Брянский край

Эрн.Ф. Тютчевой

9 июля 1851 г. Москва

Lundi. 9 juillet

  Ма chatte chérie. Tu ne sauras jamais, et Dieu en soit loué, la torture que tu m’as infligée en me retirant ta présence¹. C’était pis que de retirer à un malade son lit de dessous lui. Car un malade, après tout, peut coucher sur la dure sans devenir fou. Et moi, je crois, vraiment, que ma raison tient en grande partie à ta présence. - Comme je comprends le Roi Saül et le besoin qu’il avait de la musique de David...² Ainsi, dans се moment p<ar> ex<emple>, je me dis bien, que puisque je ne puis aller à Ovstoug que pour une quinzaine de jours, il у aurait folie à le faire, tant à cause de ma santé qu’à cause de la dépense ... Et cependant l’idée que c’est moi qui volontairement et par un acte réfléchi de sa volonté me décide à ajourner de plusieurs semaines le moment de te revoir, cette idée me paraît monstrueuse, et une pareille détermination contrarie tellement l’irrésistible penchant de mon cœur, cette Voix sainte, qui me paraît être un avertissement du Ciel, qu’il me semble que si j’avais le malheur de lui désobéir par quelque pusillanime calcul de convenance personnelle ou d’économie, j’attirerais sur moi un châtiment mérité, et que je sens, dans mes mauvais moments, comme suspendu sur ma tête... Tout cela, me diras-tu, n’est que de la maladie, je le sais bien, mais qui est-ce qui me dira que le propre de cette maladie се ne soit pas d’aiguiser dans l’homme cette faculté qui lui fait pressentir l’avcnir. J’ai beau chercher à me rassurer par toute sorte de banalités les plus évidcmment raisonnables. Rien ne rassure cette angoisse qui s’empare de moi, aussitôt que j’ai cessé de te voir. Et cependant, je sais fort bien, que si je cédais à cette inspiration, pour prix d’un soulagement momentané, je n’aurais fait qu’ajouter à l’irrésistiЬie ascendant de la maladie ...

  La nouvelle, que tu me donnes du prochain départ de mon frère n’a fait qu’augmenter mes perplexités ... Ма parole d’honneur, je me sens un pitoyabie être. Et il n’y а que toi qui puisses me connaître d’outre en outre, comme tu le fais, sans éprouver pour moi un sentiment de mépris sans mélange³.

  Je viens d’avoir la visite du médecin, il me déconseille fortement tout voyage par la malle-poste⁴. Et le moyen de faire autrement. Ма chatte chérie, je te supplie, de toutes les forces de mon âme, de n’avoir pas la moindre inquiétude à mon sujet, bien que je comprenne à merveille que tout се que je viens de te dire doit nécessairement t’attrister.Je ne suis ni plus, ni moins malade que d’habltude, et mon humeur même - à part l’aggravation occasionnée par l’absence, varie, suivant la disposition physique du moment, du tout au tout ... Ма véritabie santé, c’est la tienne, et pourvu que tu mе répondes de celle-là je te réponds du reste ... J’attends aujourd’hui même de tes nouvelles et cependant, à cause du départ de la poste, je ne pourrai guères te répondre avant vendredi prochain. Ah, conserve-toi, ma chatte chérie, conserve-toi ... et je pourrai encore espérer d’avoir quelques bons moments de la vie ...

Перевод

Понедельник. 9 июля

  Милая моя кисанька, ты никогда не узнаешь - и слава Боue - тех мук, которые ты причинила мне, лишив меня своего присутствия¹. Это хуже, чем отнять у больного постель, на которой он лежит. Ибо больной, в конце концов, может полежать и на жестком, не сходя с ума. А что до меня, то мне кажется, что разум мой держится в значительной степени твоим присутствием. - Как понятен мне царь Саул и его потребность в Давидовой музыке². Так в настоящую минуту, например, я вразумляю себя, что, раз я могу съездить в Овстуг всего лишь недели на две - безумие ехать туда, принимая во внимание как мое здоровье, так и расходы. И все же мысль о том, что именно я, по собственной своей воле и вполне обдуманно, откладываю на несколько недель минуту нашего свиданья, мысль эта кажется мне чудовищной, а подобное решение до такой степени противоречащим непреодолимому влечению сердца, тому святому гласу, который почитаю я небесным велением, - что мнится мне, имей я несчастье ослушаться его в силу какого-либо малодушного расчета, основанного на личных ли интересах или на бережливости, - я навлеку на себя заслуженную кару, которую в минуту дурного настроения я чувствую нависшей надо мною ... Все это, скажешь ты, не иначе как недуг; я и сам знаю это, но кто сможет отрицать, что особенностью этого недуга является обострение в человеке способности предчувствовать будущее. Тщетно я стараюсь успокоить себя всевозможными ходячими истинами, разумность которых вполне очевидна. Ничто не успокоит смертной тоски, что охватывает меня, едва я перестаю тебя видеть. И все же я прекрасно знаю, что поддайся я этому голосу ради краткого облегчения - я лишь усугублю непреодолимую власть болезни ...

  Твое сообщение о предстоящем отъезде брата еще увеличило мою нерешительность ... Право же, я чувствую себя весьма жалким существом. Только ты одна и способна знать меня вдоль и поперек - как ты знаешь - и не питать ко мне чувства полнейшего презрения³.

  Только что был у меня доктор; он решительно отговаривает меня от путешествия в почтовой карете⁴. А как же быть иначе? - Милая моя кисанька, умоляю тебя всеми силами души ничуть не тревожиться на мой счет, хоть я и понимаю отлично, что все только что сказанное мною неизбежно должно огорчить тебя. Я болен не больше и не меньше обычного, и само настроение мое, - если оставить в стороне ухудшение, вызванное разлукой, - меняется в зависимости от физического самочувствия в каждый данный момент. Истинное мое здоровье - это твое здоровье, и лишь бы ты отвечала мне за свое - я отвечаю за все остальное. Я жду от тебя вестей еще нынче, но ввиду отправки почты не смогу ответить тебе ранее, нежели в будущую пятницу. Ах, береги себя, милая моя кисанька, береги себя ... и я смогу еще надеяться на несколько радостных мгновений в жизни.

КОММЕНТАРИИ:

  Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 19. Л. 14-15 об.
  Первая публикация - в русском переводе: Изд. 1980. С. 112-113.

¹ В частных письмах Тютчева как нигде проявляется странная двойственность его натуры. Парадоксально, что в ее основе лежит искренность, доведенная до абсолюта. «Недавно папа говорил мне, - писала в дневнике А.Ф. Тютчева в 1847 г., - что самое важное условие для утверждения нашего счастья - это полная правдивость в отношении самого себя. < ... > Только правда, чистая правда и беззаветное следование своему незапятнанному инстинкту» (ЛН-2. С. 220-221). Почти все, кто близко общался с Тютчевым, признавали, что «полная правдивость» в каждый отдельный момент нередко окружающими переносилась с трудом. Особенно тяжело приходилось жене. В сентябре 1851 г. она сетовала брату: «На словах он готов согласиться с необходимостью подчиниться всем благоразумным решениям, но едва вы пытаетесь осуществить что-нибудь из того, что было призвано необходимым, как он пускает в ход вес средства, чтобы все расстроить, и в результате получается, что выгоднее предоставить делам идти своим чередом, чем пытаться привести их в порядок» (там же. С. 249).

² Давид был вторым царем израильским и сменил первого царя, Саула. При Сауле, который пошел искать потерявшихся ослиц, а нашел царство и который был помазан на царство Самуилом (знаменитейшим и мудрейшим из судей израильских, составителем библейской Книги Судей, но не устоявшим, однако, перед требованием народа: «Пусть царь будет над нами, и мы будем как прочие народы», - хотя и предостерегал народ от опасности деспотии), страна достигла высокой степени хозяйственного, военного и политического развития, однако царь Саул не выдержал испытания властью, утратил справедливость, окружил себя пышностью и затосковал. Тогда-то и был призван ко двору Давид, чтобы искусной игрой на арфе развлекать и вдохновлять царя. Давил снискал сначала признательность Саула, а позже его ненависть и был тайно помазан Самуилом на царство еще при жизни Саула. Вспоминая об этой библейской истории, Тютчев возвращается к одной из своих излюбленных идей: непредсказуемости, неотвратимости судьбы и тщетности попыток ее изменить своей волей.

³ «Наш дитятя»,- называла Тютчева Эл.Ф. Тютчева и писала в 1837 г. его матери, Екатерине Львовне, что ей легче справляться с тремя грудными младенцами, чем с одним мужем: «Я < ... > не могу надеяться на его совет или поддержку» (ЛН-2. С. 197). Тютчев и тогда часто казался старым и больным, хотя настоящая старость была еще далеко. Едва достигнув тридцати с небольшим лет, он, по свидетельству его первой жены, нсрсдко выглядел, как «подавленный, удрученный, больной, опутанный множеством неприятных и тягостных для него отношений, освободиться от которых он не способен в силу уж не знаю какого душевного бессилия ... » (там же). Летом 1851 г. душевные потрясения Тютчева отражались на его самочувствии, что, однако, не было главным препятствием для поездки в Овстуг.

⁴ В почтовых каретах по летним дорогам, даже если не было слякоти, передвигаться без сильной тряски было невозможно, что для не вполне здорового человека было не только неприятно, но и не всегда безопасно.