось ответить, что я забыл о ней, но собираюсь вывести ее в 3-м акте, который буду писать, как только вернусь домой. Забыл сказать, что Вы ошиблись, приписав дон Жуану затею — устроить собственные похороны. Это не он, а Эмануэль де Манара смотрел сам на свое погребение перед воротами Севильи, как о том рассказывает в «Испанских легендах» Вашингтон Ирвинг10.
До свиданья же в конце июля, дражайший мой Маркевич. Надеюсь на доброе расположение ко мне Вашей будущей жены. Не были ли Вы немножко влюблены в г-жу Ильину? Я часто виделся с нею в Дрездене, и мы много говорили о Вас, но она мне сказала, что Вы ее терпеть не можете, а это заставило меня заподозрить противоположное. Софья Андреевна дружески жмет Вам руку и просит передать Вам все то, что только можно сказать мужчине в подобных обстоятельствах. Жемчужников уехал третьего дня — женить своего брата Александра. Еще раз да хранит Вас господь.
Сердечно Ваш
Ал. Толстой.
Если у Вас есть немного свободного времени, я Вас похищу у Вашей жены хотя бы на один день, чтобы увезти в Пустыньку, где я буду один с Бахметевым и где Вы найдете великолепный Эрар11.
Сердечное спасибо за Ваши фотографии. Не знаю, которая из них — поэтическая, а которая — прозаическая? Софья Андреевна также горячо благодарит Вас.
КОММЕНТАРИИ:
К письму А.К. Толстого «Б. М. Маркевичу. 10 июня 1861 г.»
Впервые: BE, 1895.
Маркевич Болеслав Михайлович (1822—1884), реакционный писатель и публицист, с 60-х годов сотрудник РВ и «Московских ведомостей» Каткова; приятель А. К. Толстого, который, однако, не разделял многих взглядов Маркевича.
1 Напечатано в кн.: «Письма Маркевича», стр. 1—16, 69—85. В этом письме изложены не только суждения самого Маркевича, но переданы также впечатления лиц, присутствовавших на чтении «Дон Жуана» у П. А. Вяземского и у царицы.
2 Да будет так, как есть! (лат.)
3 Толстой здесь называет Лозена Номпер де Комона, маршала Франции, авантюриста, героя романа и комедии П. Мюссе, Луи Ришелье — племянника знаменитого кардинала, маршала Франции, прославившегося своими любовными похождениями, и Фобласа — героя романа Ж.-Б. Луве де Кувре «Похождения кавалера Фобласа».
4 Здесь соединен испанский артикль с французским словом «père» (отец).
5 Имеется в виду рассказ Гофмана «Дон Жуан».
6 «Романс под балконом чудесен,— писал Маркевич.— Тютчев выучил его немедленно наизусть. В этой вещи есть пылкость, рыцарство, изящество, вполне подходящие к характеру лица и его родины».
7 Речь идет о Д. Мейербере. Маркевич сообщил Толстому: «П. А. Бартенева, уезжающая за границу, хочет непременно получить слова этого романса, чтобы заказать к ним музыку Мейерберу, чему я воспротивился». Мейербер «не способен изобресть достаточно молодую, теплую и яркую мелодию для этих прелестных слов, точно вдохновленных андалузской музой».
8 Настаивая на коренной переработке «Дон Жуана», Маркевич писал Толстому: «Вы, может быть, единственный ныне литературный человек в России, который себя поставил вне современного движения... Дабы иметь нравственное право удалиться в свой шатер, необходимо выйти когда-нибудь оттуда, как Ахилл, чтобы влачить Гектора, привязанного к Вашей триумфальной колеснице; надо создать прекрасное произведение, которое найдет в своей красоте оправдание недостатку злободневности».
9 Церлина — персонаж из оперы Моцарта, крестьянка, которую хочет соблазнить Дон Жуан.
10 Имеется в виду новелла Ирвинга «Дон Жуан».
11 То есть рояль знаменитой фабрики музыкальных инструментов Эрар (имя ее основателя).
