28 июля 1866 г. Петербург
Pétersbourg. Jeudi. 28 juillet
Si mes lettres se ressentent de la disposition d’esprit où je suis en les écrivant, je suis étonné qu’elles puissent faire éprouver autre chose que du dégoût à ceux qui les lisent… Il est vrai que c’est toujours le matin que je les écris, et c’est l’heure de la journée où je suis le plus en présence de moi-même.
Je suis ici depuis dimanche soir1, et j’ai appris en arrivant que la veille nous avons manqué brûler. Le feu s’était déclaré vers les neuf heures du soir dans le fond de la cour, et ce n’est qu’à 10 que les pompes sont arrivées. Les trois étages ont été percés par la flamme.
J’ai entrevu Dmitry qui s’est remis en possession de son Pylade2. Je le crois en ce moment le plus heureux des hommes. Il m’a avoué qu’il s’est beaucoup ennuyé à la campagne. — J’attends aujourd’hui Kitty qui viendra p<our> voir les Mouravieff, et le soir nous nous en retournerons ensemble à Tsarskoïé. Là, ce n’est pas la société qui me manque, tant s’en faut. On se m’arrache. Mais il y a dans tout cela un décousu qui me fatigue et m’embête, ou plutôt il n’y a au fond de tout qu’un seul sentiment, qu’une seule impression — qui empoisonne tout et dont il est… inutile de parler…
Daria va, je crois, mieux. Ce qui est certain, c’est qu’elle prend goût à la société de sa sœur et tient à la garder3. L’autre jour elles ont passé cinq heures de suite au jardin. Elles y ont même dîné.
En politique nous avons fait une fameuse brioche. Quelqu’un s’est mis en tête de vouloir le congrès4, maintenant que personne n’en veut. Le cher Prince5, malgré sa fière indépendance, n’a pas osé combattre cette lubie, au fond de laquelle il n’y avait qu’une tendre sollicitude pour les parents pauvres d’Allemagne6. On nous a traités selon nos mérites: on s’est moqué de nous. Nous n’avons trouvé pour soutenir notre fameuse proposition qu’un seul allié, le Portugal, et cela, encore, grâce à Mad<ame> Moira, je suppose. — En un mot, nous sommes pitoyables. Nous en sommes toujours encore à ce degré de l’échelle animale où la conscience de son identité n’apparaît pas encore.
J’ai su par Dmitry que jusqu’au jour de son départ vous n’aviez pas reçu un seul № du J<ournal> de St-P<étersbourg>, et cependant l’abonnement court depuis le 1er juillet. C’est indigne.
A Tsarskoïé j’ai revu enfin la Comtesse Orloff-D<avidoff>, de Nice, qui m’a beaucoup <demandé>* de vos nouvelles. Elle a gardé une mine de l’autre monde tout en restant dans celui-ci.
Je campe toujours encore dans le grand salon. La cheminée est faite… et sur ce, je prie Dieu, etc. — Je t’écrirai dimanche prochain. Dieu v<ou>s garde.
Петербург. Четверг. 28 июля
Если на моих письмах отражается настроение, в котором я нахожусь, когда их пишу, то я удивляюсь, как они могут вызывать в тех, кто их читает, иное чувство, кроме отвращения… Правда, пишу я их всегда по утрам, а в утренние часы меня особенно тяготит присутствие собственной персоны.
Я прибыл сюда в воскресенье вечером1 и узнал, что накануне мы едва-едва не погорели. Огонь вспыхнул около девяти часов утра в глубине двора, а пожарные насосы подоспели только в 10. Пламя обхватило три этажа.
Я мельком видел Дмитрия, который вновь обрел своего Пилада2. По-моему, мальчик переживает сейчас счастливейшие минуты. Он признался мне, что очень скучал в деревне. — Сегодня ожидаю Китти, которая приедет повидаться с Муравьевыми, а вечером мы вместе вернемся в Царское. Не общества недостает мне тут, отнюдь нет. Меня рвут на части. Но все это какая-то суета, меня утомляющая и раздражающая, или, вернее, за всем этим нет ничего, кроме одного ощущения, одного впечатления, которое отравляет все и о котором… бессмысленно говорить…
Дарье, кажется, лучше. Несомненно одно — она находит удовольствие в обществе своей сестры и хотела бы удержать ее при себе3. Давеча они пять часов подряд провели в саду. Даже обедали там.
В политике мы чудовищным образом оконфузились. Кое-кому взбрело в голову требовать конгресса4, когда никто его уже не хочет. Милейший князь5, несмотря на свою гордую независимость, не посмел противиться этой блажи, за которой, в сущности, скрывается нежная забота о бедных немецких родственниках6. И нам воздали по заслугам: насмеялись над нами. В этой нашей глупейшей инициативе мы нашли лишь одного союзника — Португалию, — и то, я полагаю, тут расстаралась госпожа Мойра. — Словом, вид у нас жалкий. Мы как животное, застрявшее в своем развитии на том этапе, когда особь еще не вычленяет себя из стада.
Я узнал от Дмитрия, что до дня его отъезда ты не получила еще ни одного № «Journal de St-Pétersbourg», между тем как подписная плата взимается с 1 июля. Это безобразие.
В Царском я увиделся наконец с графиней Орловой-Давыдовой, приехавшей из Ниццы, и она много расспрашивала меня о вас. У нее по-прежнему вид человека не от мира сего, хотя в иной она переходить вовсе не собирается.
Я все еще обретаюсь в большой гостиной. Камин готов… а засим — Господи, помоги, и т. д. — Напишу тебе в будущее воскресенье. Да хранит вас Бог.
Печатается впервые по автографу — РГБ. Ф. 308. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 27–28 об.
1 Тютчев вернулся в Петербург из Царского Села.
2 Пилад — герой древнегреческих мифов, преданный друг Ореста. Тютчев шутливо называет Пиладом друга своего сына Дмитрия — В. Желеховского.
3 Е. Ф. Тютчева приезжала из Москвы в Царское Село к больной сестре Дарье.
4 При известии о начале мирных переговоров между Пруссией и Австрией царское правительство выступило с предложением созвать конгресс для рассмотрения вопросов, возникших в связи с австро-прусской войной. Не желая ставить в зависимость от конгресса плоды своих военных побед, Пруссия потребовала, чтобы предварительно были определены основы будущих переговоров, обеспечивающие закрепление за ней ее успехов. Англия и Франция не поддержали предложения России, а 11/23 августа 1866 г. в Праге был подписал мирный договор между Австрий и Пруссией. Вопрос о конгрессе отпал сам собою.
5 А. М. Горчаков.
6 Намек на родственные связи русского двора с дворами гессен-дармштадтским, вюртембергским, саксен-альтенбургским, ольденбургским, баденским и мекленбург-стрелицким. Усиление Пруссии вследствие ее победы в австро-прусской войне угрожало независимости этих государств.
* Пропуск в автографе; восстанавливается по смыслу.