Брянский край

«Князь Серебряный»

  В конце 1850-х и в 1860-е годы А. К. Толстым созданы самые значительные его произведения. В эти годы закончен роман «Князь Серебряный», написана драматургическая трилогия — драмы «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис», поэмы «Грешница», «Иоанн Дамаскин» и сравнительно большое количество стихотворений.
  Задуманный еще в сороковые годы роман «Князь Серебряный» писался долго, с большими перерывами. Толстой много раз возвращался к уже написанным частям, переделывал, и лишь в марте 1861 года он отмечает: «Я окончил... мой большой роман «Князь Серебряный». Напечатан роман был в следующем году.
  Эпоха Ивана Грозного привлекла Толстого не случайно. В 1821 году, когда декабристское движение встает на путь решительных действий, вышел из печати IX том «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, посвященный царствованию Ивана Грозного. В пропаганде декабристских идей немалое место занимали исторические аналогии. А IX том «Истории» Карамзина явился необычайной яркости обвинительным актом против самодержавия. Он прочно вошел в круг чтения декабристов и всей прогрессивной, вольномыслящей интеллигенции. В доме А. А. Перовского Толстой еще в юности познакомился с этим знаменитым томом.
  Раздумья над русской историей привели А. К. Толстого к созданию собственной концепции истории России. Он разделял ее на два резко отличных друг от друга и противоположных друг другу периода: предшествующий татаро-монгольскому нашествию, как он называл, европейский период, и вся последующая история России — московский период.
  В европейский период, отмечал Толстой, Русь была державой, связанной крепкими связями с европейскими государствами и развивающейся европейским путем. Он высоко ставил вечевое устройство древних Новгорода и Пскова, видя в нем выражение существовавшей тогда политической свободы.
  Монголо-татарское нашествие оторвало Россию от Европы и ввело свой порядок, построенный на деспотической власти, на полном уничтожении свободы личности. После того как монголо-татарское иго было свергнуто и началась борьба за установление централизованной власти, московские князья, стремясь сохранить свое господство, узаконили деспотизм и рабство. Эта «татарщина», как утверждает Толстой, до того въелась в русское общество, что до сих пор проявляется во всех областях жизни, и до сих пор начальство считает своим долгом быть деспотом, а подчиненные — рабами.
  А. К. Толстой идеализировал домонгольскую Русь, но неприятие российского деспотизма наложило яркий демократический, народный отпечаток на все его произведения на историческую тему.
  Декабристам, а также А. К. Толстому, его современникам и более поздним поколениям эпоха Ивана Грозного представлялась прежде всего самым ярким выражением деспотизма.
  Во внутренней и внешней политике Ивана Грозного были стороны прогрессивные для того времени. Это — борьба за укрепление сильной централизованной власти, борьба за выход России к Балтийскому морю. Но для достижения цели он пользовался такими кровавыми методами, что в глазах современников и потомков положительные стремления царя часто заслонялись его жестокостью, выражавшейся в многочисленных казнях неповинных людей, в разорении целых городов, и поэтому изображение Ивана Грозного и его эпохи у многих писателей, писавших о нем, страдает односторонностью. Не избежал этого и А. К. Толстой. Но так как Иван Грозный воспринимался как олицетворение тирана и деспота, то размышления о нем и его правлении в подобных произведениях принимали характер размышлений о природе деспотизма вообще, как прошлого, так и современного.
  А. С. Пушкин, когда писал «Бориса Годунова», шел по пути воссоздания исторической правды и духа того времени, з котором развивается действие. А. К. Толстой в «Князе Серебряном», а позже в драматической трилогии выступил убежденным последователем Пушкина. Но, естественно, Толстой, как и Пушкин, не мог уйти от вопросов современности, и его произведения касались исторических судеб самодержавия.
  В «Князе Серебряном» А. К. Толстой ставил перед собой задачу в первую очередь воссоздать не какие-либо конкретные ообытия в полной их исторической достоверности, а «изображение общего характера целой эпохи и воспроизведение понятий, верований, нравов и степени образованности русского общества во вторую половину XVI столетия».
  «Оставаясь верным истории в общих ее чертах,— пишет А. К. Толстой в предисловии к «Князю Серебряному»,— автор позволил себе некоторые отступления в подробностях, не имеющих исторической важности».
  Сближение событий во времени, домысел отдельных эпизодов в жизни исторических персонажей, когда об этом нз сохранилось документов,— все это обычные художественные приемы исторической беллетристики, их позволял себе и Толстой. Но именно за них упрекали его современные критики. Впрочем, точно такие же обвинения приблизительно в то же время выдвигались и против «Войны и мира» Л. Н. Толстого.
  Теперь никто уже не упрекает А. К. Толстого в подобном «нарушении исторической правды», но зато до сих пор вызывает восхищение верное и тонкое чувство эпохи, позволившее Толстому создать образы вымышленных персонажей — князя Серебряного, боярина Морозова, Елены, мельника и других героев, передать так убедительно и достоверно их характеры, мысли, судьбы, что все они воспринимаются такими же историческими личностями, как Иван Грозный, Малюта Скуратов, Вяземский.
  Изданный в бурные годы демократического движения, отмены крепостного права и ожесточенной борьбы против крепостничества, роман Толстого, рассказывающий о далеком прошлом, на первый взгляд казался забавой, отвлечением от самых животрепещущих вопросов современности. Критики и публицисты тогдашних демократических и либеральных изданий обвиняли писателя в казенщине, в том, что герои его романа то и дело славят царя, что не показан народ, «который умел постоять за себя» против опричников, то есть обвиняли в том, что «Князь Серебряный» не роман о современниках и современных проблемах. Но дело обстояло гораздо сложнее, и недаром многочисленные читатели, и в том числе, говоря словами самого А. К. Толстого, «особенно представители низших классов», отнеслись к роману совсем иначе, чем критика Роман читали нарасхват. А пятнадцать лет спустя, на этот раз, правда, уже реакционные, критики ставили Толстому в упрек успех его книги в народе и писали, что-де у публики «дурной вкус»: «Можно любить простолюдина, можно сочувствовать его суровой доле, но едва ли можно видеть в нем литературного судью...» Впрочем, «простолюдин» и не стремился получить титул «литературного судьи», он просто любил «Князя Серебряного», читал и перечитывал его и передавал свою любовь к нему детям и внукам.
  А. К. Толстой отдавал себе отчет в том, что его роман, который, как он сам сообщает в одном письме, «писал... с тщанием и любовью, так, как будто вовсе не существовало цензуры», отнюдь не проводит официальную идеологию.
  Недовольство цензуры могло вызвать изображение царя Ивана IV жестоким деспотом, тогда как по официальным цензурным канонам того времени следовало изображать царя лишь в положительном свете. «Забавно было бы, если бы цензура ко мне придралась и встала бы на защиту Ивана Васильевича»,— иронизировал Толстой.
  Впоследствии царская цензура действительно ставила препятствия распространению «Князя Серебряного», запрещая многочисленные его инсценировки для представления в театрах. Роман она не могла запретить лишь потому, что он был посвящен царице, и она сама высказала желание, чтобы роман вышел в свет. Но цензура не заметила более сильного взрывчатого вещества, заложенного в романе, но которое прекрасно почувствовал читатель-«простолюдин».
  Главное в романе, как неоднократно подчеркивал сам Толстой, не изображение зверств и преступлений Ивана Грозного, а русское общество той эпохи, мышление и поведение различных общественных групп.
  Толстой бросает обвинение тогдашнему обществу: «Простим грешной тени царя Иоанна,— пишет он на последней странице романа,— ибо не он один несет ответственность за свое царствованье; не он один создал свой произвол, и пытки, и казни, и наушничество, вошедшее в обязанность и в обычай. Эти возмутительные явления были приготовлены предыдущими временами, и земля, упавшая так низко, что могла смотреть на них без негодования, сама создала и усовершенствовала Иоанна...»
  Как бы иллюстрируя слова о нравственном падении общества, А. К. Толстой проводит перед читателем целый ряд приближенных слуг царя, исполнителей (порой становящихся и жертвами) его кровавых замыслов. Это — бояре, дворяне и попы, которые освящали авторитетом церкви жестокие расправы с невинными, осуждали тех, кто не хотел быть палачом.
  Характерно, что в этом ряду нет образов простого народа. Простой народ — в другом лагере.
  Правда, и среди бояр были люди, которым претило палачество царя. В романе это — боярин Морозов, князь Серебряный. Толстой называет их «светлыми звездами» и пишет о них: «...Помянем добром тех, которые... устояли в добре, ибо тяжело не упасть в такое время, когда все понятия извращаются, когда низость называется добродетелью, предательство входит в закон, а самая честь и человеческое достоинство почитаются преступным нарушением долга!»
  Но даже понятия этих честных людей тоже извращены и несут на себе печать рабской психологии.
  В ответ на рассказ Морозова о том, что Иван Грозный казнил не злодеев и врагов, «а всё верных слуг государевых: окольничего Адашева... с малолетним сыном; трех Сатиных; Ивана Шишкина с женою да с детьми; да еще многих других безвинных», на лице Серебряного «выразилось негодование», и он ответил так, как в течение многих столетий думали и говорили самые слепые в своей вере в царя русские мужики: «В этом, знать, не царь виновен, а наушники его».
  Но и сам Морозов недалеко ушел от темного мужика, хотя знал несравненно больше его. «Грозен был Иван Васильевич,— говорит боярин Морозов,— да ведь сам бог поставил его над нами, и, видно, по божьей воле, для очищения грехов наших, карал он нас».
  Такова философия знати.
  Этой холопской философии Толстой противопоставляет здравый смысл и отношение народа ко всему происходящему.
  Вспомним только одну сцену из романа — сцену освобождения из царской тюрьмы заключенного туда безо всякой вины и ожидающего смертной казни князя Серебряного.
  Атаман Ванька Перстень пробирается в тюрьму и предлагает князю Серебряному бежать. Но тот отвечает, что не может, так как «обещал царю не выходить из его воли и ожидать, где бы я ни был, суда его!».
  Подобная покорность возмущает Перстня.
  «— Боярин! — вскричал Перстень, и голос его изменился от гнева,— издеваешься ты, что ли, надо мною?»
  В этой сцене князь Серебряный нарисован почти сатирически. Но, говоря о людях из народа, Толстой нигде не бывает сатириком. Потому что народ, как изобразил его А. К. Толстой,— та главная, та светлая сила, что противостояла гнету деспотизма.
  Не только высокие художественные достоинства и увлекательность сюжета, но прежде всего гуманизм, ненависть к деспотизму и народный оптимистический взгляд на жизнь обеспечили более чем вековой успех «Князя Серебряного».
  В начале XX века рабочие использовали роман А. К. Толстого для революционной пропаганды. Старый большевик В. Морозкин, рабочий Даниловской мануфактуры в Москве, вспоминает, как в 1902 году рабочие создали на фабрике революционный кружок. «Подобрали себе еще несколько товарищей надежных и начали по вечерам читать книжки вслух... Первую книжку для чтения взяли о «Князе Серебряном», в котором описывалась вся грубость царя и его опричников. Во время обсуждения прочитанного мы наблюдали, что будут говорить остальные рабочие, и мимоходом указывали на настоящее положение рабочих».
  Среди русских революционеров широчайшей популярностью пользовалось еще одно произведение А. К. Толстого — стихотворение «Колодники». Это стихотворение многие тогда считали народной песней. Печальную и задумчивую песню про колодников, которые своими цепями «взметают дорожную пыль», пели по всей России те, кто встал на борьбу против самодержавия и каждую минуту рисковал надеть «звонкие цепи» кандалов. Товарищи по революционной работе вспоминают, что эту песню очень любил В. И. Ленин.