А.К. ТОЛСТОЙ. К. К. Павловой
К. К. Павловой
(Перевод с французского)
С.-Петербург, 25 октября (7 ноября) 1861.
Какие мне найти извинения, милостивая государыня, как оправдаться, что я так долго молчал, получив письмо, в котором Вы сообщили мне об окончании перевода «Дон Жуана»? Скажу, и не в оправдание себе, а только для смягчепия своей вины, что на меня свалилась куча дел, одно неприятнее другого, что я до сих пор запутываюсь в них и не знаю, ни когда, ни каким образом из них выберусь. Это — чтобы уж больше о них не говорить — дела, связанные с деньгами, с тяжбами и, к несчастию, с кредиторами. Кроме того, я в разных направлениях колесил по России1 и оставил военную службу2. Сейчас я вернулся из Москвы, где продал Аксакову Ваши стихотворения (кроме «Трианона»)3 за 96 рублей, т. е. по рублю за стих. Прилагаю выручку от этой продажи в форме векселя и прошу Вашего разрешения, милостивая государыня, отложить до другого времени подведение окончательного итога нашим расчетам.
Что касается перевода «Дон Жуана», то я всегда смотрел на него не иначе, как на Ваше произведение и, следовательно, как на Вашу собственность. Если в Дрездене я не настаивал на такой точке зрения, то потому, что боялся Вас. Позвольте же теперь поблагодарить Вас за то, что Вы позволили мне остаться порядочным человеком и не требовали от меня, чтобы я прикарманил чужое добро. «Дон Жуан» принадлежит Вам, милостивая государыня, и я был бы счастлив, если бы мне довелось косвенным образом быть полезным Вам. Теперь, когда этот вопрос исчерпан, позвольте поговорить с Вами о русском «Дон Жуане». Я совершенно согласен с Вами (как, впрочем, всегда), что в разговоре на кладбище дьявол должен остановиться на словах: «И вот вся разница, друзья, между моей методой и господней!» Я вычеркнул слова, следующие за этим и не вносящие ничего нового. Вообще я думаю, что Вы были слишком великодушны ко мне и заставили меня вычеркивать слишком мало. Почти все те, кому я читал драму, считают, что сцена переодевания Лепорелло не нужна и что она замедляет ход событий. Мне и хочется опустить ее в подлиннике с тем, чтобы сохранить ее в переводе, если Вы этого пожелаете, и восстановить ее в русском тексте bei einer etwaigen zweiten Auflage4, если тем временем будут высказаны другие мнения — в ее пользу. Вот еще одно небольшое изменение, которое я счел нужным внести в сцену, начинающуюся монологом дон Жуана: «Я победил, но удовлетворенья ожиданного я не нахожу...». В конце этого монолога дон Жуан должен сказать:
Отчизна,
И женщины, и целый род людской,
Известны мне. Зачем же не могу я
Воспоминание о донне Анне
На дне души моей похоронить,
Как и другие все воспоминанья?
А потом, после того как Боабдил говорит: «Лишь поскорее б в море нам уйти!» — дон Жуан должен продолжать:
Вот этого сомнения не мучат,
И нет разлада в нем с самим собой.
Мне любопытно знать, как поступил бы
На месте он моем? Но постараюсь
Вопрос мой применить к его понятьям:
(к Боабдилу)
Скажи мне, Боабдил, тебе не жаль
Расстаться навсегда с твоей отчизной?
Боабдил
Сеньор, весь этот андалузский край
Был наш когда-то,
и пр.
Затем, после слов Боабдила: «И большие б отыскивать я начал», — дон Жуан продолжает:
Я к этому мошеннику недаром
Сочувствие имел. Мы схожи нравом,
Но в клады я не верю уж давно!
А странно, что досель я не могу
О ней не думать! В памяти глубоко
Слова и голос врезались ее,
И этот взгляд испуганный, когда
Опомнилась она в моих объятьях.
Безумный дон Жуан! До коих пор
Играть тобой воображенье будет!
Стыдись хоть Боабдила! Этот ищет.
Что находить и добывать возможно, —
А ты? Стыдись, тебя смущает сон!
(К Боабдилу.)
Ты не забыл различною одеждой
На всякий случай запастись?
и пр.
Мне кажется, что таким образом неверие дон Жуана в свою собственную любовь будет более ясным для читателя, а на этом неверии и основано все развитие интриги.
Я читал «Дон Жуана» Аксакову и Каткову, и негодование первого из них против характера дон Жуана (которого он называет трижды негодяем) было велико. Его поведение с донной Анной — вот чего он никак не может ему простить и что, по его мнению, навсегда должно было лишить дон Жуана покровительства ангелов. По поводу художественных достоинств оба наговорили мне весьма лестных вещей5. Впрочем, Аксаков, которого я всем сердцем люблю и уважаю, скорее суровый гражданин, чем художник, и только с Вами, милостивая государыня, я могу погружаться в искусство по самые уши, если позволено так выразиться. Гётевское «Ich singe wie der Vogel singt»6 — китайская грамота для большинства наших писателей, и им всегда хочется проводить мысль и что-либо доказывать с заранее обдуманным намерением, что придает им характер более или менее дидактический, да накажет их бог!
До сих пор мне ничего не удалось сделать для постановки на сцене Вашей драмы7, и Вы меня должны извинить, потому что причиной тому не отсутствие желания, а неблагоприятное стечение обстоятельств. В Москве я хотел повидаться с Вашим сыном8, но он находился где-то в провинции.
Надеюсь, милостивая государыня, что Вы не станете платить мне той же монетой и соблаговолите ответить мне и сообщить, одобряете ли Вы то небольшое изменение, которое я позволил себе внести. Я сгораю от нетерпения прочесть весь перевод целиком. Пролог на немецком языке (который я, конечно, знаю наизусть) вызвал восторженное восхищение всех, кому я его читал. Так как Аксаков, обеими руками ухватился за Ваши стихотворения для своей новой газеты «День» и сразу же предложил за них желаемую цену, то я и не счел нужным предлагать их Каткову. Если у Вас есть новые стихотворения, которые по своим размерам могли бы подойти для маленькой газеты, как «День», пришлите, пожалуйста — я уверен, что устрою их достойным образом. Молодой человек, который Вам передаст это письмо, славный и отличный малый, слушающий курс в коллеже Фитцтума9 и отдыхавший вместе со мной.
Прощайте, милостивая государыня, жму и целую Ваши руки.
Алексей Толстой.
КОММЕНТАРИИ:
К письму А.К. Толстого «К. К. Павловой. 25 октября 1861 г.»
Автографы — ИД. Там же — еще свыше ста двадцати писем, записок и телеграмм к Павловой. Пятнадцать писем Павловой к Толстому — ПД.
Павлова Каролина Карловна (1807—1893), поэтесса и переводчица.
1 В июне Толстой уехал в Саратовскую губернию, в октябре был в Москве.
2 Толстой имеет в виду свое освобождение от должности флигель-адъютанта (см. прим. 1 к письму № 79).
3 То есть «Разговора в Трианоне», запрещенного цензурой для «Москвитянина» в 1849 г. и впервые опубликованного в сборнике К. Павловой «Стихотворения», 1863 г. (К. Павлова, Полн. собр. стихотворений, М.—Л. 1964, стр. 139).
4 в случае второго издания (нем.).
5 См. письмо № 80 и прим. 1 к нему.
6 «Я пою, как поет птица...» — из баллады Гёте «Der Sanger» («Певец»), на которую нередко ссылались сторонники «искусства для искусства» для обоснования своих взглядов.
7 О какой драме идет речь — неясно.
8 И. Н. Павловым.
9 Гимназия в Дрездене.
