Ф.И. ТЮТЧЕВ. Письма
Эрн. Ф. Тютчевой
20 июня 1855 г. Петербург
С.-Петербург. Понедельник. 20-го июня 1855
Jе ne conçois pas, ma chatte chérie, que tu te plaignes, comme tu lе fais dans ta lettre du 12, que j'ai reçue avant-hier, de lа rareté de mes écritures. Il me semble que je te lа prodigue à flots, cette abominable écriture, et que се serait plutôt à moi de gémir de cette extrême ténuité de ces feuilles légères et rares qu'il me faut attendre une semaine entière pour en attraper une. Mais il est vrai de dire que fussent-elles aussi nombreuses que les feuilles de lа forêt, cela ne me consolerait de rien. De toi à moi lа correspondance épistolaire me paraîtra toujottrs une chose odieuse et contre nature, et Dieu me préserve de pouvoir jamais m'y établir confortablement... C'est une stupide moquerie après tout, que cette manière de se rendre présent l'un à l'autre, et cela mе fait éprouver tout juste l'impression que ressentent les manchots et autres mutilés quand ils croient avoir mаl au mеmbrе qui leur manque... Ah, n'en parlons plus... Mais pour varier un peu la monotonie de mеs exodes de lettres, tiens, mа chatte, lis cette petite annexe qui t'apprendra le grand événement, enfin accompli, du retour du couple W<iasemsky>. L'autre jour, c'était samedi dernier, j'ai trouvé en rentrant chez mоi de la soirée Odoeffsky, un mоt d'avertissement du <1 нрзб> Soboleff, m'annonçant cette heureuse nouvelle. Соmmе je devais le lendemain, dimanche, aller de bonne heure à Peterhof, j'ajournais jusqu'au soir l'entrevue désirée. Mais à mоn retour, au lieu de l'entrevue, je n'ai trouvé que le billet qui m'avait été apporté par le Brochet envoyé aux informations, - si bien que jusqu'a présent je ne puis encore te parler, соmmе témoin oculaire, de се cher Prince, qui, au dire du Brochet, а une mine excellente, et qui certes а bien démenti les sinistres prédictions, dont il avait couronné nos adieux à son départ d'ici, lorsqu'il m'assurait en montant en voiture que je ne le reverrais plus, ou que je ne le reverrais que dans un état pire que la mort. J'aime beaucoup des prévisions de malheur, aussi complètement démenties. C'est autant de pris sur l'ennemi, et c'est toujours un bon précédent pour l'avenir. J'ignore encore où ils vont s'établir. Hier à Peterhof, où leur arrivée était déjà connue, la Woeykoff, que je suis allé voir avec Anna, nous avait dit que le Prince Oldenbourg1, pour continuer l'intimité соmmеnсéе, leur avait offert un logement chez lui à Peterhof, - mais le Brochet m'а raconté en détailla conférence, dont il s'est trouvé être le témoin, entre la Princesse et son tapissier au sujet des arrangements à faire dans sa villa du Forestier, où elle соmрtе se transporter de sa personne, mercredi prochain. Je livre tous ces faits à votre appréciation, pour en tirer les conjectures qui vous paraîtront les plus probables... Quoi qu'il arrive, tu n'auras pas de peine à te représenter lе milieu - en у faisant intervenir les excellents Bloudoff, le non-moins excellent Pletneff, les Mestchersky-Karamzine, et mоi, certes, le moins excellent de tous.
А propos d'Antoinette, elle mе parle de toi chaque fois qu'elle mе voit et mе charge de te dire mille tendresses de sa part.
D'ou as-tu pris que l'expédition de l'Allgemeine2 coûtait si cher? Ne t'ai-je pas écrit que tout l'abonnement de la demi-année ne revenait qu'à 1 r<ou>ble ar<gent>, et j'aime à croire, que vous ne le recommencerez pas... Je t'envoie encore aujourd'hui 3 n<umér>os, le dernier de ces n<umér>os contient la première nouvelle télégraphique de leur déconfiture du 6/18 du mois sous Sébastopol3. On ne peut lire sans une véritable jouissance, dans leurs infâmes journaux, les détails de се désastre, qui malgré eux se font jour à travers toutes leurs réticences et tous leurs mensonges. Le sang а percé à travers leur mauvaise foi, tant il а coulé à flots cette fois, et toutes les ruses de la rédaction n'y peuvent rien. Mais се qu'il у а de plus étourdissant c'est de voir, comment, nous, ici, nous venons en aide à leurs mensonges et à leurs cachotteries, par la plate humilité de nos bulletins et le soin inqualifiable que nous prenons, dans nos rapports, d'atténuer les pertes de l'ennemi. Ainsi par ex<emple> on n'a pas osé dire, dans le dernier bulletin, qu'ils ont laissé entre nos mains, à la dernière affaire, onze cents prisonniers dont quatre cents se sont rendus sans coup férir - tout comme on n'a pas eu le courage de convenir, que d'après toutes les données recueillies le total de la perte éprouvée par l'ennemi s'elevait à plus de quinze mille hommes. Et quand on demande à ces idiots le motif de tous ces ménagements, ils vous disent que c'est pour ne pas irriter l'opinion. Ainsi, l'autre jour, dans je ne sais quel innocent article du Journal de St-Pétersb<ourg>4, le pauvre Maltzoff avait cru qu'il lui serait permis de dire, que les Anglais faisaient sur nos côtes une guerre de pirates. Eh bien, le Chancelier5 lui а fait effacer cette expression, comme trop injurieuse. Et voilà les gens qui dirigent les destinées de la Russie à travers la plus formidable crise qui ait jamais secoué le monde. Non, certes, à moins de supposer que Dieu, là-haut, se moque de l'humanité, il est impossible de ne pas pressentir la fin prochaine et imminente de cet épouvantaЬle contresens, épouvantable et grotesque à la fois, de cette contradiction à faire rire et grincer des dents, entre les hommes et les choses, entre се qui est et се qui devrait être, impossible, en un mot, de ne pas pressentir une crise qui, comme un balai, balaiera toute cette décrépitude et toute cette ignominie. Il у а déjà quelque trente ans, que lе Baron de Stein6, l'hоmmе qui а lе plus abhorré cette engeance, ayant rencontré notre Chancelier actuel à je ne sais quel congrès, disait de lui dans ses lettres: Es ist der armseligste Wicht, den ich jemals gesehen habe. Cela se trouve imprimé tout au long dans lа biographie de Stein, dernièrement publiée en Allemagne.
Nous en sоmmеs toujours encore à lа vision d'Ezéchiel. Le champs est tout couvert d'ossements arides. Ces ossements se ranimeront-ils? Seigneur, Tu lе sais!7 Mais certes, il ne faudra pas moins que lе souffle de Dieu - un souffle de tempete.
Ah, qu'il mе vaudrait mieux pouvoir te dire toutes ces choseslà de vive voix. - Ма chatte chérie. M'aimez-vous encore un peu?
Adieu... Je vais mе plonger dans lе bain...
Перевод
С.-Петербург. Понедельник. 20-го июня 1855
Я не постигаю, моя милая кисанька, почему ты жалуешься, как, например, в письме от 12-го, полученном мной третьего дня, что я редко тебе пишу. Мне кажется, что я щедро наделяю тебя этим отвратительным бумагомараньем и что скорее я могу вздыхать о крайней скудости тех листков, легких и редких, которые мне приходится ожидать целую неделю, чтобы поймать хоть один. Но, по правде сказать, если бы они были столь же многочисленны, как листья в лесу, это меня ничуть не утешило бы. Письменное сообщение между тобой и мной всегда будет представляться мне чем-то омерзительным и противоестественным, и не дай Бог, чтобы я когда-либо к нему привык... В конце концов этот способ свидетельствования друг другу о своем существовании является глупой насмешкой и заставляет меня испытывать в точности то ощущение, какое присуще одноруким и прочим калекам, воображающим, что у них болит недостающий им член... Ах, да что об этом говорить... Но дабы внести некоторое разнообразие в монотонность вступительной части моих писем, вот, моя киска, прочти-ка это маленькое добавление, которое известит тебя о великом событии, наконец-то совершившемся, - о возвращении четы Вяземских. Намедни, - это было в прошлую субботу, - вернувшись домой с вечера Одоевских, я нашел записку <1 нрзб> Соболева, сообщавшего мне сию счастливую новость. Так как на другой день, в воскресенье, я должен был рано утром ехать в Петергоф, то отложил до вечера желаемое свидание. Но по возвращении домой вместо свидания нашел лишь эту записку, принесенную Щукой, посланным мной на разведки, так что до сих пор я не могу рассказать тебе в качестве очевидца о милом князе, по словам Щуки имеющем превосходный вид и, конечно, вполне опровергшем зловещие предсказания, коими он заключил, садясь в коляску, наше прощание: он сказал, отъезжая, что я не увижу его больше или увижу в состоянии хуже смерти. Я очень люблю предвещания несчастья, когда они так блестяще опровергаются. Хорошо хоть что-нибудь урвать у врага, а кроме того, это добрый знак для будущего. Я не знаю еще, где они поселятся. Вчера в Петергофе, где об их приезде было уже известно, Воейкова, у которой я был с Анной, говорила нам, что принц Ольденбургский1, дабы продолжить начавшуюся дружбу, предложил им помещение у себя в Петергофе; однако Щука подробно рассказал мне совещание, свидетелем коего он оказался, между княгиней и ее обойщиком относительно того, что следует предпринять в ее вилле в Лесном, куда она рассчитывает переехать собственной персоной в будущую среду. Предоставляю все эти факты на вашу оценку, чтобы вы могли вывести из них те предположения, какие покажутся вам наиболее вероятными... Что бы ни случилось, тебе не трудно будет представить себе среду, введя в нее милейших Блудовых, не менее милейшего Плетнева, Мещерских-Карамзиных и меня, конечно наименее милейшего из всех.
Кстати об Антуанетте, она спрашивает про тебя всякий раз, как меня видит, и поручает передать тебе от нее тысячу нежностей.
Откуда ты взяла, что отправка «Allgemeine»2 стоит так дорого? Разве я тебе не писал, что весь абонемент на полгода обходится лишь в 1 рубль серебром. Надеюсь, что вы успокоитесь на этом... Посылаю тебе сегодня еще 3 номера. Последний из этих номеров содержит первое телеграфическое известие об их пораженин 6/18 сего месяца под Севастополем3. Испытываешь истинное наслаждение, читая в их подлых газетах подробности этого разгрома, которые против их воли пробиваются наружу, сквозь все недоговаривание и вранье. На сей раз столько было пролито крови, что она просачивается сквозь их лукавство, и, несмотря на все ухищрения редакции, ничего не удается скрыть. Но еще более поражаешься, наблюдая, как мы здесь поддерживаем их ложь и их утайки пошлым смирением наших бюллетеней и непостижимым старанием преуменьшить потери врага в наших донесениях. Так, например, в последнем бюллетене не решились сказать, что в этом деле они оставили в наших руках тысячу сто пленных, из коих четыреста сдались без боя, точно так же, как не посмели сознаться, что по всем собранным сведениям неприятель потерял в общей сложности свыше пятнадцати тысяч человек. А когда этих идиотов спрашивают о причине всей этой сдержанности, они вам говорят, что это для того, чтобы не раздражать общественного мнения. Так, например, на днях бедный Мальцов вообразил, будто ему будет дозволено в какой-то невинной статье для «Journal de St-Péteгsbourg»4 сказать, что англичане ведут пиратскую войну у наших берегов. Представь, канцлер5 заставил его вычеркнуть это выражение, как слишком оскорбительное. И вот какие люди управляют судьбами России во время одного из самых страшных потрясений, когда-либо возмущавших мир. Нет, право, если только не предположить, что Бог на небесах насмехается над человечеством, нельзя не предощутить близкого и неминуемого конца этой ужасной бессмыслицы, ужасной и шутовской вместе, этого заставляющего то смеяться, то скрежетать зубами противоречия между людьми и делом, между тем, что есть и что должно бы быть, - одним словом, невозможно не предощутить переворота, который, как метлой, сметет всю эту ветошь и все это бесчестие. Лет тридцать тому назад барон Штейн6, человек, наиболее ненавидевший это отродье, встретившись с нашим теперешним канцлером на каком-то конгрессе, писал про него в своих письмах: «Es ist der armseligste Wicht, den ich jemals gesehen habe»*. Все это во всех подробностях находится в биографии Штейна, недавно изданной в Германии.
Пока у нас все еще, как в видении Иезекииля. Поле усеяно сухими костями. Оживут ли кости сии? Ты, Господи, веси!7 Но, конечно, для этого потребуется не менее чем дыхание Бога - дыхание бури.
Ах, как я хотел бы рассказать тебе все это устно. Моя милая кисанька, любишь ли ты меня еще немножко?
Прости... Иду погрузиться в ванну.
КОММЕНТАРИИ:
Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 23. Л. 15-16 об.
Первая публикация - в русском переводе: Изд. М., 1957. С. 419-422.
1 Принц Петр Георгиевич Ольденбургский находился в родстве с императорской фамилией. Был известен своими гуманными воззрениями и благотворительной деятельностью. С 1845 г. состоял председателем Главного совета женских учебных заведений. В покровительствуемом им Училище правоведения учился И.С. Аксаков.
2 «Allgemeine Zeitung», газета, выходившая в Аугсбурге; в ней в 1844 г. Тютчев поместил <Письмо русского>.
3 Речь идет о предпринятом союзниками первом общем штурме Севастополя, который завершился их полной неудачей.
4 Журнал российского Министерства иностранных дел, выходил в Петербурге.
5 Речь идет о К.В. Нессельроде.
6 Г. фон Штейн - известный государственный деятель, в 1812 г. был приглашен Александром I в качестве советника; к моменту появления Тютчева в Германии был знаменит как крупный реформатор. Книга «Das Leben des Ministers von Stein» вышла в 1855 г.
7 «Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете» (Иезек. 37. 1-15).
* Это самое жалкое существо, какое я когда-либо видел (нем.).
Диск
