8 мая 1866 г. Петербург
Петерб<ург>. 8 мая 1866
Писал к вам вчера, пишу к вам сегодня — и на этот раз далеко не радостные вести. Но вы, вероятно, уже их знаете. Вы о сю пору должны были получить второе предостережение «М<осковским> вед<омостям>», состоявшееся еще третьего дня без моего ведома и о котором я только вчера узнал в заседании1. — Сегодня оно будет объявлено в «Север<ной> почте». — Вчера же я обедал у графа Д. А. Толстого, где были Кауфман, Безак, Делянов2. Общее впечатление было, разумеется, самое грустное — но вот к какому пришли общему заключению. Желательно, чтобы, не закрывая издания, «М<осковские> вед<омости>» перенесли немедленно дело свое в Сенат. Главное, как в начале прошлого года3, выгадать время, чтобы дать возможность всем тем, которые понимают значение происходящего, а между ними есть люди влиятельные и ревностные, заявить свое содействие…
Надобно предвидеть, что глубоко оскорбленное чувство того, что они называют русскою партией, т. е. все это громадное консервативно-национальное большинство русского общества, т. е. все, что ни есть здорового и благонамеренного, выскажется так или иначе. На эти-то манифестации противники «Моск<овских> вед<омостей>» и рассчитывают, — чтобы, усилив раздражение в государе, произвести окончательный разрыв. — Это какой-то нелепый, безобразный сон, совершающийся наяву… Впрочем, не надобно себя обманывать. Дело «Моск<овских> ведомостей» есть только эпизод всего положения — они преследуются не как направление только, но как печать, и в данную минуту — вопреки всем вашим сомнениям — сознательно или бессознательно — начинается решительно реакция против печати. Люди противуположных направлений пришли к одному и тому же убеждению, что все зло — от печати и что с нее-то и надобно начать, — словом сказать, повторение реакций прошлого времени, оказавшихся, как известно, столь благотворными для русского общества. — Рядом с «Московск<ими> вед<омостями>» должны будут закрыться и здешние некоторые издания4. Имеется в виду <прийти к>* какому-то цензурному уровню — без цензуры, но который — даже и при цензуре — никогда осуществиться не мог.
Положение, как вы видите, серьезное. При разъедающей Россию язве, при страшном финансовом расстройстве, накануне готовящегося в Европе светопреставления — вдруг, ни с того ни с сего, такой взрыв самоубийственных инстинктов и направлений. — Никакими словами нельзя передать овладевающего чувства. —
<Конец письма утрачен>
Печатается по автографу — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 2. Ед. хр. 2. Л. 42–43 об.
Первая публикация — ЛН-1. С. 405–406.
1 См. письмо 318, примеч. 3.
2 Как видно из дальнейших слов Тютчева, министр народного просвещения Д. А. Толстой и товарищ министра И. Д. Делянов, а также генерал-губернатор Северо-Западного края К. П. Кауфман и киевский генерал-губернатор А. П. Безак сочувствовали Каткову в его борьбе с Валуевым.
3 Тютчев имеет в виду первый конфликт М. Н. Каткова с П. А. Валуевым, завершившийся победой Каткова (см. письмо 285, примеч. 1).
4 23 мая 1866 г. было вынесено решение о закрытии журналов «Современник» и «Русское слово» (см. письмо 321, примеч. 2).
* Пропуск в автографе; восстанавливается по смыслу.