17 ноября 1856 г., Царское Село.
Господи, господи, когда же придет время, когда мне можно будет забыть прошлое и будущее и жить только в настоящем? — Это — счастье на земле.
Надо все или ничего; надо смотреть на прошлое и на будущее, как, я думаю, мы будем смотреть на том свете, или же не делать никаких предположении на будущее и не иметь никаких воспоминаний о прошедшем.
Я понимаю, что время есть лишь ложная или недостаточная идея, происходящая от ограниченности нашего ума, который не может понять предметы иначе, как в отдельности, и который не может сознать их в одной цельности.
У нашей души только одно окошко, через которое она видит предметы, один за другим; когда стены отпадут, вид откроется на все стороны, и все представится одновременно; все, что казалось противоречиво, объяснится самым простым образом, понятным для ребенка; не будет больше времени — будет вечность, будет одна общая цельность, и слова: время, вечность — не будут иметь смысла.
Я все это знаю, я думаю об этом, и все-таки мне думается о всех диссонансах жизни, и мне от них больно...
Ты и я, мы чувствуем то, что есть, и оттого мы любим искусство, которое есть ступень к лучшему миру.
Как странно, что я так хорошо знаю, что такое музыка, и так мало ее понимаю. И насколько люди, презирающие искусство, ограниченны, и те люди тоже, которые смотрят на эту жизнь как на конец и на цель нашего существования и которые относятся к художникам как к людям бесполезным, а ищут хороших отношений с так называемыми практическими людьми.
Художники — авангард, пионеры, которые идут впереди войска и на которых войско смотрит с презрением и жалостью.
Но если видишь дальше, чем масса видит,— разве, в угоду ей, надо нарочно делать себя близоруким, работать над ослабеванием зрения, чтобы ровно видеть то только, что видят другие?
Я не верю этому... Я не сотворен из того же материала, как масса; можно ли от меня требовать то же, что от других?.. Было бы смешно требовать от Ч*** или от Ш*** писать трагедии или картины — все бы смеялись.
Но разве не так же бессмысленно требовать от меня, чтобы я был чиновником или бюрократом?
...Но никто не смеется над этим, потому что масса состоит из бюрократов и что у них нет довольно ума, чтобы понять, что не всякий создан но их подобию.
Я перечел Гейне и нахожу, что он истинный поэт, и поэт замечательный — и чрезвычайно оригинален.
Как мог он быть дурным человеком?
Чувства злобы, ненависти и даже самые низкие встречаются в его произведениях рядом с самыми возвышенными и глубоко поэтическими чувствами...
Я еще написал маленькую вещь о Лоре: «Что ты голову склонила?».
К письму А.К. Толстого «С. А. Миллер. 17 ноября 1856 г.»
Толстая Софья Андреевна (рожд. Бахметева, по первому мужу Миллер, ум. в 1892 г.).