Ф.И. ТЮТЧЕВ. Письма
И. Н. и Е. Л. Тютчевым
11 апреля 1845 г. Петербург
Середа
Je ne pourrais vous dire, chers papa et maman, combien je suis contrarié et triste de devoir passer ces jours-ci loin de vous. — Me voilà depuis de longues années, pour la première fois en Russie, à l’époque de cette fête qui me faisait chaque fois péniblement sentir notre séparation, et il était dit que cette fois encore, je la passerai seul. — Je suis non seulement triste de ce contretemps, mais je ne saurais m’empêcher de m’en imputer la faute. Il eut été si facile de prendre d’autres arrangements. Mais plus je vois et plus je me sens accabler du poids de mon indolence.
Vous savez, n’est-ce pas, que je suis rentré au service. L’autre jour j’ai reprêté serment1. On va me rendre ma clef et probablement on m’avancera2. Le Comte de N<esselrode> est plein de bienveillance. Il m’a demandé l’autre jour ce que je comptais faire pour le moment. Je lui ai dit que je n’avais qu’un seul désir, c’est d’aller passer l’été avec vous. Pour mon retour on m’aura trouvé une place, c’est-à-d<ire> on aura trouvé un prétexte de me donner quelques milliers de roubles. C’est très aimable et je lui en remercie. Il s’agit maintenant de régler définitivement l’affaire des enfants. J’ai la parole de la Grande-D<uchesse> et j’espère avoir la possibilité de la revoir et de lui parler avant mon départ.
Vous avez bien raison de savoir gré à Madame de Nesselrode de l’intérêt qu’elle me témoigne. Il est impossible d’être meilleure qu’elle n’est. Elle ne demanderait pas mieux que de me servir encore plus activement qu’elle ne fait, mais elle trouve un terrible obstacle dans ma détestable incurie3.
Nous sommes ici dans l’attente du printemps qui n’arrive pas. Le moment présent est détestable. C’est un vrai gâchis.
C’est le Dimanche de Pâques que je compte faire communier les deux enfants dans la chapelle de la Comtesse Шереметев. C’est Палагея В<асильевна>4 qui veut bien se charger de ce soin.
Quant à moi, je suis décidé à attendre jusqu’à Moscou pour faire mes dévotions. Je les ferai cet été avec vous. Ici tout l’arrangement matérialisé, mon existence est tel que je ne pourrai guères les faire comme je le voudrais.
Vous savez, je suppose, que Палагея В<асильевна> est devenue бабушка.
Прошу поздравить прабабушку5. Еще раз, любезнейшие папинька и маминька, поздравляю вас всех от души с наступающим праздником и от души жалею, что мы проведем его розно.
Целую ваши ручки.
Ф. Т.
Перевод
Середа
Не могу выразить, любезнейшие папинька и маминька, как мне досадно и грустно не быть рядом с вами в эти дни. — Впервые за долгие годы я нахожусь в России в этот праздник, который всякий раз заставлял меня остро переживать нашу разлуку, и вот опять, как сказано, я проведу его в одиночестве. — Мне грустно не только из-за невозможности увидеться, но я не могу не испытывать своей вины в этом. Так просто было устроить все по-другому. Чем больше я смотрю, тем больше меня угнетает моя собственная небрежность.
Вы знаете, не так ли, что я вернулся на службу. На днях я принял присягу1. Мне вернут ключ камергера и, наверное, повысят в чине2. Граф Нессельроде исполнен благожелательства. На днях он спросил меня, что я полагаю делать в ближайшее время. Я ответил, что у меня единственное желание — провести лето вместе с вами. К моему возвращению мне подыщут место, то есть найдут предлог выплачивать мне несколько тысяч рублей. Это очень любезно с его стороны, и я ему весьма за это благодарен. Теперь предстоит окончательно решить вопрос с девочками. Я имею обещание великой княгини Марии Николаевны и надеюсь до моего отъезда получить возможность повидать ее и поговорить об этом.
Вы совершенно правы, когда говорите о своей благодарности к графине Нессельроде за ее расположение ко мне. Невозможно быть внимательнее, чем она. Она была готова еще усерднее помогать мне, если бы не встретила страшное препятствие в лице моей скверной беспечности3.
Мы живем в ожидании весны, которая никак не приходит. Нынешняя пора отвратительная. Настоящее грязное месиво.
Я хочу, чтобы дети в Святое Воскресенье пошли к Причастию в домовую церковь графини Шереметевой. Заботу об этом берет на себя Палагея Васильевна4.
Что касается до меня, я решил отложить Причастие до Москвы. Я буду говеть летом вместе с вами. Здесь же, при любом устройстве дел, мое существование таково, что я не смогу этого сделать, как хотелось бы.
Вы уже известились, я думаю, о том что Палагея Васильевна стала бабушкой.
Прошу поздравить прабабушку5. Еще раз, любезнейшие папинька и маминька, поздравляю вас всех от души с наступающим праздником и от души жалею, что мы проведем его розно.
Целую ваши ручки.
Ф. Т.
КОММЕНТАРИИ:
Печатается по автографу — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 72. Л. 71–72 об.
Публикуется впервые.
Датируется по содержанию. Написано, вероятно, на Страстной неделе перед праздником Пасхи, которая в 1845 г. приходилась на 15 апреля. В письме сообщается о рождении правнука Н. Н. Шереметевой М. Н. Муравьева (он родился 7 апреля 1845 г.) и говорится, что скоро Тютчеву будет возвращен ключ камергера — решение об этом возвращении состоялось 14 апреля 1845 г. Среда на Страстной неделе в 1845 г. приходилась на 11 апреля.
1 23 марта 1845 г. Тютчев принял присягу, поставил свою подпись под печатным формуляром «Клятвенного обещания» и написал собственноручно подписку о неучастии в масонских ложах и тайных организациях:
«Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь к оным не принадлежать и никакого сношения с ними не иметь.
23-го марта
1845
Коллежский советник Ф. Тютчев»
(АВПРИ. Ф. 340 (Коллекция документальных материалов чиновников МИД). Оп. 876 (Ф. И. Тютчев). 120. Л. 3. Автограф. На л. 4 подпись — автограф под печатным формуляром «Клятвенного обещания»).
2 О возвращении Тютчеву камергерского звания сохранилась следующая переписка между канцлером К. В. Нессельроде, министром двора и уделов П. М. Волконским и вице-президентом придворной конторы А. П. Шуваловым (РГИА. Ф. 472. Оп. 3. Д. 428. Дело о поступлении камергеров и камер-юнкеров на службу, увольнении от оной, зачислении в прежние звания и смерти их).
К. В. Нессельроде — П. М. Волконскому
«Милостивый государь
князь Петр Михайлович,
Из отношения моего от 3-го июля 1841 года под № 2401 известно вашей светлости о несчитании в ведомстве Министерства иностранных дел состоявшего в оном коллежского советника в звании камергера двора его императорского величества Федора Тютчева.
Ныне чиновник этот с высочайшего соизволения определен мною 16-го минувшего марта вновь в означенное Министерство. Почему покорнейше прошу вашу светлость исходатайствовать у государя императора о возвращении г. Тютчеву прежнего звания камергера.
Имею честь быть с совершенным почтением и преданностью
вашей светлости покорнейшим слугою.
Гр<аф> Нессельроде
№ 1253
Апреля 12 дня
1845
Его светл<ос>ти князю П. М. Волконскому»
(Л. 26. Писарской рукой, подпись — автограф. Над текстом помета: «Высочайше повелено исполнить 13 апр<еля> 1845»).
П. М. Волконский — А. П. Шувалову
«Министерство императорского двора господину вице-президенту
придворной конторы гофмаршалу
Шувалову
Канцелярия
Отделение 1
В С.-Петербурге
14 апреля 1845
№ 1328
О зачислении Тютчева
по-прежнему в звание
камергера
Государь император высочайше повелеть соизволил: определенного в Министерство иностранных дел коллежского советника Федора Тютчева зачислить по-прежнему в звание камергера.
Сию высочайшую волю я объявляю вашему сиятельству для надлежащего исполнения. Подписал: министр императорского двора князь Волконский Верно: помощник столоначальника Кочетов» (Отпуск на бланке. Л. 27).
П. М. Волконский — К. В. Нессельроде
«Министерство императорского двора
Канцелярия
Отделение 1
14 апреля 1845
№ 1329
Уведомление
на № 1253
Милостивый государь
граф Карл Васильевич,
Честь имею уведомить ваше сиятельство, что по отношению вашему от 12 сего апреля объявлено мною г. гофмаршалу графу Шувалову высочайшее повеление о зачислении по-прежнему в звание камергера поступившего на службу в Министерство иностранных дел коллежского советника Федора Тютчева.
С совершенным почтением и преданностью имею честь быть вашего сиятельства покорнейший слуга.
Подписано: князь Волконский
Верно: помощник столоначальника Кочетов
Его сиятельству Гр. К. В. Нессельроду»
(Отпуск на бланке. Л. 28).
Повышения в чине не произошло. С 16 марта 1845 г. Тютчев вновь числится в ведомстве Министерства иностранных дел, 14 апреля того же года ему возвращено звание камергера, и с 15 февраля 1846 г. он получает назначение чиновником особых поручений VI класса при государственном канцлере, что соответствовало чину коллежского советника, полученному им в 1839 г. (Формулярный список о службе Ф. И. Тютчева. 1872 г. — РГИА. Ф. 776. Оп. 11. Ед. хр. 115. Л. 12 об.).
3 В изложении мемуаристки А. О. Смирновой-Россет отношение жены вице-канцлера к Тютчеву не выглядит столь благостным. Она передает слова М. Д. Нессельроде о Тютчеве: «Вот и Тютчев — один из тех, кто заставляет меня смеяться. Это правда, что Нессельроде заставил его покинуть дипломатию. Он был первым секретарем в Турине, посланник попросил отпуск на шесть недель, за это время у Тютчева умирает жена. Мсье оставляет архивы у фабриканта сыра и отправляется разъезжать от потрясения, чтобы найти вторую жену. Находит ее в Швейцарии и женится. Не получая известий из Турина, встревоженный Нессельроде велит написать начальнику канцелярии. Тот отвечает, что первый секретарь уехал, не доверив ему архивы. Вы хорошо понимаете, что нет возможности держать в министерстве подобного человека» (Смирнова-Россет. С. 499). Поскольку в мемуарах Смирновой-Россет часто встречаются неточности, комментаторы полагают, будто она могла слышать историю о потерянных архивах и шифрах от самого Тютчева и вложить ее в уста Нессельроде. Однако в этой тираде столько нелестной для поэта неправды, что вряд ли стоит ее приписывать самому Тютчеву. Широко распространенная легенда о том, что Тютчев якобы потерял дипломатические шифры «в суматохе свадьбы», полностью опровергнута опубликованной в Летописи 1999 (с. 224) сопроводительной депешей № 28, составленной Тютчевым между 20–25 июня/2-7 июля 1839 г., где сообщается: «В соответствии с распоряжением, которое содержится в циркуляре, направленном вашим превосходительством Императорским миссиям за границей 20 <декабря> 1838 г., считаю своим долгом воспользоваться первой возможностью переслать с квартальным курьером в Императорское министерство таблицы шифров — № 153, 154 и 155, ныне отмененные». И русский посланник вовсе не был в коротком отпуске — Тютчев больше года исполнял обязанности посланника в качестве поверенного в делах, и в то время как место посланника оставалось свободным, он его так и не получил. Именно в это время он регулярно пишет на имя вице-канцлера К. В. Нессельроде депеши по текущим политическим проблемам, которые и сегодня (они опубликованы только частично) могут по праву считаться образцом настоящей политической публицистики и расширяют наше представление о творческом наследии Тютчева. Но дарования Тютчева не были оценены, и признание М. Д. Нессельроде — «Нессельроде заставил его покинуть дипломатию…» — сегодня может звучать как обвинение в адрес вице-канцлера. Отношение М. Д. Нессельроде к великим русским поэтам было довольно последовательным. Если с А. С. Пушкиным она была в открытой вражде, ненавидела его за эпиграммы по поводу ее самой и ее отца, министра финансов при Александре I Д. А. Гурьева, то к Тютчеву жена вице-канцлера относилась пренебрежительно-холодно, ее прием, оказываемый ему, был всего лишь светскою любезностью. А до эпиграммы Тютчева «Нет, карлик мой! трус беспримерный!..» (1850) на ее мужа К. В. Нессельроде, проводившего проавстрийский курс внешней политики, она совсем немного не дожила. Такое ее отношение к русским поэтам неудивительно, поскольку она сама признавалась в беседе со Смирновой-Россет, пытавшейся ей прочитать стихотворение Анакреонта «Кузнечик» в переводе Гнедича: «К несчастью, я очень плохо говорю по-русски и не пойму стихов, о которых вы мне говорите» (Смирнова-Россет. С. 320).
4 Кузина Тютчева П. В. Муравьева, урожденная Шереметева, приходилась троюродной сестрой хозяйке петербургского родового гнезда гр. Шереметевых на набережной Фонтанки, знаменитого Фонтанного дома, А. С. Шереметевой. Прихожанами их домовой церкви, где велись строгие службы в сопровождении прекрасного хора, были многие родовитые петербуржцы, корнями связанные с Москвой, о которых любовно писал гр. С. Д. Шереметев в своих воспоминаниях: «Мусины-Пушкины, Шаховские, Оболенские — это старая допожарная Москва, не грибоедовская, а настоящая Москва, перенесенная в Петербург, и в этой среде как-то легче было дышать, чувствовалась сила семейная, стихийная, истинно русская…» (Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С. 54). К этому кругу принадлежала и семья гр. М. Н. и П. В. Муравьевых, живших неподалеку от Фонтанного дома на Сергиевской улице.
5 7 апреля 1845 г. у гр. Н. М. Муравьева и его жены Людмилы Михайловны родился сын Михаил, внук П. В. Муравьевой и правнук Н. Н. Шереметевой.
Диск
