Брянский край

Очерк миссионерских мер по обращению в православие Стародубских и Черниговских раскольников до времен Екатерины II

  Противораскольническое миссионерство среди Стародубских раскольников началось очень рано. Есть основание полагать, что миссионерская деятельность, со стороны местного православного духовенства, началась почти одновременно с поселением раскольников в Стародубе. Известно, что еще архиепископ Черниговский Лазарь Баранович в 1676-1677 годы посылал из Новгородсеверска "к русским людям слободки Демянкувской", т.е. к раскольникам, некоего "честнаго отца Сиомашка", который при этом забрал у них старопечатные книги и "положил в церкве Рождества Пресвятыя Богородицы стародубовской". В июле 1677 года эти книги были возвращены снова раскольникам по принадлежности чрез стародубского священника Якова Хапчинского, бывшего до священства архиепископским конюшим. По всей вероятности отец Сиомашко был послан не затем только, чтобы забрать раскольничьи старопечатные книги, и не затем, чтобы ознакомиться с раскольниками, их вероучением и практикой церковной. Преосвященный Лазарь Баранович, сам бывший в числе членов собора 1666-1667 годов, хорошо знал сущность великороссийского раскола и его главные положения; был отчасти знаком и с возникавшей в то время противораскольнической литературой. По возвращении из Москвы, он писал к киевским игуменам о составленном в то время против раскольников "Жезле Правления" Симеона Ситиановича Полоцкого, первом противораскольническом опыте книжного увещания: "Мне, по милости отцев собора, дан один... (кий), который я храню для потребного случая, по обетованию: господствуй среди врагов твоих. Он, как палка, стоит у меня в углу, на стороже, чтобы иногда не одождилась ересь Никитина и Лазарева, на которую и грозят этим кием". Вот почему представляется нам невероятным, что факт забрания старопечатных книг был результатом предварительных миссионерских собеседований отца Сиомашки с Демянковскими раскольниками, основывавшими, как и все раскольники, свое старообрядчество на старопечатных книгах.
  Других фактов противораскольнического миссионерства из конца XVII и начала XVIII века мы не знаем; по всей вероятности их не было до времени Черниговского епископа Иродиона Жураковского, когда миссионерство среди стародубских раскольников было возложено Св. Синодом на известного иеромонаха-миссионера Иосифа Решилова. Далее известно, что как Лазарь Баранович и его ближайшие по архиерейству преемники, так и православные малороссийские монастыри, в том числе и Черниговский Троицко-Ильинский, находившийся в прямой зависимости от Черниговского архиерея, смотрели на раскольников не столько как на разномыслящих в делах веры, сколько как на удобных поселенцев на свободных и обширных монастырских землях. Из царского указа, от 5-го октября 1720 года, открывается другой любопытный факт, что Черниговская Троицко-Ильинская типография печатала «учебные часословы по желанию раскольническому, которые явились чрез розыск калужанином Ерастом Кадминым, что он такие часословы в прошлых годах подряжал печатать происком своим и продавал их на ярманках». В ответах на вопросные пункты, по указу Св. Синода от 16 мая 1823 года, предложенные Златоустовскому архимандриту Антонию по делу о забрани в Москве со Спасского моста разных запрещенных книг и тетрадей, он, между прочим, писал, что "у московских книгопродавцев явились подозрительные книги, а именно книга печатная Псалтырь, которая печаталась в Чернигове воровски с могилевской печати, также и могилевских старопечатных книг и тетрадей, на которых утверждаются раскольники, явилось не малое число, в которых и разные смехотворные и сквернословные". Да если бы и предпринимались в указанное время какие-либо миссионерские меры против раскольников со стороны местной духовной власти, то вряд ли они могли принести какую-либо действительную пользу, или даже просто произвести благоприятное впечатление на раскольников. Известно, как раскольники относились к малороссийским священникам. "Приезжие нехаи", т.е. малороссы, приехавшие в Москву малороссийские ученые монахи, "свели с ума Никона и его справщиков", говорит первый раскольнический челобитчик Савватий. О Лазаре Барановиче раскольники еще в 80-х годах XVII века говорили, что благодаря ему, "в Москве в церквах стала Польша, поют будто в гудки и в волынки и в шеламайки и в органы играют, и стали де церкви костелами", и что "эти шаламайки тоненькие и басы" присланы были первоначально Лазарем Барановичем в Москву патриарху из Новгородка северского. В первой половине XVIII века у раскольников выработалось даже положение, что правильные попы и архиереи должны быть непременно великороссийского происхождения, а не малороссийского, и притом такие, которые бы рукоположение имели по восходящей линии постоянно от "архиереев-великороссов, несомненно в три погружения, а не обливательно крещенных, до времен патриарха Иосифа, без всякого участия архиереев-малороссиян, поголовно подозреваемых в обливанстве". Такой взгляд на малороссийских архиереев и иереев вышел первоначально из малороссийских раскольнических слобод и сделался потом общим достоянием великороссийского старообрядчества, поповщинского толка по преимуществу. Естественно, что при указанных условиях противораскольническое миссионерство малороссийских архиереев и иереев не могло иметь благоприятных последствий у стародубских раскольников, если бы среди их и нашлись деятели, пригодные для этой тернистой нивы. Но легко было и опытным миссионерам "с невеждами и неучами" упражняться в "нерегулярных диспутах и в упорных их невежеских словопрениях". Позднейшая история миссионерства среди стародубских раскольников связывается с общими миссионерскими мерами против раскольников, начавшимися со времени царствования Петра I, когда сделалось возможным более или менее правильное противораскольническое миссионерство. Первоначальником на поприще этого миссионерства был основатель Саровской пустыни иеросхимонах Иоанн, в монашестве Исаакий. Во время путешествий для собственного назидания по разным приволжским монастырям еще в конце XVII века, он между прочим, сталкивался с людьми, зараженными расколом, вступал с ними в разговоры, вследствие чего у него и явилась потребность узнать как раскольническое учение, так и опровержения его по учению св. православной церкви. Собственно миссионерская его деятельность началась с 1700 года; главным полем его деятельности были заволжские раскольничьи скиты на Керженце. Повествование его о "разглагольствиях о вере" с раскольниками, обращение их и поездки отца Исаакия в заволжские скиты составляют содержание известного его "Сказания о обращении раскольников заволжских", обнимающего собою период времени с 1700 года по 1705 года. И потом, когда прекратил отец Исаакий свои путешествия в раскольничьи скиты и селения, раскольники сами приходили к нему для собеседований и нередко обращались и оставались с ним иночествовать, как показывает царская грамота от 28 марта 1711 года, которою предоставлялась ему власть над раскольниками такая же, какая дана потом Питириму грамотою от 20 августа 1711 года. Именно в царской грамоте, данной отцу Исаакию, в заключение говорилось: "и как к тебе сия наша, Великаго Государя, грамота придет, а также раскольники и самовольники монахи впредь в тех наших сторонах буде явятся..., и тебе в обращении их чинить разговор с ними с прилежением... А на ослушников и противников писать тебе к нам, Великому Государю..., и упорных присылать за провожатыми к Москве для подлинного свидетельства и наказания". И сам Питирим, поставивший заветным желанием и душевным стремлением своим "о обращении заблудших душ человеческих попечение имети", величаемый за свою противораскольническую деятольность "равноапостольным", введен был на поприще своего равноапостольного подвига отцом Исаакием в 1705-1706 годы, когда он просил Питирима, в то время еще скромного строителя Переславльского Николаевского монастыря, что на болоте, вместо него ехать к раскольникам за Волгу — "учить и ко обращению их приводить". Со времени первой поездки Питирима на Керженец, не позже мая 1706 года, начинается его миссионерская деятельность среди раскольников, сблизившая его с Петром Великим и оставившая свой след на законодательстве Петра I против раскольников, действовавшем потом целое полстолетие в России, вплоть до Петра III и Екатерины II.
  С учреждением Св. Синода обращено было более серьезное внимание и на раскольников. Для обращения и примирения их с церковью были приняты разного рода меры, положительные и отрицательные. Прежде всего имелось в виду остановить дальнейшее распространение и усиление раскола, ослабить влияние всех тех средств, которые питали раскол. В этих видах в 1721 году состоялось синодальное определение о том, чтобы забираемы были в приказ церковных дел в Москве и других местах продаваемые листы разных священных изображений; службы, каноны и молитвы, письменные и несвидетельствованные, старопечатные и харатейные книги, покупаемые раскольниками, "противныя церкви святой и не без порицания". Тогда же состоялось определение об изъятии из церквей икон раскольнических и книг старопечатных до иосифовских; при нахождении икон и книг в мирских домах предписывалось — жителей по желанию записывать в раскол и брать двойной оклад, или же при сопротивлении передавать светской власти, а раскольничьи вещи и мнимые таинства, как непотребные, ниспровергать в воду или огонь и сосуды забирать в приказ. В 1722 году Св. Синод издал печатное объявление, которым расколоучители приглашались в Синод для свободного собеседования по разным вопросам веры; мало того, им самим даже предоставлялось право назначать место и время для этих разглагольствований о вере. Этим путем имелось в виду скорее примирить их с церковью, чем практиковавшимся дотоле путем прямого их преследования, согласно известным статьям царевны Софьи Алексеевны 1685 года, когда раскольников, как врагов церкви и государства, повелевалосъ разыскивать, ловить и жечь с их жилищами. Но и эта мера, по-видимому радикально изменявшая отношение церковной власти к раскольникам, не сопровождалась успехом и не изменила их отношений к церкви: расколоучители в Синод не являлись и даже совершенно игнорировали это приглашение. В тех же видах обращения и примирения с церковью решено было испробовать еще одну меру воздействия на раскольников, именно — послать в главные пункты раскольничьих поселений особых духовных миссионеров для собеседований с ними о вере, обличения их заблуждений и увещания к примирению их с церковью.
  Тон противораскольническому миссионерству в то время задавал Нижегородский епископ Питирим. Он был самым деятельным и ревностнейшим борцом против раскола, посвятившим на это дело всю свою жизнь. Считая раскольников противниками церкви и государства, видя их размножение и усиление он хорошо понимал, что прежде всего необходимо "размножение остановить, чтобы нигде они не учили. А где станут раскольщики учить, и тых хватать и наказовать, а не худо и учителей неявным образом смирять". Особенный вред видел справедливо он в размножении по лесам раскольнических скитов, мужских и женских, бывших действительно сильным орудием распространения раскола, почему и рекомендовал узаконить, чтобы старцы и старицы жили только в известных градских и пустынных монастырях, а "в лесах, и в полях и в погостах, и в мирских домах никому жить не велеть под смертною казнью", разве только съ позволения местного архиерея. Он же находил, что "под тесноту штрафов и окладов удобнее к церкви присоединять". Не довольствуясь однако внешними мерами против раскола, он хотел дать и более твердые и положительные начала противораскольнической миссионерской деятельности. Лучшим средством в том отношении было заведение училищ и развитие образования. Заботы Питирима об образовании известны. В 1721 году, в след за обнародованием духовного регламента, он открыл в Нижнем Новгороде "две граматическия школы, еллиногреческую и славянороссийскую"; в 1730 году открыл в Юрьевце-Поволожском "славянороссийскую школу"; а в 1738 году, преобразовав прежде основанные школы, присоединил к ним высшую славяно-латинскую. Кроме того известен еще его проект об открытии 13 школ, осуществленный уже после его смерти в 1739 году. В тех же видах прочного утверждения православия, он преобразовал и устроил несколько монастырей, преимущественно в местах, зараженных расколом, и образовал при себе специальных противораскольнических миссионеров. Это были: Филарет, обращенный из раскола еще Исаакием, Неофит, Андроник, Иосиф Решилов и другте. Этими усердными помощниками Питирима и воспользовался Св. Синод, когда решил послать в главные пункты раскольнических поселений особых миссионеров "для увещания и обращения раскольников к церкви". Между ними и распределены были для миссионерства главные центры раскола: Поморье досталось на долю Неофита, Поволжье Филарету, а Стародубские раскольничьи слободы выпали на долю Иосафа Решилова. Одновременно с ними действовал в Курляндии и Лифляндии еще Маркелл Родышевский, хотя и вышедший из другой школы, но ни мало не отличавшийся по характеру своих миссионерских действий от учеников Питирима. Он хвалился пред Св. Синодом тем, что "прилежным тщанием везде здесь крывшийся бородатых раскольников в бородах их гнездившийся пекельный змий с оным гнездом своим, еже есть бородами, истреблен и всегда истребляется, и суеверие всякое от среды их изъемлется". Рижских раскольников и неисповедывавшихся в четыредесятницу, с помощью немецких солдат, "загонял он как овец в цидоделю" и приказывал им "говеть несколько дней и всех сподобить св. таин Христовых" попу Рижского русского рынка.
  Иосиф Решилов, по его собственному показанию, был родом из города Белева и происходил из раскольничьей семьи. Отец его, в качестве крепостного человека местного Преображенского монастыря отправлял обязанности дворника на монастырском подворье. По всей вероятности под влиянием монастыря Решилов выучился грамоте и приобрел некоторое церковное образование, а потом, как человек грамотный, начитанный, способный, в особенности же как жаркий ревнитель древнего благочестия, он скоро успел завоевать и выдающееся положение среди местных раскольников, приобрести их любовь и уважение. Еще будучи молодым человеком, он сделался раскольничьим наставником и отправлял обязанности раскольничьего попа: "обоего пола людей, крещенных в православное исповедание, по раскольничьему мудрованию перокрощивал, и младенцев крестил, и исповедывал, и приобщал полученными яко бы божественными дарами от раскольнического учителя игумена Иова, и в монахи и в монахини постригал, и мертвых погребал, и родильницам молитвы читал, а литургию по раскольническому мудрованию никак не служивал. Быстрый успех среди местных раскольников вскружил молодую и честолюбивую голову Решилова"; он стал заботиться о расширении поля своей деятельности. Сделавшись пропагандистом раскола, он скоро нашел себе обширный круг последователей и учеников "в разных епархиях и местах", как он сам высказывался о себе. Вместе с тем он побывал и во всех тогдашних главнейших центрах раскола, в том числе в Стародубье, на Ветке и в других заграничных местах, где жили раскольники. Из следственного дела о тверском архиепископе Феофилакте Лопатинском и о соприкосновенных к нему лицах 1733-1736 годов, именно из показания архимандрита Иоасафа Маевского видно что Решилов, будучи раскольником, был с учениками своими раскольническими в Венграх, на Подоле и на Волыни, жил под протекциею князя Любомирского, не далеко от местечка Полонного.
  В 1719 году мы встречаемся с Решиловым на Керженце. В то время как прибыло сюда начальство для переписи раскольников в двойной оклад, со стороны Решилова и его учеников – монаха Дионисия и монахини Аполлинарии — последовало заявление что "в двойной оклад они записываться не хотят, а пусть де нас отправят к преосвященному Питириму для разговоров из писания". (Решиловское дело, стр. 30). Желание их было исполнено. Разговоры и увещания преосвященного Питирима произвели то, что Решилов с учениками перешел из раскола в православие, принял монашество и решился доказать искренность своего обращения в миссионерской борьбе с ревнителями старой веры.
  Обращение Решилова с учениками к православной церкви считалось важным миссионерским приобретением епископа Питирима. Недаром его называли "всех толков раскольнических учителем".
  С 1720 года начинается уже собственно православная миссионерская деятельность монаха Иосафа Решилова. Она началась при следующих обстоятельствах: он прислан был в Moскву преосвященным Питиримом вместе с Дионисием для обращения в православие тех, которых раньше привлек "к раскольнической прелести" в Белевском, Глуховском и в других уездах, по его собственному вызову на это дело. В московском приказе церковных дел захотели прежде всего воспользоваться бывшим "всех толков учителем" для собеседования с местными раскольниками, для чего и вызваны были в приказ некоторые из записных раскольников хамовой слободы, а именно: Иван Дубовский, Панкрат Анисимов, Иван Степанов Мыльников, петербургский житель, и раскольнический дьячек Алексей Никитин. Собеседование было назначено на 8 декабря 1720 года. Раскольники в приказ явились, но при этом заявили, что с Решиловым без имянного царского указа разговоров о вере иметь не будут, и что их "в раскольнической вере уволил быть царское Величество, о чем публиковано было и указами по грацким вратам". Так и не состоялось миссионерское собеседование Решилова в Москве. Оказались безрезультатными его и последующая миссионерские попытки здесь.
  Сравнительно большим успехом сопровождалась миссионерская деятельность Решилова в Белеве, на месте его родины. Поданный им Крутицкому митрополиту Игнатию, во время пребывания в Москве, реестр о Белевских раскольниках и личные указания на месте повели к обнаружению здесь широко распространенной "раскольнической прелести", которою были заражены почти сплошь не только Белевские посадские люди и крестьяне, но и окрестные помещики и даже священники. В Белев были посланы: сам Решилов, приказный монах Крутицкого архиерейского дома Беляев и подьячий Иван Кондратьев; самое расследование о местных раскольниках по реестру Решилова поручалось произвести архимандриту Белевского Преображенского монастыря Павлу. "И оные Беляев и архимандрит по оной росписи следовали и по их следованию показанные раскольники скрылись, а иные чинились противны и посыльных били смертно..." В числе скрывшихся были — мать, сестра и другие сродники Решилова, а бывшими следователей были Белевские помещики Воейковы, у которых в домах жили многие раскольники, чернецы, черницы и бельцы, и которые и сами и люди и крестьяне жили в расколе. Завзятым раскольником оказался и другой Белевский помещик, вместе с семейством, дворовыми людьми и крестьянами, именно Василий Кондратьев Павлов петровский генерал рекетмейстер, как и другие местные помещики. В числе захваченных следователями раскольников был чернец Никодим, издавна распространявший здесь раскол и бывший учеником знаменитого в истории поповщинского раскола игумена Иова Тимофеева, известного сеятеля раскола как в средней России, так и на Дону (умер в 1680 году).
  С 1721 года монах Решилов, как противораскольнический миссионер, становится известным и Св. Синоду. Дело было так. В то время в московском Приказе церковных дел были сильно заняты вопросом об искоренении обнаружившейся в Калуге "раскольнической прелести" и искали послать туда "из архимандритов или из игуменов или иеромонаха, добраго и учительнаго человека", который бы мог своим учением обращать раскольников к православной церкви. Подходящего человека в Москве не оказалось: потому что, доносил св. Синоду Златоустовский архимандрит Антоний, судья приказа церковных дел, хотя "которые от книг Божественнаго писания и весьма довольство имеют, но токмо их раскольнических падением в тонкость познать и с ними разговоров вдаль иметь не могут". В качестве вполне подготовленного к такой деятельности человека архимандрит Антоний рекомендовал св. Синоду Решилова, находя, что он "раскольнические падежи все знает и нести оное дело может без нужды, — понеже он доволен чтения книг и других языков" (sic!), и просил его послать для обращения раскольников в Калугу и другие города — в Вязники, во Ржеву Володимирову, в Тверь, Торжок и прочие, тамошние места. Св. Синод согласился с соображениями архимандрита Антония и 29 сентября 1721 года постановил, что "если Питириму в монахе Иосифе Решилове нужды нет, и во обращении раскольников ко св. церкви исправляться без него возможно, то отправить его, Решилова, для лучшего в таком же обращении раскольников спомоществования, в Москву к Златоустовскому архимандриту не отложно". В январе 1792 года Решилов уже был в Москве и состоял в распоряжении златоустовского архимандрита. Скоро однако вместо Калуги и других соседственных с нею мест, по его собственному вызову, ему назначено было другое место для миссионерства — Стародубье, где и сам он прежде некоторое время жил, находясь в расколе.
  5-го марта 1722 года Решилов подал в св. Синод доношение, по поводу будущей своей миссионерской деятельности, из которого видно, что он хорошо знал условия жизни местных раскольников и препятствия на пути своего миссионерства среди их. Он писал, что по своему прежнему пребыванию в этой местности, он знает, что отсюда "многочисленное число народа", великороссийского и малороссийского, бегут за польскую границу, в Ветковские скиты и далее. Перечислив места, через которые проходят беглецы, именно — Любечь, Радуль, Лоевский перевоз, Добрянку, Злынку, Тимошкин перевоз и другие, Решилов просил, чтобы по указанным трактам повелено было поставить крепкие заставы. Вместе с тем он просил, чтобы св. Синод, для сбора положенных с раскольников штрафов, "придал ему из отставных офицеров или от гражданства человека добраго", а для обращения и утверждения обращающихся к церкви раскольников указывал на необходимость построить церковь в слободе Зыбкой, тогдашнем центре местного раскольничьего управления, по примеру преосвященного Питирима, устроившего церковь в 1721 году в Чернораменских Керженских лесах, в Балахонском уезде.
  Предусматривая возможные случайности своего будущего положения и зная по опыту образ действий раскольников, Решилов при доношении приложил 11 пунктов и требовал от св. Синода надлежащих резолюций. Пункты эти следующие.
  1. Обретающихся в Стародубье раскольников вновь переписать надлежит ли и кому у той переписи быть, понеже с записных раскольников со всех слобод годовой оклад 1200 рублей, а ныне в тех слободах под вышеписанным обретаются незаписные таящиеся раскольники.
  2. Ежели из оных раскольников, от дерзости их мерзкой, похулят или в словах предерзостно, под какими-либо злохитросвенныни видами, упоминать будут Его Императорское Величество, что с такими чинить?
  3. Ежели запорубежные раскольники умыслом, чрез подрядчиков, малороссийских людей, учнут провозить всякие запасы, таковых возбранять-ли?
  4. Знатных раскольничьих учителей к записным раскольникам, которые обретаются в Стародубье, жить попускать-ли или под начал отдавать?
  5. Посылаемым из Стародуба за делами в разные места пашпорты чтобы давать от духовных персон, понеже де торговые зарубежные люди пролыгаются стародубцами и тако проезжают.
  6. Учеников его, Решилова, которые обретаются в разных епархиях в расколе и непокорными себя объявляют, и тех под начал ссылать-ли и пожитки их на Императорское Величество описывать-ли?
  7. Ежели кто из раскольников обратится от раскола, тем войтами над слободами быть-ли?
  8. О определении указов, егда случится в подводах нужда о послушании по городам и по селам синодальным и светским камандам и о довольствовании в нужнейших местах пищею к кому надлежит послать указы?
  9. Которые обращающиеся раскольники из-за рубежа не могут выдти в Россию, по оных из казаков для выводу их посылать-ли?
  10. Обращающихся от раскола ко св. церкви, как монашеского чина, так и безженных, где их определять и пищею и одеждою откуду их довольствовать?
  11. Ради первого случая дабы дано было ему, Решилову, казаков, колико, по делу смотря, потребно будет, которые возмутся на Ветку за рубеж для перезыву обращающихся в Россию.
  Вместе с тем, в том же доношении, Решилов выразил желание иметь при себе священника с запасными дарами для обращающихся из раскола. Собственно докладные пункты Решилова были оставлены св. Синодом по существу без рассмотрения, вероятно потому, что они не могли быть разрешены без сношения с сенатом; только на представление о священнике св. Синод 15 марта постановил: произвесть самаго Решилова в иеромонахи, что и было поручено исполнить Фиваидскому архиерею.
  3-го мая 1722 года назначен был в Чернигове новый архиерей, Иродион Жураковский. В виду этого обстоятельства, в другом своем доношении, от 28-го мая, Решилов ходатайствовал пред Св. Синодом, чтоб ему быть в пастве у Иродиона, епископа Черниговского, от него получат дневную пищу и жалованье и его старанием построить церковь в слободе Зыбкой, и чтоб ему, Решилову, быть в стародубских слободах у проповеди слова Божия в таком же положении, в каком у Питирима в Керженских лесах "определенные иеромонахи живут и надлежащее по воле его отправляют, и сборы сбирая с раскольников, ему, епископу, отдают, и всякое раскольническое беззаконие усматривают и по винам их наказывают". 8 июня Св. Синод утвердил это последнее представление иеромонаха Решилова, поручив озаботиться построением церкви в Зыбкой новозначенному Черниговскому епископу, а 13 июля назначил жалованье Решилову "против дачи иеромонаха Неофита", по 60 рублей в год, из сумм предполагаемого с раскольников сбора. С своей стороны и епископ Иродион, по-видимому вполне солидарный с Решиловым в предположенных им мерах по обращению стародубских раскольников, подал в Св. Синод от 6 июля доношение, в котором просил, чтобы были посланы послушные указы киевскому губернатору и малороссийскому гетману "об охранении и о заставах в пограничье..., дабы в соединении св. веры стародубских раскольников пресечения не было, также б и Киевскому губернатору над раскольниками чтобы ни в чем, кроме его архиерейства, власти не иметь". Таким образом, не ограничиваясь мерами духовного воздействия на раскольников и заботами о соединении их с церковью, Черниговским противораскольническим миссионерам хотелось, чтобы раскольники были в полном их распоряжении не только в церковном отношении, но и гражданском. Св. Синод, по доношению ей Иродиона, 9-го июля постановил: послать указы к Киевскому губернатору и в малороссийскую коллегию, а к гетману Скоропадскому — грамоту, "о охранении и о заставах, дабы ни откуду в сыску и во увещание оным Решиловым пресечения не было", и для вспоможения в розысках раскольников требовать от Сената назначить из офицеров "человека добраго", по примеру назначенным в Нижний-Новгород и другие места.
  Пред отправлением в Стародубье Решилов был снабжен Св. Синодом, по его собственным указаниям, рукописными и старопечатными книгами, пользовавшимися у старообрядцев особым уважением, сочинениями русских пастырей, для церковного служения ризницей, тем и другим в счет сумм предполагаемых с стародубских раскольников сборов. Для разглагольствований с раскольниками, кроме богослужебных книг, он считал необходимыми и следующие книги: 1) Библию, Острожской печати, 2) Евангелие недельное, толковое, 3) Апостол толковый письменный, 4) Апостольские беседы с Деянием, киевские, 5) Псалтырь толковую Еронимову, Кассиодорову и прочее, б) Пророчество толковое, 7) Лексикон словенской, киевской печати, 8) Алфавит азбучной, письменной, 9) Минеи-четьи, 10) Дионисия Ареопагита, 11) Кормчую, 12) Требник Иосифовский, печатный, 13) Стоглав, 14) Максима Грека, 15) Григория Амирицкого, 16) Катихизис малый, печатный, П. Могилы, 17) Книгу о вере, Московской печати, 18) Книгу о вере Острожской печати, 19) Катихизис большой Московской печати, 20) Номоканон — киевский, Петро-Могилинский, 21) Кирилла Иерусалимского, Острожской печати, 22) Соборник Московский, 23) Служебник Сергия Радонежского, 24) Маргарит, 25) Евфрема Сирина, 26) Хронограф старого письма, 27) Анастасия Синаита, 28) Летописец Киевский, 29) Барония, 30) Лествичник, 31) Иосифа Волоцкого, 32) Николая Черногорца, 33) Сямеона Фессалоникского, 34) Грамматику Московскую, 35) Матфеовы правила, 36) Увет, 37) Пращицу, 38) Григория Назианзина, 39) Служебник И. Волоцкого, 40) Прологи, 41 Козьмы Дикоплова, 42) Песнь песней, толковую, 43) Евангелие повседневное, 44) Апокалипсис толковый, 45) Служебник Иовлевский, 46) Скрижаль, 47) О блаженствах, 48) О брадах, 49) О антихристе, 50) Благовестник, 51) Афанасия Алекс., 52) Регламент, 53) О соединении церквей молебное пение. Уже одно то, что Решилов старался запастись таким значительным количеством старопечатных и рукописных книг по большей части уважаемых и старообрядцами, довольно выгодно характеризует его, как миссионера. Есть и другие указания, свидетельствующие, что он хорошо понимал условия миссионерской деятельности среди раскольников и старательно подготовлялся к ней. Недовольствуясь своим практическим знакомством расколом и раскольниками, не довольствуясь своим знакомством и начитанностью в старопечатных книгах и рукописях церковного характера, он, как человек богословски не образованный, искал содействия и помощи у более его ведущих и знакомых с богословием и церковной практикой по существу. Известно, что во время пребывания своего в Москве он близко сошелся с Феофилактом Лопатинским, в то время архимандритом Чудова монастыря и синодальным советником, ведавшим, между прочим, раскольничьи дела в Св. Синоде. Феофилакт был для него непререкаемым богословским авторитетом; к нему он нередко обращался за советом и разрешением недоуменных для него церковно-богословских вопросов. Так в письме от 2 ноября 1722 года, уже из Стародуба, напоминая Феофилакту, как он при отъезде его, Решилова, в Чернигов, сказал: "я твой стряпчий и ходатай; пиши ко мне о своих нуждах", — просил у него "ответствований против прозлейших раскольников, за що гаждают церковь святую, как великороссийскую, так и малороссийскую, о св. крещении", — ответствований, которые как "громогласныя трубы" вопияли бы "противу супостатов". Позже он пришел даже к мысли поражать раскольников указаниями на памятники церковной старины. В доношении Св. Синоду, от 23-го июня 1725 года, он просил послать указ Киевскому архиерею, "чтобы он описал персонально на бумаге олтарь Софийской, который мусиею изображен, слово в слово, для того, что в бытность мою в Киеве сам видел у святителей и Михаила и Гавриила небесных сил на жезлах крест четыреконечный; много таких также и руки благословляющия по преданию восходныя церкве: больший перст положен на персте, что подле малаго, а малый стоящь, и вышний стоящий, а средний мало наклонен, и то будет во обличение раскольникам, понеже оныя изображения от благоверных князей российских старинныя". Св. Синод согласился с этим представлением и сделал постановление о том, чтобы "помянутой в Киеве Софийской олтарь срисовать доброму живописцу, и, сверх того рисунка, для лучшаго разсуждения, учинить литерами обстоятельную тому всему опись..." К сожалению, все эти благие его миссионерские намерения, как увидим ниже, не имели места в его миссионерской практике, в которой он взял себе за образец миссионерскую деятельность своего учителя Питирима, и считал более удобным приводить к церкви "путем штрафов и окладов", чем словом убеждения и принаровленною к понятиям заблуждающихся проповедью. Замечательно, что Решилову пред отправлением в Стародубье, в качестве противораскольнического миссионера, не дано было никакой инструкции, с которой бы он мог сообразовать свою противораскольническую деятельность в слободах. Впрочем вопрос о инструкции был поднят одновременно с назначением его как миссионера в Стародубье; епископ Иродион в упомянутом выше доношении Св. Синоду, от 6 июля 1722 года между прочим просил дать инструкцию "на пункты Иеромонаха Решилова". Однако эту последнюю определено было дать только в конце 1723 года, по новому представлению епископа Иродиона, чтобы "ему, Решилову, для надлежащего в делах отправления, дана была инструкция, как и посланному для такого же отправления иеромонаху Неофиту". Прислана же она была при указе Свят. Синода, от 30 июля 1724 года, т.е. почти в тот самый момент, когда уже заканчивалась его миссионерская деятельность в стародубских слободах, и была по общему своему смыслу и содержанию повторением инструкции, данной иеромонаху Неофиту.
  По этой инструкции Решилову, как и Неофиту, предписывалось производить публичные разглагольствования с раскольниками в присутствии местных властей и обывателей, главным образом священников, и диаконов и в разглагольствиях с расколоучителями поступать всегда умеренно и осмотрительно. При этом рекомендовалось пользоваться "такими вопросо-ответами, которые по правому св. церкви содержанию согласны и утвердительны, противному же их раскольническому учению обличительны, и в тех вопросо-ответах и во отвещаниях утверждатися книгами", укрепляющими истину благочестия и разрушающими и опровергающими раскольническое своемудрие.
  Относительно вопросов трудных, недоуменных и сомнительных, рекомендовалось "дерзостно и самомненно не поступать", вопросо-ответы тщательно обдумывать, и даже, в случае надобности, обращаться за разрешением их в Св. Синод. И раскольников в подобных случаях рекомендовалось "к скорому и неосмотрительному ответу не принуждать, но отлагать на время удобное, в которое возможно бы было им о тех сумнительствах справиться с книгами". Против раскольников упорных и св. церкви непокорных предписывалось не употреблять никакой жестокости и свободы их не пресекать, и только "для ведома" записывать их имена и их разговоры, за исключением непреклонных к повиновению раскольнических учителей, которые "текмо по домам ходя или укрываяся народ прельщают и к своей противности привлекают". Этих последних, прельщающих и к своей противности привлекающих простой народ, повелевалось подчиненным миссионеру священникам и причетникам, "как возможно имая", проводить к нему, "за что им, священнослужителям, хотящее быть от Св. Синода награждение обещивать". "А ежели никакими способы раскольнических учителей на разговоры достать будет невозможно, то ваведываться таких мест, где наипаче прельщены от них, кроме собственных их раскольничоских станов, обретаются, и наведався ехать в те места... и увещавать их благоусморительно такими увещаниями, которые бы могли пользу принести и от заблуждения к познанию истины обратить..." Вообще по инструкции во всем рекомендовалось поступать "умеренно и постоянно", чтобы дело обращения и увещания раскольников было "безпорочно" и свободно от "противных, не достоверных и подозрительных дел…"
  Инструкция по общему своему смыслу совершенно ясна; она составлена в чисто православном духе: увещевать, наставлять, объяснять — вот задача, которую она ставит православному миссионеру у раскольников. Но видно, чтобы тогдашние противораскольнические миссионеры руководствовались основными ее началами в своей миссионерской деятельности; как Неофит, так и Решилов поступали во всем противно основному ее духу. Иеромонах Неофит, по прибытии в Петрозаводск начал с того, что послал Выговцам, по примеру епископ Питирима, 106 вопросов. Выговцы, получив вопросы, ревностно принялись за составление ответов, и долго отклонялись от разглагольствия под тем предлогом, что ответы еще не написаны. Так дело письменными словопрениями и окончилось. Еще неудачнее повел дело Решилов в Стародубских раскольнических слободах. Прежде всего он стал заботиться о том, чтобы бородачи и раскольщики никакого иного платья не носили, как старое, а именно зипун с стоячим клейным козырем и ферези и однорядки с лежачим ожерельем; чтобы, в случае упорного нежелания отстать от своей раскольнической прелести, платили двойной оклад и прочее. Словом, в противность общему смыслу и направлению синодальной инструкции, он, как бы намеренно употреблял всяческие меры, чтобы отклонить и отвратить раскольников от правослания, и вовсе не заботился о тихом, кротком и безопасном разглагольствии с раскольниками о их несогласиях с православною церковью, как требовал 1 пункт синодальной инструкции. Увещания и разговоры с раскольниками, по предмету их несогласий с церковью, он видимо считал делом второстепенным, если не третьестепенным, по крайней мере в своей стародубской противораскольнической деятельности ставил их позади других мер воздействия. Денежный штраф тюремное заключение, палки — обычные приемы всей миссионерской деятельности иеромонаха Иосифа Решилова. Епископ Иродион, в дирекции которого состоял Решилов, был, вообще говоря, плохим директором, как потому, что не знал раскола и раскольников, так и потому, что по-видимому он больше всего был занят расширением своей архиерейской власти, вмешиваясь во все и всюду, чем о надлежащем ее исполнении. Св. Синоду в то время приходилось нередко умерять разбрасывающуюся в разные стороны деятельность своих миссионеров, и обращать их внимание на их прямые обязанности — "иметь усердное и нелепостное попечение во обращении раскольников увещаниями кроткими, а не принуждениями, и до надлежащих с них за те расколы сборов не касаться".
  Миссионерская деятельность Решилова в Стародубье началась приблизительно с ноября 1722 года, когда ему епископом Иродионом были назначены помощники "для сыска и увещания раскольников", а также и для сбора штрафных денег с неисповедывавшихся по Черниговской губернии с 1718 года. Этими помощниками были: наместник Каташинского монастыря Александр и Стародубский протопоп Федор Подгурский. О последнем с особенною похвалою отзывался епископ Иродион в одном из своих донесений Св. Синоду, называя его человеком "разумным, в божественном писании искусным" и горячим поборником православия. К участью в сыске и обращении раскольников были привлечены и другие лица из местного стародубского духовенства: протопопский наместник Игнатий Стрийковский, Петропавловский священник Игнатий, а также и сельские священники: Стефан Сацковский, Савва Замигаевский, Иван Курковичский и другие, наиболее соприкасавшиеся с местными раскольниками. Вместе с тем в Стародубе образовался Приказ или Комиссия духовных дел, управителями которой были: протопоп, его наместник, Петропавловский священник Игнатий; сам Решилов подчиненными ему священниками и другими лицами назывался "комиссаром Св. Правительствующего Синода". При комиссии состояли для письменных дел и особая контора или канцелярия, в которую подъячим был назначен наказным полковником П. Корецким некий Михаил Яновский, состоявший пред тем при стародубском магистрате; к ней же были причислены и особые лица "для поимки бородачей и раскольников", особый караульщик для арестованных и пр.
  Противораскольническое миссионерство Решилова в Стародубе открылось призывом в стародубский магистрат представителей слобод – бурмистра и войтов, и объявлением им здесь следующих указов: "первое – о платеже за раскол двойного оклада; второе — о образцовом старом платье, которое велено носить раскольникам и бородачам; третье — о приходе к определенному по раскольничьим делам иеромонаху Иосифу Решилову на увещания и разговоры". Слободские представители указы выслушали, заявили готовность подчиниться им, приняли с них и копии, обязавшись их распубликовать по всем слободам, и в том дали подписку бурмистр и войты в числе 17 человек. Мало того, слободской бурмистр Ерема Карпов обещал Решилову, что на "разглагольствия" с ним он представит не только местных учителей и начетчиков, но и "учителей ветковских премудрых и смысл святаго писания ведущих", и говорил при этом, что если они "не послушают меня и не придут во ответствие за всех за нас, о уповании нашем, то де учинятся нам весьма непотребны и ненадобны". Скоро однако раскольники совершенно изменили свои отношения к Решилову и стали открыто ему противодействовать.
  Главным центром слободского раскольнического управления с 1716 года, т.е. со времени образования описных государевых раскольнических слобод, как известно, сделалась слобода Зыбкая; в ней находилась волостная или «судная изба» и жил слободской бургомистр Ерема Карпов. Совершенно понятно, что Решилов с своими сотрудниками главное внимание обратил на эту слободу, и от успеха в ней справедливо ожидал дальнейших благоприятных результатов в своем миссионерском деле по другим слободам. Но здесь то именно он и натолкнулся прежде всего на препятствия разного рода.
  Когда он в последних числах ноября того же 1722 года с протопопом Подгурским и другими лицами прибыл в слободу Зыбкую для переписи раскольников, имея собственно в виду только пополнить перепись Ергольского и узнать количество новоприбылых с 1716 года, то сразу же должен был убедиться, что почва для его миссионерской деятельности была неблагоприятна и не обещала хороших плодов и в будущем. Оказалось, что объявленные в стародубском магистрате раскольникам указы не были публикованы "в судной их избе" и по слободам, и что они вовсе не хотели подчиняться этим указам, наивно называя их только "списками". Сам бурмистр Ерема Карпов "презельный злохитрец и на веру православную гонитель и протчим раскольникам нечестиваго еретическаго зломудрствования учитель", как аттестовал его Решилов, скрылся, и никакие розыски, даже чрез посредство местных казаков, не могли обнаружить, где он находится. Миссионеры, опираясь на данные им Св. Синодом полномочия, решились прибегнуть к силе, чтобы на первых же порах сломить упорство раскольников; но и это крайнее средство оказалось недействительным и повело еще к большему озлоблению слобожан против них. Им удалось только запечатать дом бурмистра Карпова, арестовать его сына, еще двух человек из Зыбковских раскольников; до переписи "незаписанных, таившихся раскольников" их не допустили собравшиеся во множестве местные слобожане; в толпе были раскольники и из соседних раскольничьих слобод. Впоследствии Зыбковцы обвиняли Решилова с товарищами в разорении слободы Зыбкой "против указов" и в грабительстве бурмистрова двора (П. с. П. и р. по вед. прав. исп. IV, стр. 167, ст. 2). Против этого раскольничьего обвинения в стародубский магистрат подал протест священник Игнатий Петропавловский, в котором говорил, что, де в последних числах ноября 1722 года, когда Иосиф Решилов и протопоп с товарищами были для описи в слободе Зыбкой, в то же время "против указов" тамошней слободы разорения и двору бурмистрову грабительства не было.
  Еще более неудачно и печально окончилась попытка устроить в слободе Зыбкой, с разрешения Св. Синода, православную церковь, "ради обращения обращающихся раскольников". Стародубские миссионеры и в данном случае действовали быстро и решительно, не соображаясь с общим настроением местных раскольников: они наняли плотников и отправили их в слободу, чтобы осмотреть прежде всего "место, где удобнее всего построить церковь". Собравшиеся толпой раскольники не допустили плотников до своей слободы, били их "смертным боем" и говорили, "чтобы их в воду посадить, или до смерти убить". Так церковь в Зыбкой в то время и не была построена.
  Но, что особенно сильно вооружило слободских раскольников против Решилова и сделало его ненавистным среди них, так это требование двойного оклада за раскол, да при том еще с 1716 года. Если требование двойного оклада крайне раздражало всех раскольников, везде вызывало бунты и даже кровавые столкновения с представителями власти, то тем более оно должно было тяжело отозваться на стародубских раскольниках, уже привыкших к известному привилегированному положению сравнительно с другими раскольниками, жившими во внутренней России и северо-восточной и юго-восточной ее окраинах. Но напрасно же по всей вероятности в то время говорил умный крестьянин Максим Медведев, что "от двойнаго оклада вся Россия разрушилась", что многие от него ушли из российских городов в Польшу и прочие иностранных государств места.
  Стародубские миссионеры на первых же порах так вооружили против себя раскольников одним этим требованием двойного оклада, что явилась опасность за личное их существование "среди раскольническаго неприязнества". Епископ Иродион уже в своих первых донесениях Св. Синоду указывал на затруднительность положения миссионеров именно с этой стороны и настаивал на необходимости личной их охраны при посредстве солдат. Это же требование вместе с другими миссионерскими мерами церковно-гражданского характера, ограничивавшими привилегированное положение раскольников в Стародубе и власть над ними киевско-стародубского великороссийского начальства, которому слободские раскольники были подчинены в 1716 году по резолюции Петра I, вооружило против Решилова и его помощников Киевского генерал-губернатора и Стародубского коменданта. К этим своим прямым начальникам слобожане теперь и обратились, прося у них себе помощи и защиты от присланного Св. Синодом православного миссионера, чтобы избежать "находящих обид". Киевским генерал-губернатором в то время был князь Иван Юрьевич Трубецкой. Ходатаем пред ним от лица всех слобожан явился сам бурмистр, известный нам Ерема Карпов, человек умный, хитрый и толковый, умевший ладить с властными людьми. Он обратился к князю Трубецкому с письменным доношением, в котором просил разъяснить, насколько справедливы и законны требования миссионера Решилова, обращенные им к слобожанам, относительно двойного оклада за раскол, образцового платья и т.д. Обращение слобожан к киевскому губернатору было не напрасно; князь Трубецкой оказал им большую помощь и самым очевидным образом стал на их сторону. На донесение Карпова князь Трубецкой отвечал письмом на его имя; сущность этого письма в донесении Св. Синоду епископа Иродиона изложена так: "письмо де ваше, притом (копии) с двух указов, присланных из Синода к Черниговскому епископу о раскольниках, обретающихся в гражданстве и купечестве, которые объявил вам иеромонах Решилов, и хощет в ваших слободах людей и всякие пожитки переписывать и с 716 году двойной оклад имать, пеолучил... Ежели до оной Решилов имянно о них (стародубских раскольниках) из Синода указ имеет, то и спорить не надлежит; а ежели он такого указу, кроме помянутых, не имеет, то объявить ему, что по тем указам до вас не касается; понеже де вы Его Императорского Величества указом обложены денежным окладом с 716 году, — а по указам де, присланным в Киевскую губернию из правительствующего сената, изображено о раскольниках кроме тех, которые при границах обретаются, и о сем де надлежит вам объявить, где надлежит" (П. с. п. и р. по вед. прав. Исп. IV, стр. 155, ст. 1. Там же в справке приведено и извлечение из имянного указа 14 февраля 1716 года. Этим указом повелевалось положить в двойной оклад купцов и крестьян из раскольников, кроме тех, которые живут близь рубежа. 1-е П.С.3.Р. имп. т. V, № 2991). Таким образом, по толкованию князя Трубецкого выходило, что те указы, которые объявлены были 1 ноября 1722 года Решиловым представителям раскольничьих слобод в стародубском магистрате, до них вовсе и не касались. Такое заявление главного для слободских раскольников начальника, как и естественно, должно было послужить решительным противовесом действиям Решилова, и окончательно поколебать его миссионерский авторитет. Вдобавок оно было сделано почти в самом начале его миссионерской деятельности в Стародубье.
  А 22 июня 1723 года князь Трубецкой предписывал стародубскому коменданту Илье Пашкову: "описных слобод обывателей от находящих обид охранять, и до разорения и ни до какого убытка и налога не допускать..., и к помянутому Решилу никого не отсылать, и объявить ему, дабы он, Решилов, до тех отписных слобод ни в чем не интересовался, ибо оные слободы имянным Его Императорского Величества указом отписныя и в диспозиции нашей зостают... А ежели помянутой Решила в те слободы более станет вступать, то онаго прикажем не честью оттоль выслать вон, ибо те слободы к великороссийским не приличествуют…" Положение было таково, что самому директору (епископу Иродиону) приходилось останавливать то дело, к которому он был призван вместе с иеромонахом Решиловым высшею духовною властью, или по крайней мере умерять излишнюю миссионерскую притязательность своих ближайших помощников относительно раскольников. Весьма характеристично в этом отношении письмо епископа Иродиона к Решилову, от 29-го августа 1723 года. Вот что писал епископ-директор: "Под час бытия моего в Киеве у превосходительного господина генерала-губернатора князя Ивана Юрьевича Трубецкого, когда при разговоре змеенка сталася о честности твоей, дался его превосходительство с тим чюти: велел де я того монаха там в Стародубе выбити, что подкомандным нашим великое зверство чинит. Чего ради остерегаю честность твою: будь отселе опасен, дабы ни чести своей и на здоровью ущербу какого не дознал, излишество всякое и жестокость оставивши, умеренно поступай, дабы к намерению своему противни ваши не имели откуду причины на честность твою сыскать..."
  Князь Трубецкой, как надо полагать, не был по существу противником соединения раскольников с православною церковью; он, по-видимому, только несочувственно относился к тем миссионерским приемам, какие практиковали при увещании и обращении раскольников Решилов и его сотрудники. По всей вероятности его обижала и оскорбляла также и излишняя притязательность иеромонаха Решилова и епископа Иродиона, которые заботились не только о соединении старообрядствующих раскольников с православною церковью, но и претендовали получить над ними полную и решительную власть во всех отношениях; желали, чтобы слобожане были в полном их распоряжении не только в церковном, но и гражданском отношении. Что князь Трубецкой на первых порах не был противником Решилова и его противораскольнического миссионерства, показывает его первоначальная переписка о том с епископом Иродионом. Письмом, от 11 октября 1722 года, епископ директор извещал Киевского генерал-губернатора о назначении Решилова противораскольническим миссионером в Стародубье, о построении церкви в слободе Зыбкой и о пресечении доступа раскольникам за границу. В ответном письме, от 13 октября, князь Трубецкой весьма категорично высказался, что с его стороны затруднений к соединению раскольников с православною церковью и к построению церкви в слободе Зыбкой быть но может и не будет, и только относительно пресечения доступа раскольникам заграницу заметил: "непропуском пограничныя заставы запирать без позволительнаго нам Его Императорскаго Величества указу не надлежит". В начале 1723 года, под влиянием доношений слободского бурмистра Карпова и стародубского коменданта Ильи Пашкова, главного местного начальника слобожан-раскольников, киевский генерал-губернатор совершенно изменяет свое отношение к миссионеру: он повелевает коменданту охранять слободских обывателей "от находящих обид, не допускать их до разорения и ни до какого убытка и налога", и даже грозит "выбить" миссионера "не честью" из Стародубья за то, "что подкомандным нашим великое зверство чините". С точки зрения князя Трубецкого деятельность иеромонаха Решилова с помощниками была противна Высочайше установленному положению о стародубских раскольниках, подчиненных "диспозиции" киевского генерал-губернатора и положенных по царскому указу в денежный оклад, не в пример прочим раскольникам, не прирубежным. Между тем, как увидим ниже, миссионерская деятельность Решилова с помощниками нередко выражалась в том, что миссионеры "описных слободских обывателей по торгам и по дорогам ловили и грабили", чинили им "не малыя разорения и обиды, били и мучали" и творили другие "подозрительные дела", забывая, что во всех своих миссионерских "действах", "яко вину конечную", должны были полагать "славу Божию и спасение душ человеческих" (15 пункт инструкции). Вот почему нам представляется по меньшей мере крайним то мнение, что князь Трубецкой, "высоко ценил интересы раскола" и был "жалким сыном истиннаго православия". Порицателям князя Трубецкого заметим, что он высоко ценил интересы православия и деятельно поддерживал их, как Киевский генерал-губернатор защищая западнорусских православных людей в пределах Польши, как показывают его представления русским дипломатам в Польше, например Ягужинскому.
  Само собою понятно, что при указанных условиях никто из стародубских раскольников для споров и разговоров о вере к Решилову не являлся. Не удалось ему вызвать раскольников на разглагольствия о вере и во время своих поездок по слободам, как он о том ни старался. Оставалось испытать еще одно средство – написать увещательное и обличительное послание к раскольникам по поводу их отделения от православной церкви. Послание было написано и послано по назначению; непонятно, не произвело желаемых результатов среди стародубских раскольников. Впрочем, это первое увещательно-обличительное послание иеромонаха Решилова, обращенное ко всем стародубским слобожанам и адресованное на имя бурмистра Карпова, не сохранилось и по своему частнейшему содержанию не известно. По всей вероятности Решилов, подобно Неофиту, поставил в нем несколько вопросов и требовал от раскольников, чтобы они, обсудив эти вопросы по существу, съехались с ним потом для разглагольствований о вере. На такой характер послания указывает отчасти и коллективное раскольничье письмо от 19 мая 1723 года, служащее по-видимому ответом на послание. В нем раскольники писали: "Г.И.X.С.Б.п.н.а. От многогрешных рабов Божиих именно от Еремея Карпова с товарищи и от войтов и от всех мирян вашей честности господину иеромонаху Иосифу с товарищи здравствовать на веки. Ведомо вашей честности буди, получили мы, многогрешныя сироты, вашей честности письмо, чтобы мы съехались для разглагольствования ради духовных дел. И ваша честность, пожалуй, на нас не гневайтесь: которые у нас были люди, на такое духовное дело способные, и те, от твоего прежняго страху и утеснения, все разбежались без вести, и при них разбежалось многое число и простых людей. А у нас теперь с вашей честностью разглагольствовать в духовной беседе не кому; а, ваша честность, о нашей вере с нашими людьми разглагольствия у милости твоей множество было в прежнем житии твоем, и, ваша честность, нашу веру всю в конец сам знаешь. И теперь мы в той же вере стоим и надежду имеем на всемилостивого Бога: кто ее до конца сохранить, молящихся Господь Бог не оставит; а иной веры мы не желаем. А ваша честность спасайся, как знаешь". Приведенное ответное письмо слобожан на первое послание Решилова вызвало с его стороны другое ответное обличительное послание. В нем он прежде всего обличал раскольников, что у них нет учителей, способных на духовное дело, и писал именно: "Господину Еремею Карпову с товарищи ведомо буди: письмо ваше заручное всех войтов получил мая 21 дня, и, прочетши нам в комиссии, послали к епископу в Чернигов с прочими письмами, сообща вашу противность указам монаршим..., ваши отговорки, что не имеете мудрых учителей днесь. И то ваше укрывательство и не правда: любяй убо неправду, ненавидит свою душу; потребит Господь вся глаголющая лжу; лживых и чародейцов часть есть в езере огненном. А лжа ваша явна есть: первый принципал и учитель ваш пустопоп Борис, правяше козличное стадо, смешанное с дивними зверми, житель Воронковский или Вавилонский; вторый принципал попчище мужиковщина... Димитрий, житель Лужка. А то де вы правду писали, что я все ваше дело знаю, — и попросту рещи, что двор, то учитель, а что баба, то типик; не сором вам молчати, коли нечего сказати". Обличив заявление раскольников, что будто бы у них нет учителей, Решилов далее указывает неосновательность и тщету их упований спастись в расколе. "Кую себе надежду вы стяжали продорзливии и тяжко винные?" спрашивает обличитель. "Сами вы весте и вся Украина, что я не свою волю творю, но пославшаго мя Государя. А вы пишите в письме своем, надеетеся спастися в своем расколе, а оное и поважное благочестие, иже Император наш благочестивый содержите со всем сословием православием, посполито отвергли сими словесы: мы де иной веры не желаем, — яве, что поругнулись спасению Государеву. Се ли подданство ваше его власти монаршой! Се ли новиновоние и раболепие!" Сделав затем вывод, что раскольники являются "богопротивными богоучиненной власти" и "богоборцами", обличитель рассматривает раскол с церковно-догматической стороны и приходите к тому же заключению, что в расколе спастись невозможно, так как в нем нет "всех седьми таин церковных", и что невозможно "быть христианину без епископа и без церкви и без св. мира". Интересны для характеристики современного стародубского поповщинского раскола и те заключительные мысли обличительного послания Решилова, в которых он весьма метко и обстоятельно обрисовал раскольников-поповцев, неизменившихся и неизменивших свой способ действования и поныне. "Всем", - писал миссионер, - "чернцы, мужики выборные и войты ваши держат место епископское, прельщают наших попов православных, неведущих писания, и впадают в мрежи ваши, и заводите их в лесы, и повелеваете им отрицатися своего рукоположившаго епископа. Кая на нем хиротония останется от вашего простонароднаго прощения, а духовник его не имать власти хиротописати, ниже разрешити, по свидетельству богоносных отец наших. Ей-ей, по истине глаголю, а не от вражды: книг имате множество на прелесть грубейшим и на тщеславие народное; а весь закон ваш висит в слове едином: по нужде закону пременение бывает... Апостол пишет о иерействе и о жертве ветхозаконной пременение быти, а от новой благодати иерейству и жертве во веки бытии в вас ли отщепенцах, но точию в нас, в грекороссийской церкви..." В заключение миссионер грозит раскольникам немилостью Государя. "А за противность вашу, что обругали веру, юже сам благочестивый Монарх содержит, вскоре ожидайте резолюции, понеже в письме своем за всех войтов руками отверглися; не восхотесте благословения, и удалится от вас…"
  И это увещательно-обличительное послание не произвело надлежащего действия на раскольников. Они и теперь были глухи и невнимательны к увещаниям и обличением миссионера; призыв его к соединению с православною церковью и на этот раз не нашел ответа в их сердце. Против этого вторичного письменного увещания раскольники-слобожане ограничились лишь кратким письмом на имя Решилова. "Ведомо вашей честности буди", писал "Еремей Карпов с товарищи и с войты и совсеми миряны": "получили мы от вашей милости письмо сего мая 27 числа, а отписи от нас никакой не ожидай, того ради, что мы к вашей милости прежде сего писали обо всем; при сем спасайся". Так неудачно закончилась последняя попытка Решилова вызвать раскольников на разглагольствования о вере. Вместо публичных состязаний в лице его представителей, для него теперь оставался только путь частных бесед с отдельными личностями, наиболее "прельщенными и прельщающимися". Согласно инструкции, этих последних следовало миссионерам "увещавать благоусмотрительно такими увещаниями, которыя б могли пользу принести и от заблуждения к познанию истины обратить", избирая притом "удобное время и место, кого когда увещавать возмогут".
  Для суждения о том, как "благоусмотрительно" миссионерствовал Решилов со своими помощниками среди стародубских и черниговских раскольников, некоторый подходящий материал может быть извлечен из донесений в Киевскую губернскую канцелярию стародубского коменданта Пашкова, показаний некоторых раскольников при следствиях о них и наконец из показаний самого Решилова, данных им по разным случаям Св. Синоду и пр. Из донесений Пашкова оказывается, что Решилов и его помощники на первых же порах среди стародубских раскольников начали действовать крайне бестактно и даже жестоко. Уже в начале 1723 года в стародубское комендантское управление поступило «челобитье отписных слобод жителей Андрея Стряпчева с товарищами о охранении их от находящих им обид и о недопущении их до разорений и никакого убытка и турбацей». Дело началось с того, что стародубской Иоанно-Предтеченской церкви "дьячек со школьниками, собрався многолюдством, пришед на двор тех же отписных слобод ко вдове Одинцовой, на котором стоял войт Андрей Стряпчей, и, втаща онаго во двор, били смертным боем при свидетелях". В тоже время сам иеромонах Решилов попадавшихся ему в руки слободских обывателей заключал "в погреб", и тем только возбуждал к своей деятельности общее недоверие и беспокойство среди раскольников (там же, стр. 241, ст. 1-2. Андрей Стряпчев был войтом слободы Лужков, в которой поселился вместе с братом Артемием Никифоровым Стряпчевым в 1694 году. Последний был осадчим слободы Лужков. По месту первоначального жительства они были посадские люди города Белева. М.А. М.Ю. Кн. Малоросс., прик. № 118). Еще поразительнее данные о обидах и разорениях стародубских слобожан от иеромонаха Решилова и его помощников, собранные в доношении Сенату Киевской губернской канцелярии, от 23-го июля 1724 года. Здесь говорится, что слободским обывателям нельзя разъезжать по местечкам, селам и деревням в Стародубском и Черниговском полках для покупок ради своих домашних нужд, потому что Решилов разослал письма к подчиненным ему священникам и другим лицам, чтобы "тех описных обывателей по торгам и по дорогам ловили и грабили, и присылали бы их к нему Решилову и попу Игнатию", и что указанные лица пользовались этим разрешением в широкой мере для своих корыстных целей. В реестре, приложенном в доношении и состоящем из 23 пунктов, приведены между прочим следующие конкретные случаи, имеющие значение и как характерные данные для бытовой жизни стародубских слобожан того времени.
  1. "Иеромонах Иосиф Решилов описной слободы Еленки жителей: Федора Шалудкина и др., которые ездили в малороссийские города, для продажи конопляного масла, и оной Решилов в Чернигове оных еленских жителей изымав, и грабежем взял 5 лошадей с телеги и с хомуты, 4 пуды конопляного масла, и со всякою при них рухлядью".
  3. "Петропавловской поп Игнатий пограбил описной слободы Еленки Андрея Холщевникова, а грабежом взял 32 чети ржи, которую купил он, Холщевников, в Стародубе".
  6. "Стародубовского уезда Ропской поп Володимер Зыбковских жителей изымал по дороге: Ивана Васильева, Павла Степанова, Сергея Емельянова, и привел в Стародубовское, во Двор к старосте Якову Федорову, которые ездили в Конотопский уезд для взятья зажатаго своего хлеба... И оной поп, со старостою, Зыбковских жителей, забив в колодки, держал многое время, а лошадей де их морил голодною смертью недели с две".
  8. "Катошинскаго монастыря чернец Александр у описной слободы Шаломов у жителей: Ивана Ульянова, Павла Кирилова, Якова Захарова, которые приезжали по подряду стародубскаго мещанина Демьяна Григорьева, для взятья пеньки, и оной чернец с подданными своими у упомянутых шаломовских жителей отнял 6 берковцев пеньки".
  10. "Стародубовскаго уезда, села Понуровки, поп Федор Васильев описной слободы Воронка жителя Федора Савельева, который ездил в помянутое село Понуровку для продажи рыбной с сыном своим, — и оной поп, изымав их, бил дубьем смертно и пограбил воз рыбы, да денег отбил 10 рублей".
  12. "Стародубовскаго уезда, местечка Ропска, господина полковника Толстого староста и войт, да господарь Евсевей, Черниговскаго уезду описной слободы Радульи жителя Ивана Никифорова, которой ехал с Москвы, и оной староста, и войт, и господарь, изымав онаго радульскаго жителя, били смертно и пограбили одну лошадь, 3 тюка китайки, 5 шуб, крашенины 130 аршин, 8 золотников жемчюгу, 7 фунтов мыла, 3 рубахи, 2 платка шелковых, 1 платок белой, вышит золот, 1 штаны пестрединные, 1 хомут, 1 седелку, 2 узды ременныя, 2 чюлки, 1 рукавицы".
  15. "Стародубовскаго ж уезда села Синяго-Колодезя поп Павел описной слободы Зыбкой жителя Подрябинникова, которой приезжал в село Манюки для взятья долга своего и для продажи рыбной, и оной поп, онаго Подрябинникова в оном селе Манюках изымав, бил смертно и грабежом взял рыбы самины воз, рукавиц 200 пар, соли воз, мешок канопель".
  21. "Того ж уезда местечка Ропска господина полковника Толстого староста Осип Линевич описной слободы Климовой жителей: Марка Семенова, Сергея Феоктистова, Ивана Шампула, Якова Голядника, которые ездили в оной Ропск для продажи соли и для покупки на нужды домашние хлеба, — и оной староста Линевич, изымав Климовских жителей, пограбил 5 лошадей с хомутами, 2 седла с потниками, конопель осмину, безмен соли, 2 четверти ячменю, полторы четверти овса, 2 шубы бараньи, четвертку ржи, топор русской, 300 стулок соли, кафтан белой сермяжной, денег 2 рубля 26 алтын 4 деньги, рукавицы, ножик"...
  Правдоподобность взводимых на Решилова Пашковым обвинен, относительно обид и разорений слободских раскольников, подтверждается некоторыми бесспорными данными, засвидетельствованными самим миссионером. В данном случае представляет интерес показание раскольнического старца Александра. Пробираясь в начале 1724 года из Керженских лесов, в сообществе с старцем Ионой, через Калугу и Брянск, на Ветку, он был задержан казаками села Гарцова, Стародубского уезда, и отдан иеромонаху Решилову, представившему его (Иона бежал) в розыскную раскольнических дел канцелярию в Москве. Здесь Александр рассказал, что Решилов, сопровождая его из Стародуба в Чернигов, дорогою захватил десять человек крестьян "пограничных слобод", отнял у них 10 возов хлеба и 11 лошадей; что хлеб продал в селе Чернотаче, а лошадей оставил в Чернигове. По поводу этого обвинения, когда оно было предъявлено Решилову, он, не отрицая самого факта, объяснил Св. Синоду: на пути из Стародуба в Чернигов взял он "не пограничных слобод жителей, а Стародубскаго уезда слободы Еленки десятникова сына Андрея и с ним других раскольников и борадочей, человек 7 или 8, и взял за то, что помянутый Андрей и другие той слободы раскольники в переписке и в платеже за раскол двойнаго оклада учинились стародубскому Петропавловскому священнику Игнатию противны: в слободу не пустили, а бывших с ним казаков и солдата били и из ружья ранили, о чем в полковой канцелярии и дело производится. Бывший при взятых им раскольниках хлеб, а сколько четвертей не упомнит, он отобрал и продал за 8 рублей, которые издержал на проезд с раскольниками в Москву, а 11 лошадей отдал на корм в Черниговский архиерейский дом" (Дело по доношению Московской синодальной канцелярии о расследовании взведенной раскольническим старцем Александром, на бывшего в Черниговской епархии для изыскания и увещения раскольников иеромонаха И. Решилова, обвинения в насильственном отнятии у пойманных около Чернигова раскольников хлеба и лошадей. Опис. док. И д., хран. в арх. Св. Син. т. IV, № 470 21 октября 1724 года, № 292 8 марта 1725 года, ст. 476-477). Такова была миссионерская "умеренность", обязательная по синодальной инструкции для миссионер.
  Не церемонились с миссионерами и их помощниками и слободские раскольники. В самом городе Стародубе деятельность миссионеров вызвала ожесточенный и дикий протест. На пасхе 1723 года сделано было нападение на соборную церковь, в котором главная роль принадлежала старообрядствующим солдатам из команды стародубского коменданта Ильи Пашкова, "презельнаго раскольников заступника", и сделано было "во время литургии, под час самой елиовации". В протестах, занесенных в местные магистратские книги протопопом и его наместником, записано, что "солдаты Предтечевской церкви дьячка Ивана за волосы под самые царские враты волочили, у которой де церкви был наказный полковник Петр Корецкий с протчими полковыми и магистратовыми особами, и аще бы не оборонили, то бы церковь божественная кровопролитием осквернилася". Около того же времени вышеупомянутый дьячек "по древнему обыкновению ходил с крестом славить Христа по приходским дворам, и зашел в Вознесенской приход на двор новообращенного от раскола в православие Ивана Матвеева, и неведомо до каких ради причин, вышедши из комнаты, раскольщик Андрей Никифоров (которой живет в слободе Лужках в стряпчих) с слугою своим и прочими раскольниками учинили с дьячком завод, и из помянутых де раскольщиков один рукою ударил по святом кресте, отчего де мало не весь погнулся и упал, а потом, когда дьячка и всех с ним причетников били смертью, тогда и крест Господень ногами ругательно попирали"... Обстоятельства этого дела подтвердил потом Семен Моисеев, бывший житель Гремяцкий, а в то время в Стародубе в школе св. Иоанна Предтечи за подъячего правивший. Особенно злы были раскольники на самого Решилова и его деятельного помощника отца Игнатия Стрийковского, их "бранили сквернобранными словами и забойством похвалялися", т.е. грозили их убить. Самому Решилову не раз приходилось получать уведомления и предостережения в этом смысле. Так в письме к нему от некоего Якова Дружины говорится, что, по отъезде Решилова из его усадьбы, ему в тот же день сделалось известно, что Еленские раскольники в числе 20 человек бежали за ним с бердышами почти по пятам, с целью убить его в Елионском лесу. Священник Савва Замишевский доносил в Стародубскую комиссию раскольнических дел, что житель раскольничьей слободы Городища Константин Харлампиев Поляков говорил ему, чтобы он, Савва, в Зыбкую слободу не ходил: "как де Решилова, так и тебя убьют, понеже де они по то сообщилися". Отец Стефан Сацковский в начале марта 1724 года, в своем доношении в ту же комиссию, представляют раскольников членами какого-то религиозно-вооруженного братства, которые только и мечтают о том, чтобы убить комиссара Решилова. "А комиссара Решилова хотя и все смертью постраждем, где бы напасть, то убити его". Так говорил отецу Стефану Климовский раскольник Василий Хрущ. Вместе с тем он сообщал, что "в каждой слободе, в каждом дворе, сколько есть человек, всяк косу, увязавши на правец, при себе держит, копьи таковыя имеют при себе обо двух концах острыя, железные бердыши, тако ж, аки бритва острые ж, и с собою возят, где бы заслышали на якой слободе отца Решилова и с козаками", и что для поимки Решилова с козаками высланы "с каждой слободы, съ каждаго двора, по человеку".
  Двухлетняя миссионерская деятельность Решилова в Стародубье оказалась почти бесплодной и безрезультатной. 3 октября 1724 года, когда уже Решилов оставил Стародубье, он доносил Св. Синоду, что "в прошлых 1722, 1723 и нынешнем 1724 годех в разных месяцех и числех ездил двократно в Стародубский полк и Черниговский, для увещания и описи раскольников, также посылан был Петропавловской церкви священник Игнатий двократно ж с солдаты и козаки Малороссийской Коллегии, для онаго ж раскольников увещания. И оные раскольщики во всем явились противны и посланные от них раскольщиков смертным боем биты и угаблены, и от их раскольническаго зверства всем православным вспомоществовать стало немощно". Во время своего двухлетнего пребывания в Стародубье он пришел к тому горькому убеждению, что "бесноватые раскольщики с своими заблуждениями весьма не хотят у православных пастырей в послушании быть". Из доношения его Св. Синоду, от 4 декабря 1724 года, видно, что были раскольничьи слободы и келейные жители, которые решительно отказались слушать Решилова как миссионера, не дали себя описывать и не хотели платить "оброчных и повенечных пошлин"; это именно слободы: Еленка, Воронок, Залужье, Климова, Митьковка, Свяцкая, Чернецкая, Зыбкая, Добрянка, Злынка, Тимошкин Перевоз, Радуль и колейные жители в Ходятине лесе. "Да сверх того есть и прочия непокоряющихся раскольников слободы", говорилось в доношении. Счастливое исключение для Решилова представляла слобода Млынка, принадлежавшая к вотчинам светлейшего князя А.Д. Меньшикова, вместе с другими — раскольниками, поселившимися в вотчинах последнего. Тут Решилову удалось сыскать и обратить "к соединению греко-российскаго благочестия душ с полтретья ста", да записать в раскол под двойной платеж 27 дворов, "за увещанием и спомоществованием в Почепской его светлости канцелярии, без всякого препятствия, от управителя тех вотчин Гаврилы Никифоровича Лукина, предобраго рачителя по церкви святой". В прошении, поданном им Св. Синоду 4 января 1726 года, в котором он просил "уволить его от миссионерскаго послушания", об успехах своей миссионерской деятельности в Стародубье он между прочим писал, что в течении около двухлетнего пребывания в Черниговской епархии, "к святой апостольской церкви сообщил человек с 800", а с упорных раскольников и не исповедавшихся собрал "с 1700 рублей" (Опис. докум. И д., хран. в арх. св. Синода т. I, стр. 588, примеч. В прошении на свое место к увещанию раскольников он просил определить, если соблагоизволено будет, некоего Федора Алексеева сына Мясника, который знаем в Москве в Тиунской палате).
  К положительным результатам миссионерской деятельности Решилова в Стародубье можно отвести и следующее. Из письма его к наказному гетману П.Л. Полуботку, от 21 мая 1723 года, видно, что, благодаря его настоянию, в раскольнической слободе Радуле была устроена Полуботком православная церковь. Именно он писал Полуботку: "за ревность же по церкви святей греко-российской, яко благоразсуждением своим ктиторство воеприяли, своим же иждевением в слободе Радуле церковь Божественную построити, за что от всемогущаго Творца сторицею в спасение приймете мздовоздояние, монаршую милость, Святейшаго Правительствующаго Синода благословение, а от нас ничто иное, только мое з благодарением привижайшее поклонение вельможности вашей". Весьма вероятно, что этому обстоятельству следуют приписать значительный успех у Радульцев позднейшего миссионера, протоиерея Журавлева, когда из Радульцев весьма многие согласились принять законное священство, как и преосвященного Черниговского Михаила Десницкого (1813-1818 годы), который, во время своего здесь пребывания, силою своих вразумительных поучений, многих слобожан примирил с церковью.
  Во время своей Стародубской миссионерской деятельности иеромонаху Решилову удалось также собрать и довольно обстоятельные сведения о поселившихся за границей великороссийских раскольниках. Для собирания этих сведений отправлен был на Ветку и в другие места обратившийся из раскола Иван Беляев, именно, "ради сведомства раскольщиков, которые с 1720 и 1721 годов вновь ушли за границу Московские жители и разных городов монастырские и боярские и всяких чинов люди"... Оказалось, что вновь населилось за Польским рубежом 9 слобод только на землях Халецкого и Красевского и около 300 дворов на Ветке и около Ветки по старым слободам. Раскольники селились вновь и на свободных землях пана Любомирского, за которым, по собранным сведениям, имелось "слобод с пятнадцать и два монастыря". "И в разных местах за Днепром и в местечке Кричеве и около местечка Полонного и по разным местам, по пустыням и по заводам, писал Беляев, всех жителей тех раскольщиков обретается например тысячей с тридцать или больше, кроме старых слобод, народа русского... И всех раскольщиков блазнит все неосвященная церковь ветковская, которая за паном Халецким, и оный Халецкий великий себе от них, раскольщиков, интерес получает, а империи великой Российской не малая тщета и убыль интересу и суммы а душам христианским гибель".
  Не смотря на эти положительные, по-видимому, результаты, миссионерская деятельность иеромонаха Решилова в Стародубье, тем не менее, прошла почти решительно бесследно; главное, что он имел в виду и по возможности делал в свое пребывание среди Стародубских раскольников, было непрочно. Хотя, по его словам, им и было присоединено к православной церкви несколько сот раскольников, но все они почти вслед за своим обращением опять перешли в раскол, под влиянием раскольничьей среды и раскольнического фанатизма. Положение новообращенных и остававшихся на жительстве в тех же раскольнических слободах было крайне неприглядно и тяжело, благодаря тому, что раскольники на оставлявших старую веру смотрели как на предателей и изменников, и всячески старались их притеснять. Не говоря уже о побоях, резких выходках против православия и разного рода нравственных оскорблениях, эти притеснения выражались и более сильно, задевая самые существенные жизненные интересы новообращенных. Волостные раскольничьи начальники, бурмистр и выборные со слободскими войтами, умевшие ладить с отдаленным Киевским и ближайшим стародубским начальством, доходили даже до того, что безнаказанно взимали с новообращенных в большом сравнительно с раскольниками количестве указные и неуказные окладные деньги, или отнимали под разными предлогами принадлежавшие им, как слобожанам, грунты и разные угодья, а также и пожитки, "безчестя и ругаяся за соединение". Такое отношение к новообращенным, кроме раскольнического фанатизма, объясняется и самым положением раскольнических общин в Стародубье. Дело в том, что Стародубские раскольники с 1716 года платили известный определенный оклад в Киевскую губернскую канцелярию. Если некоторые плательщики этого оклада соединялись с православною церковью, то тем самым, по существовавшим в то время узаконениям, они выходили из раскольнического общества, и, стало быть, усиливали платеж тех, которые оставались в расколе. Чтобы отстоять самостоятельность раскольнического общества и раскольничьего управления, волостные начальники и принимали со своей стороны меры, чтобы не уменьшалось число волостных плательщиков. Невыгоды такого порядка хорошо понимал Решилов и справедливо видел в нем самый существенный тормоз успеху своей миссионерской деятельности. В доношении своем Св. Синоду, от 3 октября 1724 года, он писал: "В Стародубском полку и Чернятовском за разными помещики живут раскольщики, которые, по ревности своей раскольнической, записались в тягловой платеж ко оным слободам раскольническим в команду их раскольническую; а ныне Божиим спомоществованием и увещанием обратилися к церковному соединению и, приходя к нам, скорбят слезно, предлагая свою нужду о нападках от раскольщиков в платежах несносных за то, что обратилися от раскола, также и развращенныя свои приносят речи на прельщение их простоты". В другом своем более раннем доношении он утверждал, что "раскольнический бурмистр Ерема Карпов с войты своими и солдаты и раскольники тех обратившихся от раскола паки развращают, и за соединение, безчестя и ругался, берут пожитки их и всякие платежи правят сильно, чего де ради прочие отговариваются, что де им обращаться невозможно, понеже де сильна рука Еремина, а не синодальная". Он желал, чтобы новообращенные "по прежнему" оставались "в подданстве у своих помещиков". Позже, когда раскольничьи слободы находились в ближайшем ведении стародубской полковой канцелярии, последняя не раз делала распоряжения в том смысле, чтобы волостные начальники не взимали с новообращенных двойного оклада против раскольников и ни в чем не имели до них дел, и что обратившиеся от раскола должны "дабеле и протчое отбувать против православных Грекороссийскаго исповедания обывателей, а не против суеверных раскольников, и ведомым им быть в полковой стародубовской канцелярии, а не в раскольническом правлении". Все подобного рода соображения и распоряжения однако же, надо думать, не облегчали положения новообращенных, что видно отчасти и из того, что не раз приходилось их делать. Киевская губернская канцелярия в 1751 году, по делу Дядькина и Кухтина, обратилась в сенат за разрешением вопроса, "где обратившимся из раскола жительство иметь – в раскольнических ли слободах, в каких ныне находятся, по прежнему, или в других каких местах, и где им судом и расправою быть ведомым". Последовало ли какое сенатское распоряжение по этому вопросу — мы не знаем. Св. Синод в подобных случаях не раз высказывался, как например по делу Михаила Патрикеева, сына известного попа Патрикия, в том смысле, чтобы новообращенных из раскола переводить из раскольнических слобод в другие места жительства, православные.
  В неуспехе своей миссионерской деятельности Решилов винил всех и вся, но только не себя. Кроме Киевского генерал-губернатора князя Трубецкого и подчиненного ему Стародубского коменданта Пашкова, он обвинял в том же и тогдашних местных малороссийских властей: наказного гетмана П.Л. Полуботко, представителей генеральной канцелярии и малороссийской Коллегии, правителя генеральной канцелярии Ивана Левенца, генерального есаула Ивана Мануйловича, стародубского наказного полковника Петра Корецкого и других. Епископ Иродион со слов Решилова, в своих донесениях Св. Синоду 1723 году писал относительно Полуботка: "Наказный де господин гетман с генерального старшиною необратившихся раскольников к Москве отсылать не хотят, а требуют от него, епископа, тем раскольникам на подъем прогонных денег...; он же де наказный господин гетман со старшиною стародубскому наказному полковнику к розыску потребных раскольников за арестом у себя держать и в градския тюрьмы принимать и караулыциков давать не велел, и в том градским начальникам возбраняет". Генеральная канцелярия и малороссийская коллегия, не принимая уловленных Решиловым раскольников для отправления их в "раскольную розыскных дел канцелярию" и другие места, отговаривались всегда тем, что у них нет на то сенатских указов, или что от епископа не прислано прогонных и кормовых денег для отправления таких арестантов. На ссылки и указания епископа на общие правительственные распоряжения по розыску раскольников обыкновенно отвечали, что то "повеление великороссийским управителям", а не им, и что в тех указах "о малороссийском правлении нигде не указано". Левенца и Мануйловича Решилов обвинял в том, что они пойманных в Глухове раскольщиков и посаженных под арест "в ратушу в бородах", а равно и "нехотящих носить образцовая платья" отпускали без 60-ти рублевого штрафа "паки в раскол", и тем нарушали государственный интерес. Особенно сильно из малороссийских властей Решилов жаловался на стародубского наказного полковника Корецкого, что он, полковник, "для собрания с неисповедывившихся штрафных денег сборщиков, также и для поимки раскольников, не носящих образцоваго платья..., людей не дает, отчего до чинится не малая трудность и остановка, и оное дело за не малыми трудностями в совершенство никогда придти не может". Против стародубского магистрата и вообще малороссийских обывателей Решилов выдвигал другое обвинение, что они спорят против указа о бородачах и говорят: "тот де указ не к нам прислан и не про них писан, но про раскольников".
  Особенно несочувственно малороссийские власти относились к Решилову за то, что он настаивал на сборе штрафных денег с иеисповедывавшихся, начиная с 1718 года, и совершенно справедливо находили, что следовало постепенно приучать людей к исповеди и исполнению обязанностей "звания христианскаго", а не наказывать их прямо штрафом, в особенности "посполитых людей", по большей части не исполняющих этих обязанностей "за многотрудными работами" и другими причинами, "а по нарочности ради". В таком именно смысле высказывался наказный гетман и Черниговский полковник П.Л. Полуботко. В письме к епископу Иродиону, приведенном последним в извлечении в одном из его донесений св. Синоду, он так говорит по этому поводу: "Писал пан Петр Корецкий, наказный полковник Стародубовский с тамошнею старшиною, что, по указу св. Синода, присланный от него, епископа, иеромонах Иосиф Решилов великое над полчанами стародубовскими, градскими и сельскими людьми, чинить затруднение: с каждого неисповедавшегося с 718 года берет по 5 копеек штрафу, в чем де упомянутый стародубский полковник просил его, дабы до него епископа писать, что-бы штрафования трудность в сие скудное время была оставлена к осени. По которому до его, полковника, прошению, полагается он на него, епископа, дабы он, епископ, респектуючи на нынешние людские недостатки (понеже де в сей час на хлеб есть дорогов), послал до его, Решилова, указ, чтобы означенный штраф до осени был оставлен, понеже до ныне обывателем во всем нужда: первое – пропитание имети, второе – консистентов довольствовати надлежит. Да и исповедания де посполитых людей, как разсуждати можно, одни за слабостью здоровья, а другие за многотрудными работами, а не нарочности ради не могли исполнити, понеже де преж сего обстоятельно о штрафах приказания и объявления не было, а ныне по объявлении... обстоятельная со штрафом указа надеются, что от сего часу всяк подлинная звания христианскаго безпременно в надлежащее время исповедаться будут".
  Попытка Св. Синода присоединить к православной церкви Стародубских раскольников не имела успеха; Решилов не оправдал возложенных на него Св. Синодом надежд в деле обращения Стародубских раскольников. О его противораскольнической деятельности следует сказать тоже, что сказал один исследователь о деятельности его учителя на поприще миссионерства - Питириме. Отдавая должную дань уважения последнему, как ревностнейшему борцу против раскола, энергичному, деятельному и постоянному в своих мерах до конца жизни, он находил во всей его деятельности "один главнейший недостаток: отсутствие искренности, фальшь в действиях". Эта фальшь в действиях и отсутствие искренности заметны и у учеников Питирима, в том числе и у Иосифа Решилова. Подобно Питириму, и Решилов, хотя менее умело, чем первый, старался рисоваться пред раскольниками, православными, правительством, как миссионер по призванью, для которого единственное средство обратить заблуждающихся — слово убеждения, проповедь, а не внешние принудительные и даже жестокие меры. А между тем эти-то последние меры и составляли самую сущность миссионерских приемов как Питирима, так и Решилова.
  Так смотрели на них и раскольники. В числе перехваченных Решиловым раскольничьих писем с Ветки были письма и в Поволжье к родственникам в которых Ветковцы писали: чтобы "приежали к ним поизмешкав, пообождав писем от них... понеже де ныне им за рубежом от присланного из св. Синода Решилова великое чинится затруднение, также как и им от Питирима..." (П. с. И р. По в. прав. исп. IV, стр. 160).
  Правда, последний не мог так властно и уверенно действовать против раскольников, как первый, сильный своими связями с сильными мира; но и он, как мы видели, для обращения раскольников пользовался "погребом", конфискацией имущества и тому подобными средствами. "Такой фальшивый способ деятельности", говорит тот же исследователь о миссионерстве Питирима, "естественно не мог привести к благим последствиям". Хотя по отчетам Питирима и выходило, что раскольников обратилось много — целые тысячи; но, нужно признаться, обращение что было лицемерное, вынужденное "страхом наказаний" и "рвания ноздрей". Вынужденность по началу блистательно и показала себя в конце. Лишь только меры насилия были оставлены, — все обратившиеся снова впали в раскол, а начали теснить даже православных, как об этом свидетельствовал сам Питирим. По его словам дело дошло до того, что раскольники стали убивать священников, заботившихся о поддержании православия. Весьма натурально, что один и тот же способ действий произвел одинаковые результаты в Поволжье и Стародубье и дал ясное и убедительное указание на то, как миссионерствовать не следует (Н.А. Сахаров: Деятельность Питирима против раскола. Странник за 1881 год, сентябрь, стр. 114-116. — Ср. Есипов Раск. дела).
  Меры миссионерского воздействия на стародубских раскольников не прекращались и по удалении Решилова из Стародубья в конце 1724 года. За весь последующий период до Екатерины II миссионерство среди их вменялось в обязанность представителям местного духовного правления, т.е. главным образом Стародубскому протопопу и его помощникам. В конце царствования Елисаветы Петровны были однако же попытки назначения и самостоятельных или специальных противораскольнических миссионеров, хотя и не удачные по приведению их в исполнение. Не видно, чтобы представителями местного духовенства предпринимались какие-либо систематические и постоянные меры для миссионерствования среди раскольников; одним словом, это было случайное миссионерство, по какому-либо данному поводу. Дело обыкновенно происходило так: попадался какой-либо раскольник местным властям — и его по обычаю присылали Стародубскому протопопу на увещание, который или сам лично его увещавал или передавал для увещания своим помощникам; в случае упорства или крайне резкого, иногда кощунственного отношения к православной церкви попадавшихся таким образом раскольников отправляли в местную духовную дикастерию или консисторию, в случаях особенной важности — даже в контору св. Синода. Вот некоторые факты, свидетельствующие о характере предпринимаемых местными духовными властями миссионерских мер против раскольников.
  19-го мая 1629 года наместник протопопии Стародубской Игнатий Стрыйковский доносил епископу Иродиону, что "от давних де годов зашлий великороссиянин торговщик Савва в Стародубов, и, между прихожанами разных приходов живя, общение имел с правоверными во всех обрядах церковных, со всем домовством своим: а в 729 году, в посние св. четыредесятницы дни, развратился он, Савва, и первее исповедоватися и таин святых сообщником бытии не похотел, и с молитвою Стародубовскаго священника церкви Сошествия св. Духа Иоанна в дом свой недопустил; а после оному священнику Иоанну, дабы его ни в каких требах не ведал, понеже де он, Савва, отступник, старую веру принял, отказал". По донесению наместника епископ Иродион обратился к правителям полка Стародубского с отношением, в котором просил их помочь наместнику отослать раскольщика Савву въ Чернигов, согласно имевшимся на этот счет указам. Правители — судья полковой Ханенко и наказной полковник Андрей Миклашевский — "отступника и раскольника Савву наместнику выдать ослушалися и взять самому возбранили; ибо де гетман Апостол в духовний суд заказал не отдавать, но изследовав, ему, гетману, то следствие отослать к разсмотрению, которое до и послано для резолюции". Дело было представлено на усмотрение св. Синода; последний писал и требовал от коллегии иностранных дел, которой в то время была подчинена гетманская Малороссия, такого указа на этот счет: "в малороссийских городах и уездах являющихся раскольников, для увещания их к православию, отсылать к архиереям неудержанно, и светские препятствия духовным персонам в том отнюдь не чинили; ибо увещанием и обращением ко св. церкви и к соединению с правоверными и раскольники повинны быть в ведомстве духовного суда" (П. с. п. и р. по вед. прав. исп. VII, № 2338. Об отношении гетмана Даниила Апостола к малороссийским архиереям, Черниговскому и Переяславскому, интересные данные там же: №№ 2290 и 2398). Дальнейший ход этого дела нам неизвестен.
  По делу 1745 года о книгах, отобранных у раскольника, член Малороссийской Канцелярии Ильин писал, что Стародубский священник, явясь в дом раскольника Васильева, грабительски забрал книги и много вещей и наделал много других обид, почему просил подвергнуть священника строгому ответу. Когда произведено было следствие, бурмистр Карпов, доносивший Ильину на священника, обещал представить доказательства на донос и не представил, а Васильев, в прошении своем, писал, что у него взяты только книги, но ничего другого и обиды никакой не ведал он от священника. Преосвященный, сообщая о том канцелярии, просил подвергнуть Карпова наказанию за клевету. Ильин наивно отвечал, что "в канцелярии сгорели указы, подвергающее Карпова ответу". Так передается этот интересный факт в Историко-статистическом описании Черниговской епархии, на основании дела архива Черниговской Духовной Консистории за 1745 год, № 380 (кн. 1, стр. 138). Самого дела нам не удалось найти в указанном архиве летом 1891 года.
  15-го марта того же 1745 года известный нам слободской заводчик Коренев донес в Канцелярию Менистерского Правления, что 3-го марта, будучи в Стародубе, он "нашел тетратку, писанную рукою Еленскаго схимника, раскольника Григорья Яковлева, в которой написаны некакие вопросы". При доношении Коренева приложена была и самая тетрадка с вопросами, причем сообщалось, что надпись на ней о времени ее получения, по признанию Коренева, сделана была рукой другого раскольника Владимира Михайлова. Началось дело; в министерскую канцелярию прежде всего привлечен был Еленский схимник, и потом, по его показанию, "сысканы и допрашиваны" еще два раскольника: Михаил Григорьев и Кузьма Соснин. Оказалось, что тетрадка по содержанию представляла "100 вопросов о кресте" сочинения Михаила Григорьева, Климовского жителя, по профессии иконника, приятеля Ивана Алексеева, безпоповца, известного автора "Истории о бегствующем священстве". Григорьев принадлежал к Диаконовскому толку, и пользовался в то время и в 70-х годах прошлого века славой ученого человека среди слободских раскольников. По сказанию Ветковского летописца, он, вместе с Иваном Алексеевым, "самоучкою" изучал "грамматику и риторику с диалектикой Лихудиевы". Министерская Канцелярия, не компетентная, конечно, в разрешении вопросов о кресте, помимо местного духовного правления и Черниговской Консистории, прямо от себя экстракт по этому делу отправила в св. Синод, который указом, от 3-го ноября 1746 года, определил решение по означенному делу учинить Черниговскому епископу Амвросию Дубневичу (1742-1750 годы). В Чернигове дело было рассмотрено и решено быстро, но едва ли справедливо; Михаил Григорьев, отосланный из министерской канцелярии вместе с другими соприкосновенными к делу лицами на суд Черниговского архиерея, как автор "100 вопросов о кресте", по раскольническому свидетельству, был "сечен плетьми по доносу в Чернигове у архиерея..., и с тех пор ни черты не выпускал, боялся"; потому, — замечается в Ветковской летописи, - что "времена были строгия". Между прочим из этого дела о "никаких вопросах" видно и то, что вопросы, предложенные преосвященным Питиримом диакону Александру с братией "не мало тревожили и слободских диаконовцев. Они давали их читать приезжавшему с Ветки попу Семену и просили отзыва его. Поп возвратил вопросы без ответов".
  Указ св. Синода, от 3-го ноября 1746 года, по делу о "некаких вопросах" напечатать в ист. стат. опис. Черн. еп. VII, 227-228. Там же, кн. 1, стр. 137, 139-140, находится указание и на самое дело Михаила Григорьева с товарищи, хранившееся в Черн. Консисторском архиве: Дело Консистории 1745 года, № 383. Нам лично не удалось его отыскать в Консисторском архиве, как и многих других раскольничьих дел, указанных в ист. стат. опис. По всей вероятности это дело, как и другие раскольничьи дела, которыми пользовались при составлении ист. стат. опис. Черн. Еп., не были возвращены в консисторский архив, если только тогда же не были уничтожены, как уже не нужные якобы. О учености Михаила Григорьева и сечении его плетьми "у архиерея" см. Лет. Ветк. церкви — рукоп. Нашей библ., л. 108. О Еленском схимнике Григорие Яковлеве упоминается в синодском указе от 3-го ноября 1746 года. Преосв. Филарет Гумилевский в обз. рус. дух. лит. изд. III. кн. II, стр. 318-321, отожествляет этого Григория Яковлева с автором "испытания о раскольнических мнениях и исповед. О единой соборной истинной и православной церкви" и пр., которое писано в 1748 году. Насколько справедливо это отождествление — сказать трудно, не имея в руках указанного дела консисторского архива о Михаиле Григорьеве и Григории Яковлеве. О Григории Яковлеве, как авторе "испытания"... см. и наше "опис. ркп.", хран. В Черн. Дух. Сем. Спб. 1880 год, стр. 151-157.
  Из процесса 1747 года о Воронковской лжехристовщине, начатого по доношению того же Коренева и Стародубского полковника Феодора Максимовича, видно, что привлеченный к ответу Воронковский житель Семен Моисеев "первее был увещеваем попом Стародубовским соборным Григорием Виницким, а потом и протопопою Григорием Подлузким" и "склонился, чтобы ему буть по прежнему веры православной христианской".
  Весьма характерестичен случай обращения в православие раскольника Кухтина. Дело было так. 10-го сентября 1751 года обратился в Стародубское духовное правление с прошением Еленский раскольник Георгий Степанов Дядькин, в котором объяснил, что 23 года тому назад родители его вышли из Великороссии в малороссийскую раскольничью слободу Еленку, будучи в правоверии, и что он, Георгий, родился в правоверии и был по православному окрещен на месте своего рождения. По переселении в Еленку, по наущению раскольников, отец и мать и сестры его девки, по простоте своей, превратились в раскол, "и его малолетняго тому ж соединили". Первоначальные православные традиции в семье Дядькиных были однако же так сильны, что он, не смотря на 23-летнее пребывание в расколе, вместе с женой, детьми и своими сестрами, пришел к мысли оставить "явное заблуждение раскольнического суеверия» и увидел в нем «прямую души погибель". Особенно тяготило его, как и многих других, находившихся в сходном с ним положении, отсутствие законного священства у старообрядцев-поповцев. Среди Еленских раскольников в 40-х и 50-х годах прошлого века были и другие случаи обращения в православие, на что есть указание и в деле Дядькина с Кухтиным, как и в других того временных делах. В 1751 году Стародубская полковая канцелярия доносила в Генеральную, что раскольничье волостное правление чините обиды обратившимся в православие жителям описной слободы Еленки Евдокиму, Никифору и Кондрату Сидоровым, а других не допускаете до этого обращения, как например Дядькина. Такое движение к обращению в православие вызвало резкое проявление раскольничьего фанатизма со стороны большинства местных слобожан, считавших своею нравственною обязанностью остановить дальнейший ход этого движения, угрожавшего интересам раскола. В этих видах, более фанатичные представители Еленских раскольников, в том числе Еленский войт и некий Данило Кухтин с товарищи, начали "чинить обращающимся от раскола в православие людям обиды". Сторону обидчиков православия держали и волостные власти: тогдашний бурмистр Тимофей Смирнов и выборный Алексей Хрущов. Чинимые обращающимся в православие "обиды" прежде всего состояли в том, что у Дядькина, как и у прежде его обратившихся в православие Еленских раскольников, раскольничьими волостными властями был отобран "грунт и другия угодья". Вместе с тем Дядькин был намеренно обвинен в воровстве, которого он не совершал, и держан "в железах" сначала при волостном слободском правлении, а потом 20 недель и при Киевской губернской канцелярии, признавшей его в заключение не виновным по не имению надлежащих улик. По освобождении из заключения Дядькин в Стародубском духовном правлении возбудил против Кухтина дело, перенесенное потом в июле 1752 года в Черниговскую Духовную Консисторию, за то, что он, Кухтин, "поносил православную кафолическую греческаго исповедания веру" и "нещадно бил его, Дядькина". На допросе в Консистории Кухтин показал, что он "православно кафолической греческаго исповедания веры ни в каком случае не хулил, и в обращении от расколу доносителя Георгия Дядькина на оную веру он, Кухтин, к називанию геретическою, католицкою, никак но блядословил, и он де Дядькин донесл напрасно, по единой за учинившийся ему бой злобе. И того де он, Дядькин, доказать не может; потому де, что тот бой ему, Дядькину, последовал до обращения от раскола". Дядькин утверждал противное и говорил, что Кухтин православную веру называл "геротическою, католицкою", и что уже вызванный в Чернигов просил его, доносителя, "чтоб он сказал, что он, Кухтин, тех речей не говорил". Последнее обстоятельство Кухтин признал, но объяснял тем, чтобы "ему, Кухтину от того дела скоро освободиться". В тех же видах скорого освобождения от суда, Кухтин подал наконец преосвященному Ираклию Комаровскому прошение о своем желании принять православие. 19-го марта 1753 года преосвященный Ираклий передал Кухтина иеромонаху кафедрального монастыря Иродиону, которому повелевалось его, Кухтина, "по его усердному желанию о принятии к православно-кафолической греческого исповедания веры, наставлять подлежащих должностей…" Оказалось, что "всего отменения с православием только и ведал Кухтин", что, во-первых, "гнушался в брадобритии", и говорил, что с брадобривцами, "как с пианицами и табашниками ясти, питии и молитися возбранено"; что двуперстное крестосложение "крепко содержал и многих утверждал", и что, наконец, "не безсумнителен и в обливании младенцев при крещении". По увещанию кафедрального иеромонаха Кухтин перестал "в брадобритии гнушатися", признал истину триперстного крестосложения "во изображено равенства Пресвятая Троицы", и просил "грекороссийскому исповеданию православныя веры его сообщить"; соглашался "охотно учинить и отрицание" по печатной книжице 1742 года. На докладе иеромонаха Иродиона преосвященный Ираклий положил весьма оригинальную и характерную для архиерея-малоросса резолюцию: "По учинении отрицания очистить ему (Кухтину) пред духовником совесть свою и за приготовлением по должности христианской приобщить его, Данила, святым тайнам. В знак же ею, Данилы, отрицания от раскола и принятия им, Кухтиным, православной грекороссийского исповедания веры, ему, Кухтину, бороду и волоса на голове постричь по малороссийску, и утвердить его к непревратному содержанию веры доволним наставлением, и за тем особливым доношением отпуску в дом ему требовать".
  Так относились архиереи-малороссы к великороссийским раскольникам.
  В начале 1757 года слободской заводчик Никита Коренев обратился в св. Синод с доношением, в котором просил "о присылке к нему, Кореневу, священников великороссийских двух человек, из коих одному быть при его, Коренева, заводе, а другому в слободе Климовой, где волостная контора, в коей де кроме раскольников имеются православные". Свое прошение об определении двух православных великороссийских священников в старообрядческие слободы заводчик-миссионер мотивировал тем, чтобы, с одной стороны, удовлетворить церковно-религиозным потребностям живших среди слободских раскольников православных великороссиян, издавна нерасположенных к малороссийским священникам, заподозренным в обливанстве, с другой — содействовать среди раскольников распространению православия и "учинить усечение раскольническим потаенным попам". Вместе с тем в своем прошении Коренев весьма категорично утверждал, что "раскольники, живущие в описных слободах, некоторые склонны священников иметь православных, только б оные были великороссийские". Св. Синод в общем согласился с представлением заводчика Коренева и только последнему пункту его не придал того значения, на которое указывал проситель, благодаря чему и весь последующий ход этого дела получил не надлежащее направление. Именно, св. Синод сделал распоряжение, чтобы местный Черниговский епископ Ираклий удовлетворил желание просителя, назначил в указанные им места "священников искусных", "трезваго и благочиннаго жития", и чтобы раскольники "тем священникам отдавали достойное без всякаго презрения почтение", а последние увещевали живущих в описных слободах раскольников, "изъясняя при том, что все единое, как великороссийским, так и малороссийским священникам чрез благодать св. Духа священство данное и церковь великороссийскаго народа с малороссийским ничем не разнствует, но во всем есть правоверие и православие сходственно", Таков общий смысл синодского указа, данного Черниговскому епископу Ираклию 7 июня 1757 года.
  Посмотрим, каким образом приводился в исполнение этот синодский указ местною епархиальною властью. 29 октября Стародубский протопоп Григорий Подлузский получил из Консистории в свою очередь указ, которым повелевалось "востребовать обстоятельное письменное утверждение от волостной конторы, на каком именно основании и довольстве получением за труд свой в слободу Климову при волостной конторе определенный священник имеет жить, имеется ль для жилья священника двор и где тому определенному священнику и с кем церковный священнослужения христианския прилучающияся и требы отправлять". Требовался при этом именной и достоверный реестр находящихся православных при волостной конторе и в описных раскольнических слободах. По получении требуемого "письменнаго утверждения" протопопу поручалось избрать в своей протопопии "из звонариев, или за неимением их и из настоящих священников, в коей церкви по два и по три их имеется", такого священника, который удовлетворял бы выраженным в синодском указе требованиям т.е. был бы священником искусным, благочинного и трезвенного жития. Дело шло теперь уже только об одном священнике, так как еще 12 октября заводчик Коренев объявил доношением еп. Ираклию, что только "в слободу Климову священник один потребен при волостной конторе"...
  Дальнейший ход дела показал ясно, что в описных слободах было весьма ограниченно число раскольников, которые были склонны иметь православных священников. Управитель Морозов писал Стародубскому протопопу, что если православный священник и потребен в описных раскольнических слободах, то только для находящихся при волостной конторе православных служителей, которые однакож не могут "священника с причетники на своем коште содержать за малоимением жалованья". На собранной по этому поводу волостной сходке бурмистр, всех слобод войты и выборные люди отказались взять на себя содержание православного священника: не дали ни денег, ни хлеба. Не смотря на такое явно несочувственное отношение слобожан к православным священникам, богатый заводчик не переставал указывать местному епархиальному начальству на необходимость указанной им меры, именно в видах содействия распространению православия среди раскольников, и был совершенно прав в настойчивом проведении своей мысли. Между прочим в своем доношении в Черниговскую Консисторию, от 11-го декабря 1760 года, он писал о необходимости определения в раскольничьи слободы православных великороссийских священников следующее: "А в оных (священниках) состоит крайняя надобность..., отчего я принужден был прибывшаго ко мне из раскольников ко увещанию отправить в Каташинский монастырь к отцу игумену при письме, объявя, чтобы оному посланному от меня никакого принуждения и отягощения не было учинено, дабы и другим впредь приходить было повадно; токмо де от него, о. игумена, с ним поступлено иным образом: отослан в Стародуб под караулом, отчего де и другие, страх возымев намерение свое оставили. И за неприсылкою таковых священников в порученном мне деле учинилась остановка и время упущается втуне, без всякаго действия"... Ту постановку дела, которую придумала местная духовная администрация, именно, вместо назначения постоянных священников в раскольничьи слободы, посылать туда священников на время, по мере надобности в них, с разрешения в каждом данном случае Стародубского протопопа, Коренев находил непрактичной и неудобной. Лишней он находил и переписку с управителем "о дворе священнику и о пропитании...; ибо де когда б оные священники присланы ко мне были, то б о всем том учинено было и довольствие"... (Арх. Черн. Дух. Конс. № по описи 1033, ящ. 37. Дела о определение в стародубские раскольничьи слободы по просьбе заводзика Коренева двух православных священников).
  За неудачной миссионерской попыткой Коренева почти непосредственно последовала другая, не более удачная по своим последствиям, со стороны Клинцовского жителя Федора Федорова Попова, "поверенного от желающих сущаго благоверия". Как и в первом случае, дело началось доношением в св. Синод, поданным 13 марта 1761 года ротмистром казанской службы Дмитрием Матвеевым Поповым, по происхождение Еленским раскольником, в то время уже обратившимся в православие. Этому последнему в пятидесятых годах прошлого века дано было поручение "выводить из за границы в крепость св. Елисаветы желающих быть в казачьей службе людей", т.е. главным образом раскольников, живших в пределах Польши. Не мало их в то время переселилось и из Стародубья и заселило в окрестностях новооснованной крепости большие и богатые селения, как то: Злынку, Клинцы, Никольское и другие. Первые два названия образовавшихся там поселений указывают на стародубское происхождение своих поселенцев.
  16-го января 1752 года императрица Елисавета Петровна дала жалованную грамоту генерал-майору Ив. Хорвату и повелела, для защити поселяемых в новой Сербии гусарских и пандурских полков, устроить земляную крепость с наименованием ее крепостью св. Елисаветы. Вокруг крепости скоро стали заселяться слободы из разного сбора, в числе их были и "русские люди" из Польши, преимущественно раскольники, отчего и слободы получили название "раскольничьих". Благодаря раскольникам, Елисаветград скоро сделался торговым городом. Уже в 60-х годах раскольники (Семен Сенковский) отправляли свои товары в Константинополь чрез Хаджибейскую пристань, впоследствии Одессу, куда многие потом и выселились, чему способствовало и само правительство. Екатерина II, желая поощрить устройство новых городов Екатеринославской и Вознесенской губерний, в том числе и Одессы, указом 2 октября 1795 года предоставила поселявшимся там жителям значительные преимущества, а раскольникам позволила строить церкви и монастыри и отправлять богослужение по старопечатным книгам священникам, поставляемым православными архиереями. П.С.3.т.XXIII, стр. 793. ср. зап. од., общ. ист. и др. II. стр. 384-401; ІII, стр. 358.
  Отправляясь в феврале 1761 года в Санкт-Петербург по делам заграничных "выходцов", ротмистр Попов в Стародубье столкнулся с указанным Федором Поповым и его единомышленниками, объявившими ему, что уразумели "правость православный веры", и что "все то, что всероссийская церковь одолжает, с радостию приемлют и содержат". Их было всего "человека до десяти"; от имени их ротмистр Попов, по просьбе их, и подал доношение в Св. Синод о соединении их с православною церковью. Они рассчитывали, что и "из других раскольнических слобод жителей, коих счисляется до десяти тысяч душ, сыщется до несколько человек желающих соединится св. православной всероссийской церкви". Уразумение "правости православныя веры" было однако же далеко неполное и безусловное; единомышленники Федора Попова, как и позднейшие единоверцы, принимали законное благословенное церковью священство, но только под условием содержания старых книг и старых обрядов. Такое условное единение с православною церковью они мотивировали крайним невежеством и затверделым расколом, и потому находили, что "как им самим откровенно приступить, так и протчих вдруг в правоверие обратить неудобно и невозможно, кроме как на первой случай выбрать из них же грамотных двоих в попы, которые бы могли им проповедуя св. веру, все ее догматы подробно внушить, и построить бы там в Климовой слободе близ раскольнической конторы их коштом церковь, в которой бы де все, что до догматов веры касается, исправляемо было как оно и во всей всероссийской церкви происходит: точию б де на первой случай, дабы до удобнее было оных раскольников в ту церковь привлещи, позволить исправлять службу по старопечатным книгам и не запрещать бы двоеперстнаго креста сложение".
  Вообще говоря, сущность доношения Федора Попова с товарищами сводилась к следующим четырем главным пунктам. Кроме содержания старых книг и старых обрядов, особенно настаивалось в доношении на том, чтобы из самых местных старообрядцев, желающих сущего благоверия, были выбраны люди достойные «ко припятию хиротонии» (двое), которые могли бы заняться делом "обращения находящихся в раскольнических слободах затверделых раскольников и невежд Божественного писания". Выдвинуто было и то требование, чтобы снята была "лежащая за двоеперстное сложение клятва". Таковы первые два пункта доношения. В двух последних дело шло о внешних условиях нового церковного порядка, имевшего установиться у стародубских слобожан, в случае условного единения с православною церковью. В третьем пункте говорилось "о определении тем двум человекам для повсеместной проповеди и труда на дневную пищу и на протчие расходы из сборных той волости оброчных повсягодных денег по сту рублев на год"; а пунктом четвертым проектировался особый "президент при волостной конторе или духовных дел управитель", который был бы "теплым ревнителем и поборником православно-кафолическия церкви" и защищал бы "желающих перейдти от раскола в православие". В качестве подходящего для такой роли человека составители доношения просили определить вышеупомянутого ротмистра Попова, бывшего Еленского раскольника. Таков общий смысл доношения, поданного в св. Синод 13-го марта 1761 года.
  Св. Синод весьма сочувственно отнесся к самой мысли о возможности соединения раскольников с православною церковью; но не обратил серьезного внимания на формальную сторону проектируемая составителями доношения условного единения с православною церковью раскольников. Дело представлялось возможным и легким. Для ускорения его, без предварительного сношения с ближайшим к стародубским раскольническим слободам архиереем, т.е. Черниговским, как делалось до тех пор в подлежащих случаях, решено было на этот раз испробовать иной путь. Именно, по определению св. Синода, от 1-го июня, "за лучший и ближайший к склонению тех раскольников в правоверие усмотрен способ, чтоб послать туда на первой случай от св. Синода из великороссийских хотя в школах не ученого (ибо обучавшиеся в школах до затверделому в раскольниках упрямству уповательно им не весьма будут приятны), но православные церкви нашей догматы и предании довольно знающего, жития и состояния добраго и ко обращению раскольников в правоверие способнаго, которой бы одноличным своим бытием все их состояния рассмотреть и пристойными изъяснениями и средствами к правоверию тех раскольников соединить удобнее мог". По вопросу о построении в слободе Климовой церкви св. Синод высказался в том смысле, чтобы построить ее тогда, когда "раскольников знатное людей число обратится и церковь православную иметь пожелают".
  Столь же сочувственно отнесся к мысли о соединении слободских раскольников с православною церковью и правительствующий Сенат, когда св. Синод обратился к нему за разрешением вопроса о назначении известной суммы на содержание священника-миссионера "из оброчных повсягодных денег", собираемых раскольничьей волостной конторой, и о назначении "для лучшаго вспоможения священнику при обращении из раскола и защищения обратившихся в правоверие людей от раскольников" особого президента или духовных дел управителя.
  В своем определении по данным вопросам, от 27-го августа того же 1761 года, увлекаясь мыслью о возможности соединения раскольников с православною церковью, Сенат между прочим выражал и ту мысль, чтобы в малороссийской раскольничьей слободе Климовой, по возможности в непродолжительном времени, была построена православпо-кафолическая церковь, "для желающих сущаго благоверия и других к лучшему обращению и приведению в правоверие", и чтобы туда поскорее был назначен способный священник-миссионер. Для построения церкви, потребной, по смыслу Сенатского определения, как "для находящихся над теми раскольниками управителей и служителей", так в особенности "для обращения раскольников", назначалось Сенатом 500 рублей казенных денег "из таможних доходов" Киевской губернской канцелярии, а на содержание священника с причетниками до 300 рублей из сумм, собираемых с раскольничьих слобод. Сенат находил возможным удовлетворить и то требование, чтобы назначен был особый президент или духовных дел управитель "для обращения и приведения раскольников в правоверие", в лице ротмистра Попова, "под смотрением определенных над раскольниками управителей".
  Указом Св. Синода от марта 1762 года, данным на имя преосвященного Кирилла, епископа Черниговского и Новгородсеверского, предписывалось, чтобы он отправил "для обращения раскольников в слободу Климову, истребовав чрез надлежащее сношение из Смоленской или Белоградской епархий, единого из великороссийских священника, хотя в школах и неученого, и при нем диакона и двух церковников". Относительно священника-миссионера и церковников в указе было сказано, чтобы они состояли "под ведомством и надсмотрением" Черниговского преосвященного, и отписывали ему, "как о имеющих обращаться в правоверие, так и о всех тамошних поведениях, а особливо о могущих случиться каковых трудностях и недоумениях", испрашивая у него надлежащее наставление во всех недоуменных случаях. В свою очередь преосвященному Кириллу поставлялось в обязанность чинить по отзывам священника-миссионера "немедленные разсмотрении и распоряжении, дабы в таковом полезном деле остановки быть не могло, и что происходить имеет, о том за известие, а в случае надобности и с требованием резолюции представлять Св. Синоду чрез полгода, или когда каковая в чем потребность настоять будет". Соответствующие указы немедленно посланы были епископам: Парфению Смоленскому, Иоасафу Белогородскому, и в Киевскую Губернскую Канцелярию. Так быстро и энергично действовал в данном случае Св. Синод.
  С не меньшею быстротою действовал и преосвященный Кирилл. К июлю 1762 года им были уже закончены сношения с Белогородским епископом Иоасафом, и 31-го июля были присланы в Чернигов при промемории из Белогородской консистории: священник Троицкого Белогородского собора ключарь Симеон Логинов, диакон Белогородского уезда села Мурома Даниил Насеткин и два церковника, — дьячок, сын ключаря, Алексей Семенов и пономарь Белогородского собора Леон Романов. 5-го августа священник-миссионер и состоящие при нем церковники, по распоряжению преосвященного, отправились к месту своего назначения в слободу Климову. Положение отца Симеона Логинова оказалось весьма незавидным и тяжелым на новом месте служения: он не знал настроения слобожан; не знал и того, что и как ему делать и с кем иметь дело. Те, по инициативе которых возбуждено было дело в Св. Синоде и которые невидимому искренно желали условного соединения с православною церковью, но при посредстве избранных из своей среды священников, теперь ничем не обнаруживали своего желания, отстранились от начатого дела, а главный вожак и инициатор этой миссионерской попытки даже скрылся из Стародубья. Вместо сочувствовавших делу соединения с православною церковью раскольников, единственным местным руководителем в данном положении оказался православный управитель раскольничьих слобод надворный советник Титов. К нему преосвященный Кирилл от 5-го августа писал: "означенному священнику с причетники, прибыв в оную слободу Климову и неведая кто з раскольников к правоверию сущее имеет желание, к таковому их обращению вступит следа будет взять трудно; ему же и о возбудителях к таковому богоугодному делу ... доведаться без пособия вашего благородия будет невозможно; особливо же пока устроится церковь, но имея ему, священнику, к отправлению надлежащих в церкви православной отправляемых церемоний, благопристойного места, к таковому обращению приступить будет тяжестно". Преосвященный Кирилл "богомолчески" просил управителя потрудиться "в благоугодном деле", объявить священнику инициаторов Поповых и от них обстоятельным образом разузнать, кто из раскольников описных слобод "к сущему правоверию имеет желание", и тех "представить священнику, с чего ему возыметь способ к наставлению их и прочих в православии". В заключение своего письма преосвященный писал и просил "если кто к правоверию настоящее окажет доброхотство, то не токмо от нежелающих сего благочестия благопристойно сохранять, но и всякое им показывать к возбуждению к сему и протчих удовольство"...
  Оказались напрасными все богомольческие просьбы преосвященного Кирилла. Ответное письмо управителя Титова не давало никакой надежды на благоприятный исход начатого миссионерского дела (ответное письмо Титова от 25-го сентября 1762 года). Он доносил преосвященному, что назначенный Сенатом в качестве президента или духовных дел управителя находится в Киеве под следствием, а Федор Попов – в безвестном отсутствии; что во всей слободе нет "особаго и способнаго места", кроме раскольнической часовни, "для исправления церковных церемоний и поучения божественнаго писания ко обращению от раскола в правоверие и для удобнейшаго к священнику приходу"; что, наконец, как он ни старался "проведать о желающих сущаго благочестия", но что "ни единаго не сыскалось", хотя он и собирал для этого проведывания волостной съезд. Раскольники, по словам управителя, почти единогласно объявили, "что отцы их, а иные и сами из Великороссии, оставя домы и имущества, бежали не от чего инаго, как только соблюсти по их раскольническому суеверию древние обряды, и иначе приступить не могут, как если им дозволят построить церковь старинным обычаем и в священника посвятить, коего они изберут из среды их народа, которому и в грамоте прописано было бы, чтоб исправлять всякие духовные требы по старопечатным книгам, непротивным св. восточной церкви, а лежачую имеющуюся клятву на двоеперстное сложение снять и разрешить. А окромя сего объявляют, предал себе во власть и высокомонаршее благоволение, к нынешним же церковным обрядам приступить не похотят и склоняемы не будут. Словом сказать, Владыко преосвященнеший", — заключал свою мысль надворный советник Титов, — "разве з благословения Вашего Преосвященства построится здесь в слободе церковь, и егда невидимая десница Господня тронет их окаменения сердца и отверзет их ослепленные очи, то они склоняемы будут, а не иначе; ибо они себя считают правоверными, по преданию св. апостол ходящими, и за грех почитают молиться и отправу всякую духовную исправлять по новоисправным книгам". Таково было общее религиозно-церковное умонастроение слобожан, которое не давало надлежащей почвы для миссионерского дела на условиях полного обращения в православие; как ставилось дело св. Синодом.
  12-го февраля 1763 года отец Симеон Кошнов и состоящие при нем церковники были отправлены обратно из Черниговской епархии в Белогородскую (Арх. Черн. Дух. Консист. № 1408. Нов. Мат. Для ист. раск. На В. и в Старод, № 47. Из дела 1761-62 годы об устроении в слободе Климовой православной церкви и о назначении туда из Белогородской епархии "единаго из великороссийских священника" с диаконом и двумя церковниками. Стр. 220-231).
  Более благоприятными результатами сопровождались миссионерские попытки при Екатерине II, в 80-х и 90-х годах XVIII века.
  М. Лилеев. Нежин. 1 февраля 1895 года.
  Черниговские Епархиальные Известия, №№ 13-15, 1895 года.