Брянский край

Предопределение

Любовь, любовь — гласит преданье —
Союз души с душой родной,
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой —
И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец…

КОММЕНТАРИИ:

  Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 4.
  Список — Муран. альбом (с. 62) с опиской в последней строке: «Она» вместо «Оно».
  Первая публикация — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 40. Вошло в Изд. 1854. С. 40; Изд. 1868. С. 150; Изд. СПб., 1886. С. 201. А. А. Флоридов, вероятно, видел автограф, ибо 5-я строка в Изд. 1900. С. 184 напечатана так, как в рукописи, т. е. с многоточием после союза «и», чем придается, разумеется, особая интонация выражению «поединок роковой». Однако Флоридов, подобно своим предшественникам по редактированию Тютчева, не разбил пьесу на строфы, а между тем в подлиннике стихотворение разделено на две строфы.
  Печатается по автографу с учетом текстологических коррективов, внесенных Г. И. Чулковым, К. В. Пигаревым и А. А. Николаевым, но с сохранением авторского знака (тире) в конце первой строфы. Если все остальные замены (тире на запятые) все же оправданны, то здесь замена тире многоточием представляется неверной. Многоточие ведет стихотворение к интонационному спаду, а Тютчев своим тире как раз противодействовал этому. Кроме того, тире — это способ художественного скрепления строф.
  Автограф беловой. Поправок в тексте нет. Это характерно для психологии тютчевского творчества: пережитое и выстраданное в глубинах творческого духа через импровизацию тут же воплощается в художественный текст. Заглавие стихотворения сверху и снизу выделено подчеркиванием («завиток», переходящий в прямую линию).
  Датируется началом 1850-х гг.
  Входит в состав «денисьевского» цикла, образуя его смысловое ядро. В его психологическом сюжете выразился весь драматизм любовного «поединка» Тютчева и Е. А. Денисьевой, о котором впоследствии расскажет сам Тютчев в письме А. И. Георгиевскому от 13/25 декабря 1864 г.: «За этим последовала одна из тех сцен, слишком вам известных, которые все более и более подтачивали ее жизнь и довели нас — ее до Волкова поля, а меня — до чего-то такого, чему и имени нет ни на каком человеческом языке… О, как она была права в своих крайних требованиях, как она верно предчувствовала, что должно было неизбежно случиться при моем тупом непонимании того, что составляло жизненное для нее условие» (Изд. 1984. Т. 2. С. 275). Из письма ясно и то, что вторая строфа оказалась пророческой: «сердце» Денисьевой «изныло» раньше, чем это случилось с Тютчевым. «И в стихах Тютчева вместе с этою любовью возникло что-то новое, открылась новая глубина, — писал Чулков, — какая-то исступленная стыдливость чувства и какая-то новая суеверная страсть, похожая на страдание и предчувствие смерти» (Последняя любовь. С. 40).
  Тем не менее Тютчев смог вырваться из стихии личных переживаний, превратив стихотворение в философскую манифестацию на тему любви. В истоках ее — шеллинговская концепция «борьбы» противоположностей, которой пронизано человеческое «самосознание». Ф. В. И. Шеллинг особо подчеркивал, что в «самосознании разыграется бесконечная распря» (Шеллинг Ф. В. И. Система трансцендентального идеализма. Л., 1936. С. 92). По Тютчеву, даже любовь оказывается захваченной этой «распрей». Отсюда его философское видение любви как «поединка рокового», а это предопределяет появление трагического гротеска («союз» — «поединок») в тютчевской художественной философии любви. В виде именно философской аллюзии этот гротеск отразится во фрагменте трактата В. С. Соловьева «Смысл любви»: «Чувство требует такой полноты соединения, внутреннего и окончательного, но дальше этого субъективного требования и стремления дело обыкновенно не идет, да и то оказывается лишь преходящим. На деле вместо поэзии вечного и центрального соединения происходит лишь более или менее продолжительное, но все-таки временное, более или менее тесное, но все-таки внешнее, поверхностное сближение двух ограниченных существ в узких рамках житейской прозы» (Соловьев Вл. Чтения о Богочеловечестве. Статьи. Стихотворения и поэма. СПб., 1994. С. 317).
  Ю. Айхенвальд, раскрывая содержание тютчевского гротескного образа любви в «Предопределении», отметил: «В самой любви таится уже будущая вражда, разлука или измена, смерть или утомление» (Айхенвальд Ю. Тютчев // Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1994. С. 121) (А. А.).