Брянский край

Эрн. Ф. Тютчевой

17 декабря 1852 г. Петербург

Mercredi. 17 décembre 1852

  Reçu ta chère lettre du 6 décembre. Ma chatte, ma chatte chérie, si tu pouvais savoir l'effet que me font tes lettres. Chaque fois qu'il m'en vient une, il me semble en la lisant éprouver le sentiment d'angoisse fiévreuse et impuissante qu'éprouve un homme endormi par la léthargie et qui à travers sa mort factice perçoit et distingue les voix et la parole des vivants... Mais pourquoi suis-je donc encore ici? Quel est cet engourdissement qui m'étouffe? Que fais-je ici? Quel est donc l'intérêt assez puissant pour m'obliger à lui subordonner le seul intérêt réel de ma vie?.. J'ai beau faire, je sens la main de la fatalité dans ces absurdes délais... Non, encore une fois, nous ne devions pas nous séparer... C'est un crime envers nous-mêmes que je n'aurais jamais dû laisser commettre... Tu es bien bonne de m'aimer comme tu le fais. Entre nous soit dit, je ne connais pas d'être au monde, qui soit moins digne d'affection que moi. Aussi, toutes les affections qui sont venues s'égarer sur moi m'ont-elles toujours fait l'effet d'une méprise, la tienne seule excepté. Car je sais que tu me connais d'outre en outre et c'est ce qui fait que je la sens comme la grâce de Dieu. Je la mérite bien peu... Et cependant, ma chatte, il est impossible, je le sens, que tu ne m'aimes pas... Impossible. J'ai eu beau accumuler les sottises, les contradictions, les inconséquences. Il n'y a dans tout mon être rien de réel que toi...

  Est-il donc vrai, ma chatte, que tu sentes souvent ma présence autour de toi?.. Eh bien, moi, cette consolation me manque, une ou deux j'ai eu en entendant des pas dans la chambre voisine cette cruelle et bien douce illusion de ton approche. Mais maintenant cette sensation m'a quitté. Je ne sens la séparation que comme un néant et un abîme.

  Et encore une fois, comment suis-je assez stupidement ennemi de moi-même pour me laisser retenir par toutes ces bêtes de considérations? Et cependant il est de fait qu'un départ en ce moment-ci précisément n'aurait pas le sens commun, car, n'en déplaise à la bonne Antoinette B<loudoff>, l'affaire maintenant me paraît certaine. Je fonde cette certitude sur les propres paroles de l'Imperatrice qui a dit dernièrement à la Maltzoff¹ qu'elle n'aurait pas manqué de placer Anna comme demoiselle d'honneur à sa propre cour, si elle n'avait su que la Grande-D<uchesse> Cesarevna s'était décidée à la prendre auprès d'elle. — Ceci me paraît explicite, à moins d'infirmer le témoignage de la Maltzoff... Ainsi je pense que nous ne tarderons guères à apprendre la confirmation officielle de la nouvelle et que les fêtes ne se passeront pas sans nous l'apporter. — Mais ceci obtenu, qu'arrivera-t-il après?

  Vois-tu, ma chatte, je me sens tellement découragé et désorienté qu'il me semble que quoiqu'il arrive, jamais je ne retrouverai mon intérieur d'autrefois et que je suis condamné à rester un outlaw tout le reste de mes jours... Où, quand et comment mon pas triste et fatigué finira-t-il par te rejoindre? Ah oui, je me sens bien fatigué... Mais ne va pas t'imaginer que ma santé — ma santé physique — у soit pour quelque chose. Il n'en est rien, je te le jure. Elle est aussi bonne que possible et l'anniversaire de ce rhumatisme goutteux dont tu t'es souvenue, s'est passé inaperçu. J'aimerais bien avoir la même certitude relativement à toi. Mais ta manière brève et vague de me parler de ta santé m'a depuis longtemps paru fort suspecte. Pas une fois tu ne m'as dit si tu étais toujours encore sujette aux constipations, pas un mot de tes saignements de nez, de tes maux de tête, des bruits dans les oreilles... Et tu t'imagines que sur la foi de ce silence je serai assez niais pour me persuader que le séjour à Ovstoug t'a complètement affranchie de toutes tes infirmités... Non, ma chatte... Ne te fais pas de grâce cette illusion et sache que je suis toujours bien et dûment inquiet de tout ce que tu me laisses ignorer.

  Eh bien, êtes-vous enfin en possession du bienheureux Tourgenieff?² Je parierai volontiers que non. Quant a l'excellente P<rinc>esse Mestchersky, qui, par égard pour la Providence, ne met jamais en doute la réussite de ses vœux, elle vous a déjà vu réunis, vu et entendu,— et cette vision à laquelle elle rattache toute sorte de prévisions, l'а consolé un peu de l'arrivée prochaine de la Viardot... Vieille fille, vieille fille, ton nom est Sophie, a dit Shakespeare.

  Ce matin je suis allé voir la Capello, qui t'a informée déjà, à ce qu'elle m'a dit, de son entrée immédiate chez un g<énér>al X. Je voudrais m'en aller d'ici avant son départ à elle. Demain, jeudi, j'irai voir Dmitry dans sa pension. Il passera <1 нрзб> les fêtes avec la C<apello> chez les Melnikoff³. Que toutes ces dates me sont devenues odieuses. Mais comment ai-je pu souscrire à cette ignominie d'existence du lassé?.. Quant aux fashionables mondains, nous avons eu dimanche dernier un raout chez les André, avant-hier une small party chez les Meyendorff, où se trouvaient les Meyendorff de Vienne et la Kalergy, etc., et tout à l'heure je viens de recevoir de Sophie K<aramzine> une invitation pressante de venir ce soir chez eux, en raison de la Kalergy

  Mais rien de tout ceci ne me console de rien. Il s'agit bien de cela...

  Je suis toujours très coupable vis-à-vis d'Anna⁴.

Перевод

Среда. 17 декабря 1852

  Получил твое милое письмо от 6 декабря. Киска, милая моя киска, если бы ты знала, какое действие оказывают на меня твои письма. Каждый раз, как от тебя приходит письмо, читая eгo, я испытываю ощущение жгучей и бессильной тоски, как впавший в летаргию человек, который сквозь свою мнимую смерть различает и воспринимает голоса и речи живых... Но почему я все еще здесь? Что за оцепенение мной овладело? Что я здесь делаю? Что это за интересы, и, очевидно, достаточно серьезные, если я вынужден подчинить им единственное, что меня действительно интересует в жизни?.. Ничего не могу с собой поделать, мне чудится в этих нелепых отсрочках рука судьбы... Нет, нет, мы не должны были расставаться... Это преступление по отношению к нам самим, я не должен был допускать, чтобы оно свершилось... Спасибо тебе за то, что ты так меня любишь. Говоря между нами, я не знаю никого, кто был бы менее, чем я, достоин любви. Поэтому, когда я становился объектом чьей-нибудь любви, это всегда меня удивляло, не удивляет меня только твоя любовь. Ибо я убежден, ты до конца меня знаешь, и воспринимаю твою любовь как Божий дар. Я совсем ее не заслуживаю... и все же, киска, ты не можешь меня не любить, я это чувствую... Не можешь. Пусть я делал глупости, поступки мои были противоречивы, непоследовательны. Истинным во мне является только мое чувство к тебе...

  Это правда, киска, что ты часто чувствуешь рядом с собой мое присутствие?.. У меня этого утешения нет, только раза два, услышав шаги в соседней комнате, я испытал приятную и горькую иллюзию, будто приближаешься ты, но ощущение это больше не повторилось, и теперь я воспринимаю разлуку только как небытие и как пропасть между нами.

  Да, как это глупо, до какой же степени я враг самому себе, если все эти дурацкие соображения могут удерживать меня здесь? И вместе с тем, если бы я уехал именно сейчас, это, несомненно, противоречило бы здравому смыслу, ибо, нравится это или нет милейшей Антуанетте Блудовой, дело наше, по-видимому, можно считать решенным. Я исхожу в своих предположениях из собственных слов императрицы, недавно сказавшей Мальцовой¹, что она непременно взяла бы Анну к своему двору, если бы не знала о том, что великая княгиня-цесаревна решила взять ее к себе. - По-моему, это звучит вполне определенно, правда, если не брать под сомнение правдивость слов Мальцовой... Итак, я думаю, что вскоре эта новость будет иметь официальное подтверждение, и мы получим eгo еще до конца праздников. - Но когда с этим будет покончено, что будет дальше? Знаешь, киска, я сейчас так упал духом, так выбит из колеи, что мне кажется, что бы ни случилось, никогда уже я не обрету свой прежний внутренний мир и обречен до конца своих дней оставаться outlaw...^* Когда же наконец, грустный и усталый, добреду я до тебя, где и как это произойдет? Да, я чувствую себя очень усталым... Не подумай только, что я хоть в какой-то мере имею в виду свое здоровье, свое физическое состояние. Совсем нет, честное слово. Со здоровьем, насколько это возможно, все хорошо, и годовщина приступа подагры, о котором ты вспоминала, прошла незамеченной. Очень бы хотелось знать наверное, что у тебя тоже все хорошо, но твоя манера писать о своем здоровье кратко и неопределенно уже давно кажется мне подозрительной. Ни разу ты не писала, страдаешь ли, как прежде, желудком, ни слова не пишешь о том, как твои кровотечения из носа, как обстоит с головными болями, с шумом в ушах. И ты воображаешь, будто твое молчание означает для меня, простака, что пребывание в Овстуге полностью избавило тебя ото всех твоих недомоганий... Нет, киска, не предавайся, ради Бога, подобным иллюзиям, знай, что меня всегда самым серьезным образом беспокоит все, о чем ты умалчиваешь.

  Ну что, заполучили вы наконец счастливчика Тургенева?² Готов поспорить, что нет. Что до милейшей княжны Мещерской, которая верит в Провидение и никогда не сомневается в исполнении своих чаяний, - она вас уже видела вместе, - видела и слышала - и это видение, с которым она связывает всякого рода предвидения, немного утешило ее в горе по поводу предстоящего приезда Виардо. Старая дева, старая дева, твое имя Софи, как сказал Шекспир.

  Сегодня утром я повидал Капелло, она говорит, что уже сообщала тебе, что поступает на днях к генералу Х. Я хотел бы уехать отсюда до ее отъезда. Завтра, в четверг, пойду в пансион повидаться с Дмитрием. Праздники он проведет с Капелло у Мельниковых³. Все эти праздничные даты так мне опостылели. Как же я мог избрать этот постыдный, этот низкий образ жизни?.. Что касается fashionables^**, в прошлое воскресенье здесь был раут у Андрея, позавчера small party^*** у Мейендорфов, где были Мейендорфы из Вены, Калерджи и пр., а только что я получил приглашение от Софи Карамзиной, она усиленно просит прийти к ним сегодня вечером в связи с тем, что будет Калерджи.

  Но ни одно из этих развлечений ничуть меня не развлекает. Дело вовсе не в этом...

  Я все еще очень виноват перед Анной⁴.

КОММЕНТАРИИ:

  Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 20. Л. 80-81 об.
  Первая публикация- в русском переводе: Изд. 1984. С. 192-195.

¹ А.Н. Мальцова (из большой и разветвленной княжеской семьи Урусовых, с некоторыми членами которой Тютчевы были дружны многие годы) была замужем за С.И. Мальцовым, из крупнейшего рода фабрикантов и землевладельцев. Еще в начале XVIII в. они создали стекольный завод около Можайска, который, по указу Сената 1747 г. о ликвидации заводов вокруг Москвы и Петербурга в целях сохранения природных богатств, был частично перенесен на реку Гусь и стал Гусь-Хрустальным, а также в с. Дятьково; эти заводы снабжали стеклом половину России. С начала XIX в. «мальцовское дело» ширилось и развивалось, создавались новые отрасли, строились заводы в разных губерниях. С.И. Мальцов, гвардеец, адъютант принца Ольденбургского, прервав блестящую карьеру и выйдя в отставку, поселился в Брянском уезде Орловской губернии, недалеко от Овстуга.
  Лозунгом его промышленной деятельности было: «Всё из русского материала». Он старался разумно сочетать успешное и прибыльное производство с заботой о благосостоянии, здоровье и пенсионном обеспечении рабочих: строил небольшие каменные домики на три-четыре комнаты городского типа с большими приусадебными участками, бесплатно отводил выгон и выдавал топливо; при заводах открывал школы; строил церкви, больницы и амбулатории; даже организовывал большие хоры певчих из среды мастеров. С.И. Мальцов был двоюродным братом печально известного И.С. Мальцова, уцелевшего в «тегеранекой резне» 1829 г., когда было разгромлено русское посольство и убит А.С. Грибоедов. После этого ему отказала его невеста, А.О. Россет, будущая Смирнова.
  Мальцовы и Тютчевы были знакомы домами.

² «Мы же возмещаем отсутствие столичных развлечений тем, что ждем визита г-на Тургенева, Ивана Сергеевича, автора недавно напечатанных "Записок охотника", - писала Эрн. Ф. Тютчева 10/22 декабря этого же года В.Ф. Вяземской. - Как вы, вероятно, знаете, он был арестован и выслан в свое имение, где живет с весны; поскольку это имение находится в Орловской губернии, он может посетить нас, не испрашивая на это особого разрешения. Пока мы знаем его только по рассказам княжны Софи Мещерской, горячей его поклонницы, но если судить о нем по тому немногому, что я прочитала из написанного им, он кажется мне человеком добрым, очень талантливым и умным» (ЛН-2. С. 252).

³ А.П. Мельников занимал должность советника придворной конюшенной конторы. Дмитрий, сын Тютчева, в описываемое время еще ребенок, много позже женился на его дочери.

⁴ Известие о назначении фрейлиной к цесаревне А.Ф. Тютчева получила в Овстуге 26 декабря 1852 г. Тютчев приехал в Овстуг. Анна писала в ночь на 1 января 1853 г.: «Сегодня во время всенощной приехал папá... Мы не прервали молитвы, и я очень рада, что мамá получила законную возможность побыть с ним час наедине. Позднее папа спустился в гостиную. Он много рассказывал о Петербурге, об обществе, о балах и раутах. По мере того как я смотрела на него и слушала, мной овладевало уныние и чувство пустоты, которое всегда вызывал во мне свет и светский образ жизни» (Тютчева. С. 113).
  Присутствие отца не облегчило Анне вынужденный и нежеланный переход от радостей спокойной домашней жизни к тяготам страшившей ее жизни придворной. Через день она записала в дневнике: «Между папá и мамá вышел спор. Папá не слишком желает брать на себя роль моего опекуна. Он хочет, чтобы я ехала в Петербург без него и поступила ко двору самостоятельно. Мамá находит это неприличным и настаивает на том, чтобы он ехал со мной. Папá обижается, что мамá не удерживает его после полугодовой разлуки. Между ними произошли тяжелые объяснения» (там же. С. 114). Не желая быть причиной раздоров в доме, Анна настояла на том, чтобы ехать одной, с горничной и в сопровождении управляющего В.К. Стрелкова. В Петербурге она предполагала поселиться у Карамзиных, которые должны были представить её ко двору.
  Тютчев искренне любил своих детей, но его отношение к ним было неровным и часто воспринималось как проявление невнимательности. Дружбой и взаимной любовью дети от первого и второго брака поэта были обязаны Эрн.Ф. Тютчевой. «Когда ты вчера уехала, - написала Е.Ф. Тютчева в письме, отправленном вслед Анне, - мама вернулась бледная и в слезах, бедная, милая мамá, она очень, очень сильно любит тебя, я никогда не видела, чтобы она так рыдала. После мы - Дарья, Мари, Иван и я сидели в гостиной и плакали, а мамá поднялась наверх. Через полтора часа она вернулась, и папá читал нам "Бориса Годунова", время от времени прерывая себя словами: "Что делает сейчас Анна? А если она заболела?! Это было бы ужасно, я никогда не простил бы себе, что не поехал с нею вместе"» (ЛН-2. С. 253).
  Именно в эти дни перед самым Новым годом, 31 декабря 1852 г., Тютчев написал стихотворение «Чародейкою Зимою ...».
  7 января 1853 г. Эрн. Ф. Тютчева писала Анне из Овстуrа в Петербург: «Вечерами папá читает нам по-русски и по-французски, и я так счастлива, что понимаю почти все, когда он читает по-русски. Вечера, проведеиные таким образом, под звук его мягкого и звонкого голоса, для нас, его слушательниц, очаровательны, но и сам он, кажется, вовсе ими не тяготится. Но страшно подумать, что мы уже привыкаем к обществу твоего отца, а скоро он тоже уедет». Эрнестина, вступая в брак с Тютчевым, не знала русского языка, и его поэзия долгие годы ускользала от ее понимания. В том же письме она просила: «Милая Анна, отложи, если можешь, немного денег, чтобы бедный папá мог немного приодеться по возвращении, он ужасно оборвался» (ЛН-2. С. 253). Будучи фрейлиной, А.Ф. Тютчева стала получать жалованье 4000 рублей в год.

^* изгоем (англ.).

^** светского общества (англ.).

^*** небольшой прием (англ.).