Брянский край

Эрн. Ф. Тютчевой

24 февраля/8 марта 1854 г. Петербург

St-Pétersbourg. 24 février/8 mars 1854

  Il est certain, mа chatte chérie, que l'absence est un quiproquo continuel. Соmmеnt peux-tu penser que je suis assez déraisonnable, pour qu'après m'être privé de ta présence pendant huit grands тois, je ne préfère m'imposer un retard de 5 à 6 semaines, plutôt que de te laisser entreprendre ton voyage dans la plus mauvaise saison de l'année? J'ai assureтent beaucoup de choses à mе reprocher, mais il у а un reproche que décidément je n'ai pas mérité et que mêmе le démon, qui se plaît à mе torturer dans mеs heures de tristesse et de découragement, ne s'est jamais avisé de m'adresser, c'est le reproche d'avoir jamais formulé une exigence quelconque qui eût pu compromettre ta santé, c'est de n'avoir pas préféré ta conservation personnelle à toute chose au monde... Ainsi permets-moi de croire qu'il était pour le moins superflu que je te donnasse un contr'ordre positif, pour m'épargner l'angoisse de mе figurer ton individu соmmеnçаnt un détestable cours de chemins de fer et d'auberges glaciales... Non, certes, се n'est pas avec mоn aveu que tu feras pareilles choses, à moins que tu ne veuilles mе punir de la contrariété que j'ai pu te causer en mе laissant aller à t'exprimer, avec trop de vivacité, peut-être, le regret et l'ennui que je ressentais de ton absence. Quoi qu'il en soit, je suppose que mеs dernières lettres auront suffisamment expliqué mа pensée... et conjuré le malentendu... Се n'est donc décidément pas pour Pâques que j'attends ton retour¹ et sans prétendre fixer une date de ton depart de Munich, la seule chose que j'exige absolument de toi, c'est que tu n'entreprennes pas се voyage, bien assez désagréable et fatiguant en toute saison, avant les premiers jours du printemps russe. Je tiens, en un mot, que tu ne fasses pas un voyage d'hiver. Се point une fois arrêté, nous aurons le loisir de nous entendre sur le reste. Jе t'avais, il m'en souvient, parlé de Hapsal. Et j'ai fait, en conséquence, prendre des informations, par la C<om>tesse Borch qui voulait aussi у aller auprès du Prince Souvoroff² qui, comme tu sais, est gouverneur g<énér>al des provinces de la Baltique, et vient d'être nommé commandant des forces militaires destinées à protéger toutes ces côtes. L'avis du Prince, en définitive, n'a pas été favorable à Hapsal, non qu'il у eût danger de voir cette modeste localité attaquée par les flottes ennemies, mais il est certain qu'on у serait tout cet été dans une alerte à peu près continuelle... Reste donc l'idée d'une maison de campagne aux portes de Moscou, - mais j'attends ta prochaine lettre, pour te parler de tout cela plus à loisir.

  Quant aux Tamy, ils vont être incessamment payés. J'ai été voir Dmitry се matin, et j'ai parlé à la Таmу, pour la rassurer sur la rentrée très prochaine de се qui lui est dû. La santé de Dmitry est très bonne, à la surdité près. Il continue à prendre son <1 нрзб>. - La femme de la maison Пикеев а été рауéе, et je me suis fait restituer ta lettre de change, que j'ai détruite...

  Et cependant, ma chatte, à сôté de toutes ces questions réglées ou à peu près, il reste toujours encore la question d'Orient. C'est toujours avec toi que je m'en entretiens dans mon for intérieur, mais dès que je prends la plume en main, се n'est plus cela...³ J'aurais trop à écrire, et je recule devant la fatigue et l'ennui de tant d'écritures inutiles. Un mot seulement. Tu sais mieux que personne que j'ai été assurément un des premiers et des toutpremiers, à voir venir et grandir cette effroyable crise. Et maintenant qu'elle est là, qu'elle va saisir le monde, pour le broyer et le transformer,je ne puis me persuader que tout ceci est bien réel, et que nous ne sommes pas, tous que nous sommes, en proie à quelque horrible hallucination. Car enfin il n'y а plus à se donner le change, la Russie, selon toute probabllité va se trouver aux prises avec l'Europe toute entière⁴. Comment les choses en sontelles venues à се point? Comment se fait-il qu'un Empire qui depuis 40 ans n'a fait que renier et trahir ses propres intérêts⁵ pour servir et sauvegarder ceux d'autrui, se trouve tout à coup en butte à cette immense conspiration. Et cependant c'était inévitable. En dépit de tout, raison, morale, intérêt, en dépit mеmе de l'instinct de la conservation, се terrible conflit devait éclater. Et се qui l'amène, се n'est pas seulement la sordide personnalité de l'Angleterre, се n'est pas l'abjection de la France s'incarnant dans un aventurier⁶, се ne sont pas mêmе les Allemands. C'est quelque chose de plus général et de plus fatal. C'est l'éternel antagonisme de се qu'a défaut d'autres expressions il faut bien appeler l'Occident et l'Orient. - Maintenant, si l'Occident était un, nous serions, je crois, perdus. Mais il у en а deux. Le Rouge - et celui qu'il doit dévorer. Nous le lui avons disputé pendant 40 ans et nous voilà sur le bord de l'аbîmе. Et c'est maintenant le Rouge qui va nous sauver à notre tour...⁷

Перевод

С.-Петербург. 24 февраля/8 марта 1854

  Вот уж подлинно, моя милая кисанька, разлука приводит к постоянным недоразумениям. Как можешь ты думать, что я настолько нерассудителен, чтобы, после того как уже восемь долгих месяцев был лишен твоего присутствия, не предпочел обречь себя на отсрочку еще в 5-6 недель скорее, нежели дать тебе пуститься в странствие в самое неблагаприятное время года? Конечно, я могу упрекать себя во многом, но есть упрек, коего я решительно не заслужил: он не приходил на ум даже демону, находящему удовольствие терзать меня в часы грусти и уныния, - это упрек в том, что будто бы я когда-то выразил требования, исполнение которых могло бы повредить твоему здоровью, и не ставил твоей личной безопасности выше всего остального на свете... Итак, позволь думать, что мне по меньшей мере излишне настаивать на отмене твоего путешествия, и ты избавишь меня от томительной тревоги, которую я испытаю, воображая, как ты отправляешься в это отвратительное путешествие по железным дорогам и ледяным гостиницам... Нет, поистине - с моего согласия ты так не поступишь, разве тебе захочется наказать меня за досаду, которую я, быть может, причинил тебе, позволив себе заявить - пожалуй, с чрезмерной горячностью - о той скорби и скуке, какую причиняет мне твое отсутствие. Но так или иначе последние мои письма, полагаю, достаточно изъяснили мою мысль и предотвратили недоразумение... Итак, я решительно не жду твоего возвращения к Пасхе¹ и, не назначая дня твоего отъезда из Мюнхена, безусловно требую от тебя только одного: не предпринимать путешествия, достаточно неприятного и утомительного во всякое время года, ранее первых дней русской весны. Одним словом, я не хочу, чтобы ты пустилась в путь зимой. Порешив на этом, мы на досуге условимся насчет остального. Помнится, я говорил тебе про Гапсаль; так вот, я попросил графиню Борх, которая тоже собирается туда ехать, разузнать о Гапсале у князя Суворова²; он, как тебе известно, генерал-губернатор Прибалтийских провинций и только что назначен командующим военными силами, призванными охранять все побережье. Его окончательное мнение не в пользу Гапсаля, и не потому, чтобы эта скромная местность подвергалась опасности со стороны неприятельского флота, а потому, что все это лето вам, без сомнения, пришлось бы провести в постоянной тревоге... Итак, остается предположение о даче под Москвой, но я жду твоего следующего письма, чтобы переговорить обо всем этом более толково.

  Что касается Тами, то им будет тотчас же уплачено. Я навестил Дмитрия сегодня утром и говорил с госпожой Тами, чтобы успокоить ее относительно взноса нашего долга в самом ближайшем будущем. Здоровье Дмитрия очень хорошо, исключая его глухоты. Он продолжает принимать свой <1 нрзб>. - Женщине из дома Пикеева заплачено, и я получил обратно вексель, который и уничтожил...

  И однако, кисанька моя, рядом со всеми этими улаженными или почти улаженными вопросами по-прежнему еще остается Восточный вопрос. В глубине души своей я постоянно обсуждаю его с тобой, но как только берусь за перо - ничего не выходит...³ Слишком много пришлось бы мне писать, и я отступаю перед утомительностью и скукой подобных бесполезных писаний. Одно лишь слово. Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что я был одним из первых и из самых первых, видевших приближение и рост этого страшного кризиса, - и теперь, когда он наступил и готовится охватить мир, чтобы перемолоть и преобразовать его, я не могу представить себе, что все это происходит на самом деле и что мы все без исключения не являемся жертвой некой ужасной галлюцинации. Ибо - больше обманывать себя нечего - Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой⁴. Каким образом это случилось? Каким образом империя, которая в течение 40 лет только и делала, что отрекалась от собственных интересов⁵ и предавала их ради пользы и охраны интересов чужих, вдруг оказывается перед лицом огромнейшего заговора? И, однако ж, это было неизбежным. Вопреки всему - рассудку, нравственности, выгоде, вопреки даже инстинкту самосохранения, ужасное столкновение должно произойти. И вызвано это столкновение не одним скаредным эгоизмом Англии, не низкой гнусностью Франции, воплотившейся в авантюристе⁶, и даже не немцами, а чем-то более общим и роковым. Это - вечный антагонизм между тем, что, за неимением других выражений, приходится называть: Запад и Восток. - Теперь, если бы Запад был единым, мы, я полагаю, погибли бы. Но их два: Красный и тот, которого он должен поглотить. В течение 40 лет мы оспаривали его у Красного - и вот мы на краю пропасти. И теперь-то именно Красный и спасет нас в свою очередь...⁷

КОММЕНТАРИИ:

  Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 22. Л. 13-14 об.
  Первая публикация - в русском переводе: Изд. М., 1957. С. 397-399.

¹ Положение Эрн. Ф. Тютчевой было нелегким: с одной стороны, она действительно испытывала «непреодолимое желание повидать» мужа, с другой - вовсе не стремилась домой. В январе 1854 г. она писала Анне: «Я много думала о том, что ты говорила в одном из предыдущих писем по поводу того, как хорошо было бы для нас провести несколько лет за границей. Если бы я только была уверена, что получу разрешение увезти Дмитрия из России на два года - а это было бы очень полезно для его здоровья, - и если бы я знала, что там можно найти русского гувернера (или немца, хорошо знающего Россию и знакомого с системой обучения, принятой в русских учебных заведениях), я не колебалась бы ни минуты и убедила бы твоего отца просить о таком месте, которое дало бы ему возможность провести за границей года два или три. В сущности, мне хотелось бы, чтоб это было не место, а, скорее, некое поручение, которое не влекло бы за собой никаких бесповоротных решений, ибо я менее всего думаю о том, чтобы покинуть Россию навсегда, но в силу тысячи разных причин ему необходимо порвать с некоторыми дурными привычками, возникшими в Петербурге, и я не вижу для этого иного средства, как удалить его оттуда - удалить на несколько лет. Если это осуществимо, я предпочла бы не возвращаться теперь в Россию, а напротив, ждать твоего отца, Дарью и Дмитрия. <…> Прошу тебя, пусть все останется между нами. <…> И умоляю, используй все, что можешь, для осуществления нашего плана - твоего и моего» (ЛН-2. с. 259-260).
  Этот план не осуществился.

² Гапсаль, уездный город в Эстляндии, окруженный с трех сторон неглубоким морским заливом, был известен как курорт с целебными грязями. Весной он был особенно интересен: говорили, что там нередко можно было наблюдать fata-morgana (миражи), а в конце зимы - северное сияние.
  А.А. Суворов - внук генералиссимуса А.В. Суворова, с 1848 г. генерал-губернатор лифляндский, эстляндский и курляндский; он заслужил упрек в «слабости к немецкому элементу». Обладатель богатейшей библиотеки и обширного личного архива, которые позже передал в Императорскую публичную библиотеку.

³ Еще в апреле 1850 г. Эрн. Ф. Тютчева отмечала эту особенность мужа, которая стала одной из причин прекращения его работы над политическим трактатом «Россия и Запад»: «...физический акт писания для него истинное мучение, пытка, которую, мне кажется, мы даже представить себе не можем».
  Отвращение к письменным трудам никак не мешало Тютчеву деятельно следить за происходившими событиями. «Папá здоров, - писала сестре Анна в марте 1854 г., - и всецело погружен в восточный вопрос. Он в прекрасном настроении, как бывает всегда, когда ум его находит пищу».

⁴ Тютчев неоднократно предсказывал столкновение России и Европы, Востока и Запада. В третьем номере «Современника» за 1854 г. была опубликована подборка стихотворений Тютчева и в числе прочих - «Пророчество»:

Не гул молвы прошел в народе,
Весть родилась не в нашем роде -
То древний глас, то свыше глас:
«Четвертый век уж на исходе,
Свершится он - и грянет час!

И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенят Христов алтарь».
Пади пред ним, о царь России, -
И встань - как всеславянский царь!

  Последние две строки были собственноручно вычеркнуты Николаем I с резолюцией «Подобные фразы не допускать». Эрн. Ф. Тютчева писала П.А. Вяземскому 18/30 марта 1854 г., что эти стихи «поразили и даже испугали всех», кто опасался неблагаприятного впечатления от тютчевских слов на сторонников России среди балканских славян. Стихотворение было написано не позже 1 марта 1850 г., и Эрн. Ф. Тютчева подчеркивала в письме к Анне 19/31 марта 1854 г.: «Я очень довольна, что стихи твоего отца появились сейчас - все увидят, что он думал, что предчувствовал еще тогда, когда все умы были в оцепенении. Нет сомнения, что в нем есть нечто от пророка - ведь поэт - пророк».

⁵ Характерно, что в эти же мартовские дни А.С. Хомяковым было написано его знаменитое стихотворение «России», обращаясь к которой он высказал упреки еще более суровые, чем тютчевские:

Тебя призвал на брань святую,
Тебя Господь наш полюбил,
Тебе дал силу роковую,
Да сокрушишь ты волю злую
Слепых, безумных, буйных сил.

Вставай, страна моя родная,
За братьев! Бог тебя зовет
Чрез волны гневного Дуная,
Туда, где, землю огибая,
Шумят струи Эгейских вод.

Но помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело.
Своих рабов он судит строго,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!

В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!

О недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой!

⁶ Речь идет о Наполеоне III.

⁷ Какое-то время Тютчев надеялся, что «Красный Запад», как он именовал силы европейской революции, станет помехой тем силам старой Европы, против которых воевала Россия. Эти надежды исчезли к лету 1854 г., когда началась севастопольская эпопея.