15/27 июня 1859 г. Мюнхен
Munich. Lundi. 15/27 juin
Ма chatte chérie, je suis rentré hier soir à Munich avec ton frère et Hubert1, après avoir passé vingt-quatre heures à Tegernsee où je suis arrivé la veille vers les cinq heures de l'après-midi, splendidement favorisé du temps, et attendu de ton frère qui m'a reçu au saut de la voiture. Nous sommes aussitôt allés rejoindre sa femme et ses filles qui s'étaient acheminées vers Tegern, pour faire une visite à la Salisbury. Mais nous ne réussîmes, hélas, à la trouver, et voilà une entrevue manquée, peut-être pour l'éternité... tant il est vrai, qu'ici-bas on ne marche que de déceptions en déceptions. Quant à mon entrevue avec les montagnes et le lас de Tegernsee, elle m'a, comme de raison, inondé de mélancolie. Je n'ai, décidément, plus assez de vie, pour tenir tête à de pareilles impressions. Elles anéantissent en moi, jusqu'au sentiment de mon identité. En général, tout mon organisme physique et moral est tellement ébranlé, que се qui devrait être, et serait pour tout autre, une occasion de plaisir et de distraction, m'éprouve de lа manière lа plus pénible et lа plus fatiguante, surtout l'isolement. Ah l'isolement, c'est ma mort...
Ton frère et toute sa famille ont été charmants pour moi. Aussi leur suis-je bien tendrement attaché. Et toi aussi, ma chatte chérie, tu as été charmante pour moi. J'ai su, par lа belle sœur, lа recommandation que tu lui as fait faire, de me fournir du thé. Hier par grand extraordinaire j'ai pu dîner avec eux à 1 heure, attendu que lа veille je n'avais pas dîné du tout. J'ai retrouvé à Tegernsee les Luxburg2, qui m'ont chargé de leurs compliments pour vous, et un des Eichthal...3 Mais tout се que je vois me fait l'effet d'un rêve... J'ai revu, revisité, reparcouru, tout се que je connaissais si bien, et tout се qui m'est devenu si parfaitement étranger. Il faut une santé bien normale, ou une grande dose de frivolité et d'insouciance, pour surnager à de certaines impressions. Ici, je suis descendu aux 4 saisons, où sans toi, je me trouve tout à fait hors de saison. Je partirai d'ici, ou се soir, ou peut-être demain matin, lе train de се soir s'arrêtant à Augsbourg. Mais où vais-je? Et pourquoi? Il me semble que je rêve, tout éveillé: mais се qui n'est pas un rêve, c'est lе nouveau désastre des Autrichiens4. Je commence à trouver que lе bon Dieu nous venge trop...
En attendant, mon infirmité, sans me faire sérieusement souffrir, mе devient parfois très incommode. Ма chatte chérie, conserve-toi. Tu es lа seule branche qui me tient suspendu au-dessus du Néant. Ecris-moi à W<ild>bad.
Мюнхен. Понедельник. 15/27 июня
Милая моя кисанька, я вернулся вчера вечером в Мюнхен с твоим братом и Гюбером1 проведя сутки в Тегернзее, куда я приехал накануне около пяти часов дня, при великолепной погоде и встреченный твоим братом при выходе из экипажа. Мы тотчас пошли за его женой и дочерьми, которые направились в Тегерн, чтобы посетить г-жу Солсбери, но нам не удалось ее застать; итак, это свидание может быть упущено навеки, - ибо вполне справедливо, что в этом дольнем мире переходишь от разочарования к разочарованию. Что же касается моего свидания с горами и озером Тегернзее, оно, разумеется, преисполнило меня меланхолии. У меня положительно нет более достаточной жизненности, чтобы выдерживать подобные впечатления. Они уничтожают во мне даже самое сознание моей личности. Вообще мой организм физически и нравственно так расшатан, что то, что для другого послужило бы удовольствием и развлечением, действует на меня самым тяжелым и утомительным образом, особенно одиночество. Ах, одиночество - это смерть моя...
Твой брат и его семья были очаровательны по отношению ко мне. Зато и я к ним очень нежно привязан. И ты также, милая моя кисанька, была очень мила ко мне: я узнал от твоей невестки о поручении, которое ты ей дала, снабжать меня чаем. Вчера, в виде редкого исключения, я мог обедать с ними в час, так как накануне совсем не обедал. В Тегернзее я застал Люксбургов2, которые шлют тебе приветы, и одного из Эйхталей...3 Но все, что я вижу, представляется мне сном... Я вновь увидел, посетил, обошел все, что было мне так знакомо и что стало мне совершенно чуждым. Надо иметь очень уравновешенное здоровье или много легкомыслия и беспечности, чтобы не поддаться известным впечатлениям. Здесь я остановился в «Четырех временах года», где без тебя чувствую себя совсем не к месту. Я выеду отсюда сегодня вечером или, может быть, завтра утром; вечерний поезд останавливается в Аугсбурге. Но куда я еду? И зачем? Мне кажется, что я грежу наяву. Но что не сон, так это новое поражение австрийцев4. Я начинаю находить, что Господь Бог слишком за нас мстит...
Пока же моя хворь, не причиняя мне настоящих страданий, становится подчас очень неудобной. Милая моя киска, береги себя. Ты единственная ветка, удерживающая меня над Небытием. Пиши мне в Вильдбад.
Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 2. Ед. хр. 2. Л. 9-10 об.
Первая публикация - в русском переводе: Изд. 1984. С. 260-261.
1 Бар. Г. Пфеффель, сын К. Пфеффеля.
2 С семьей гр. Ф. Люксбурга, камергера баварского двора, Тютчев познакомился еще в Мюнхене в молодые годы.
3 Один из сыновей С. Эйхталя, баварского придворного банкира, ведшего денежные дела Эрн.Ф. Тютчевой.
4 Тютчев имеет в виду поражение австрийских войск у Мадженты и Сольферино.