Брянский край

Д. И. Сушковой

4 января 1850 г. Петербург

4 janvier 1850

  Bonjour et bon an, ma chère Dorothée, à vous et à votre mari, qui m’a fait un très joli cadeau pour mes étrennes, en m’envoyant sa comédie-proverbe¹.

  C’est très joli, en effet, très spirituellement élégant. Mais par qui fera-t-il jouer cette petite pièce? Des actrices russes, chargées de la jouer, ressembleraient à des servantes affublées des robes de leurs maîtresses — et quant à nos élégantes, elles trouveraient une double difficulté à le faire. D’abord elles ne savent pas assez de russe pour cela, et puis elles ne savent pas dire les vers.

  Une comédie russe vraiment nationale devrait être écrite en mauvais français et débitée avec des inflexions de voix antifrançaises. A cette double condition elle aurait la chance d’être une reproduction assez fidèle de notre monde fashionable². — Quant à votre poétique et excentrique nièce, je n’ai pas lu encore son nouvel œuvre³. Mais je doute fort qu’elle réussisse dans le drame. Elle a l’esprit trap faux pour cela. Elle a beaucoup de peine à être elle-même. Comment réussirait-elle à s’identifier avec un autre moi que le sien?

  J’ai vu votre amie, la P<rinc>esse Lwoff et sa jolie fille⁴, qui ressemble beaucoup à sa jolie cousine la P<rinc>esse Michel Gallitzine⁵; elles ont toutes les deux un air de niaiserie qui n’est pas sans charme.

  Dites done à Чадаев qu’il se presse de faire faire un nouveau tirage de sa lithographie⁶. Tous les magasins de marchands d’estampes sont assiégés par la foule, et il ne serait pas impossible qu’un plus long retard ne fût la cause, par le temps qui court, de quelque mouvement dans les masses, qu’il vaudrait mieux prévenir.— En attendant mille amitiés à l’original.

  Enfin, Dieu soit loué, Nicolas est avec vous. Il en était temps. S’il continue ainsi, il finira par me faire croire à l’histoire de Siméon le Stylite (Столпника) dont la station au bout de la colonne ne me paraît pas accuser plus d’énergie de volonté que celle dont il vient de faire preuve...⁷ Si l’ancien Stylite l’emporte sur le nôtre, ce ne serait tout au plus que sous le rapport de la tempérance. — En attendant j’ai une bonne nouvelle à lui apprendre, s’il ne la sait déjà. L’interdiction qui pesait sur Paris vient d’être levée, et rien, p<eut>-e<tre>, ne l’empêche à retourner aux Batignoles⁸. Je reçois à l’instant l’annonce des 750 r<oubles> d’a<rgent> qu’il m’a envoyés.

  Adieu, ma bonne Dorothée. Rappelez-moi au souvenir de tous ceux qui ne songent pas à moi.

T. T.

Перевод

4 января 1850

  Здравствуй, любезная Дашинька, желаю счастливого года тебе и твоему мужу, который сделал мне очень милый новогодний подарок, прислав свою комедию-пословицу¹.

  Она вправду очень мила, очень остроумно-изящна. Но кому даст он разыграть эту пьеску? Если исполнение ее возложить на русских актрис, они будут походить на служанок, вырядившихся в платья своих хозяек, — что же до наших щеголих, то для них это дело оказалось бы вдвойне трудным. Прежде всего, для этого они недостаточно знают русский язык, а потом они не умеют произносить стихи.

  Подлинно национальную русскую комедию следовало бы писать на плохом французском языке, а произносить — с антифранцузскими интонациями. При этом двойном условии она могла бы стать довольно верным отражением нашего модного света². — Что касается вашей поэтичной и эксцентрической племянницы, то я еще не прочитал ее нового произведения³. Но весьма сомневаюсь, чтобы она преуспела в драме. Для этого ее ум слишком ненатурален. Ей весьма трудно быть самой собой. Как же сможет она отождествить себя с чужим я?

  Я видел твою приятельницу княгиню Львову и ее хорошенькую дочку⁴, очень похожую на свою хорошенькую кузину, жену князя Михаила Голицына⁵; у обеих наивно-глупенький вид, не лишенный прелести.

  Да скажите же Чадаеву, чтобы он заказал новые оттиски своих литографий⁶. Все лавки, торгующие гравюрами, осаждаются толпой, а по нынешним временам дальнейшее промедление может послужить поводом к какому-либо волнению в массах, а этого лучше было бы избежать. А покуда передайте самые дружеские приветствия оригиналу.

  Наконец-то, благодарение Богу, Николушка с вами. Пора! Если он будет продолжать в том же духе, он заставит меня уверовать в историю Симеона Столпника, чье стояние на верху столпа требует, по-моему, не более силы воли, чем та, которую он только что обнаружил...⁷ Если древний Столпник и превосходит нашего, то разве только воздержанием. — Пока я имею сообщить ему приятную новость, если она ему еще не известна. Запрещение, тяготевшее над Парижем, только что снято, и ничто, наверное, уже не препятствует ему вернуться на Батиньоль⁸. Сию минуту получил извещение о 750 рублях серебром, которые он мне послал.

  Прости, моя добрая Дашинька. Напомни обо мне всем, кто обо мне и не думает.

Ф. T.

КОММЕНТАРИИ:

  Д.И. Сушкова — младшая сестра Тютчева. Она и ее муж, литератор Н.В. Сушков, были людьми, близкие отношения с которыми поэт сохранял долгие десятилетия. С этой семьей поэта связывала не только родственная, но и дружеская приязнь.
  Тютчев любил сестру, в письмах не называл ее иначе как «любезная Дашинька», «добрая Дашинька», «любезный друг» и ценил в ней то, что она всегда понимала его и от души принимала таким, каков он есть, без осуждения, без претензий; ценил и то, что в ее доме с 1853 г. постоянно жила его младшая дочь от первого брака Екатерина (Китти). Не менее высоко ставил он и дружбу с Н.В. Сушковым, с которым познакомился только после женитьбы того на Д.И. Тютчевой в 1836 г., и сразу почувствовал к нему «дружеское, братское» расположение. Он писал в письме Сушкову от 3 июля 1836 г.: «Сердцу, которое умеет так чувствовать и любить, сестра могла смело вверить судьбу свою». В том же письме он характеризовал сестру: «Теперь не мне говорить вам о добрых свойствах жены вашей. Ум и чувствительность, конечно, хороши, но вы, без сомнения, выше всего оценили в ней ее редкое прямодушие — корень всякого добра. С самого детства это свойство составляло главную черту ее характера».
  Печатается по автографу — РГАЛИ. Ф. 505. On. 1. Ед. хр. 69. Л. 4-5 об.
  Первая публикация — ЛH-1. С. 489-490.

¹ Тютчев благодарил Сушкова за присланный им экземпляр «Комедия без свадьбы. Комедия в одном действии. В вольных стихах. Н.В. Сушкова». Пьеса была напечатана в Москве в 1849 г. в Университетской типографии. В тютчевской библиотеке хранится экземпляр без титульного листа, на обложке которого рукой Сушкова написано другое заглавие: «Сыграл ни в чью. Пословица в лицах, в одном действии, в вольных стихах Н.В. Сушкова». Автор вынес здесь в заглавие заключительную реплику героя комедии: «А все комедия без свадьбы остается, а я сыграл ни в чью». В текст Сушков внес поправки, которыми восстанавливал искаженные цензурой места (описание экземпляра см.: Белевцева Н.П. Книги, принадлежавшие Тютчеву. — ЛH-2. С. 638-639).

² Ирония Тютчева, обращенная на модный свет, объяснима. После революционных событий 1848 г. и установления во Франции республиканского правления отношения с ней были надолго испорчены, что в культурной сфере нередко находило выражение в насмешках над галломанией и даже в стремлении избегать общения на французском языке, который тем не менее оставался языком аристократических салонов, где могла быть сыграна легкая комедия Сушкова.

³ Племянница Н.В. Сушкова — гр. Е.П. Ростопчина (урожд. Сушкова). Еще ребенком, по ее словам, она, «под впечатлением восторга от Шиллера, Жуковского, Байрона, Пушкина, сделала сама попытку заняться поэзией и написала оду на Шарлотту Корде, но впоследствии сожгла ее». Двадцати лет она опубликовала в альманахе «Северные цветы» стихотворение «Талисман» под псевдонимом Д-а. В замужестве (за сыном Ф.В. Ростопчина, известнейшего московского главнокомандующего, занимавшего этот пост во время войны с Наполеоном, А.Ф. Ростопчиным, писателем и библиографом) начала часто публиковаться, вначале подписываясь Р-а, Р-Е. П., а позже и полным именем.
  Ее стихотворения в 1830-1840-е гг. имели большой успех, о них лестно отзывались В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов. Современники видели в Ростопчиной не только «молодую женщину с черными ясными глазами, с умным очаровательным лицом, грациозную в движениях», но и «поэта-графиню», обладавшую «поэтически чистой и благородной душой» (цит. по: Ростопчина. С. 5). Первый сборник Ростопчиной (1841) встретил благосклонный прием публики и заслужил восторженный отзыв литературного критика П.А. Плетнева. В 1846 г. в Риме соотечественники увенчали ее лавровым венком. Отличительной чертой поэзии Ростопчиной, по замечанию В.Г. Белинского, была «светскость». Поэтесса воспевала балы, утонченные аристократические отношения, ценила эстетику литературных салонов. Белинский, находя у нее «поэтическую прелесть» и «высокий талант», подчеркивал пустоту содержания и служение автора «богу салонов» (Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1954. Т. 5. С. 457).
  Новое драматическое произведение Ростопчиной — драма в стихах «Нелюдимка» (Москва, 1850). Сомнения Тютчева в даре Ростопчиной-драматурга были вполне основанны, да и поэзию Ростопчиной он ценил не слишком высоко, отчетливо понимая степень ее литературного дарования, однако симпатизировал ей, хотя нередко отзывался о ней иронично; ее письма именовал «кокетливо-любезными». В октябре 1844 г. в письме к родителям он передавал приветы Н.В. Сушкову: «Я часто встречаю его поэтическую племянницу, особенно у ее приятельницы госпожи Смирновой, где на днях я обедал с ней. Не знаю, умножились ли ее добродетели, но достоверно то, что она не приобрела более такта, нежели было у нее в прошлом».
  В 1850 г. им было написано стихотворение «Графине Е.П. Ростопчиной (в ответ на ее письмо)», которое содержало и отклик на драматическую поэму «Нелюдимка».
  Ростопчина же относилась к Тютчеву почти благоговейно, что при ее трудном характере было редкостью.

⁴ Речь идет о кн. М.А. Львовой и о ее дочери Е.А. Львовой, в замужестве гр. Бобринской.

⁵ Кн. М.А. Голицын — дипломат и давний знакомый Тютчева, его постоянный собеседник по вопросам внешней политики; его жена, Мария Ильинична (урожд. кнж. Долгорукова). В начале Крымской войны А.Ф. Тютчева писала в дневнике: «Мой отец, Михаил Голицын и Муханов обсуждали опубликованную английским правительством тайную переписку, имевшую место между ним и нашим правительством незадолго до войны. В то время оба правительства собирались делить шкуру медведя, не убив его» (Тютчева. С. 156).

⁶ В 1849 г. П.Я. Чаадаев заказал у парижского литографа Каттье свой литографический портрет, который рассылал литераторам и светским знакомым. Для того времени это был поступок неординарный, продиктованный отчасти двойственной репутацией «басманного философа», отчасти его высокомерным отношением к окружавшим. Иногда литографированный портрет рассылался и без ведома Чаадаева, что приводило к долгим и неприятным объяснениям. Тютчев был чаадаевским посредником при рассылке портрета лицам, жившим в Петербурге и за границей. В 1850 г. Эрн. Ф. Тютчева писала Вяземскому: «Чаадаев поручил Тютчеву распространить в Петербурге литографии своего портрета, но хранить эти 10 картин дома было скучно. Кому их предложить? К счастью, я не знаю, кто из нас двоих вспомнил, что завтра день св. Филиппа. Знакомый нам Филипп жаждал поздравления. Тотчас же мы свернули одну из 10 литографий, сделали из нее красивый пакет и на внешней стороне я под диктовку мужа написала: "Почтеннейшему имениннику Филиппу Филипповичу Вигелю". Далее шли поздравительные стихи, написанные Тютчевым от имени Чаадаева». Вигель был давним врагом Чаадаева и шутку Тютчевых не оценил (см.: Наше наследие. 1988. № 1. С. 101).

⁷ Брат поэта, Н.И. Тютчев, в семейном кругу был известен своим нежеланием вступать в брак и умением уклоняться от попыток родственников женить его. На протяжении десятилетий он брал на себя заботу о тютчевских делах по имению и регулярно высылал брату деньги, о чем упоминается ниже.
  Симеон Столпник — христианский аскет, выходец из Малой Азии, проживший более ста лет (359-459). Прославился проповедью идеи самоограничения: «Можно владеть собою и без оков, можно привязать себя к делу и месту одним разумом и волею своею».

⁸ Бульвар Батиньоль — до Наполеоновских войн неизвестный пригород французской столицы; один из ключевых пунктов обороны Парижа в 1814 г.; в 1830-х гг. начал быстро заселяться и к концу 1840-х гг. превратился в фешенебельный район, населенный зажиточными буржуа, а также представителями артистического и литературного мира. После февраля 1848 г. правительство Николая I приказало всем российским подданным покинуть пределы Франции и прервало с ней дипломатические отношения. Тютчев извещает о том, что в самом конце 1849 г. последовала долгожданная отмена стеснительных ограничений на поездки во Францию.