Брянский край

"Там, где уборы, убегая…"

Там, где горы, убегая,
В светлой тянутся дали,
Пресловутого Дуная
Льются вечные струи…
Там-то, бают, в стары годы,
По лазуревым ночам,
Фей вилися хороводы
Под водой и по водам;
Месяц слушал, волны пели,
И, навесясь с гор крутых,
Замки рыцарей глядели
С сладким ужасом на них.
И лучами неземными,
Заключен и одинок,
Перемигивался с ними
С древней башни огонек.
Звезды с неба им внимали,
Проходя за строем строй,
И беседу продолжали
Тихомолком меж собой.
В панцирь дедовский закован,
Воин-сторож на стене
Слышал, тайно очарован,
Дальний гул, как бы во сне.
Чуть дремотой забывался,
Гул яснел и грохотал…
Он с молитвой просыпался
И дозор свой продолжал.

Все прошло, все взяли годы —
Поддался и ты судьбе,
О Дунай, и пароходы
Нынче рыщут по тебе.

Другие редакции и варианты

5  Там-то, молвят, в стары годы,

Совр. 1854. Т. XLIV. С. 20 и след. изд.

6  По лазоревым ночам,
25 И лишь дремой забывался,
32 Нынче ходят по тебе.

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 16. Л. 5 и 5 об.

КОММЕНТАРИИ:

  Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 16. Л. 5–5 об.
  Первая публикация — Совр. 1837. Т. VI. С. 393–394, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», под № XXIV, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 20–21; Изд. 1854. С. 39; Изд. 1868. С. 44; Изд. СПб., 1886. С. 93; Изд. 1900. С. 114.
  Печатается по первому изданию. См. «Другие редакции и варианты». С. 251.
  В автографе записано чернилами под римской цифрой «V»; «VI» помечено стих. «Сижу задумчив и один…». Оба написаны одним почерком, на однотипной бумаге. В стих. «Там, где горы, убегая…» 6-я строка — «По лазоревым ночам»; 25-я — «И лишь дремой забывался…»; 32-я — «Нынче ходят по тебе». Авторские знаки: тире в конце 2, 8, 12, 16, 29-й строк; многоточия (три-четыре точки) в конце 4, 9, 18, 20, 24, 26, 28-й строк. И хотя тире иногда тяготеют к точке, все же чаще оба знака говорят о незавершенности впечатления и высказывания. Как обычно у Тютчева, и здесь «открытость» высказывания, романтические недоговоренности: чувства бегут скорее, чем слова, которые не поспевают за эстетической эмоцией, поэтому автору приходится обрывать высказывание и ставить многоточие или тире. Последняя строфа («Все прошло, все взяли годы…») отделена чертой от предыдущих, получилось в автографе выделение заключения. Печатные издания не воспроизводят тютчевских субъективных знаков препинания. Как правило, многоточия превращаются в точки.
  В Муран. альбоме (с. 91–93) есть правка рукою Тютчева (такая же по почерку и чернилам, как в стих. «Рассвет»): в последней строке слово «ходят» зачеркнуто и сверху синими чернилами написано «рыщут»; 5-я строка в этом списке — «Там-то, бают…»; 6-я — «По лазуревым…»; 25-я — «Чуть дремотой забывался»; последняя строфа не отделена от предыдущих. Тире — в конце 4, 25, 29-й строк, многоточий вообще нет. Предшествует стихотворению «Яркий снег сиял в долине…», последует «Над виноградными холмами…», а следующее стихотворение в альбоме — «Смотри, как запад разгорелся…». Таким образом, собраны вместе стихотворения о горных высях и далях.
  В изданиях XIX в. (но не в первом), а также в Изд. 1900 и в Изд. Маркса 5-я строка — «Там-то, молвят, в стары годы», то есть убрано народное слово «бают».
  Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
  «Там, где горы, убегая…» включается в своеобразный ряд тютчевских стихотворений о реках: два — с образом Дуная («Я помню время золотое…», «Там, где горы, убегая…»), три о Неве («Глядел я, стоя над Невой…», «На Неве», «Опять стою я над Невой…»). Обе реки поэт включал в число семи «великих рек» (Нил, Нева, Эльба, Волга, Евфрат, Ганг, Дунай, см. «Русская география». С. 200); есть стихотворный разговор с Неманом («Ты ль это, Неман величавый..»); или просто поэт любовался речными водами и размышлял («Смотри, как на речном просторе…», «В небе тают облака…»). Вечно бегущие речные воды наводили на мысли о вечности, о сохранении «памяти» обо всем минувшем, что было и прошло на берегах, и тогда река выступала в образе «свидетеля» и становилась возможной беседа с ней; в то же время ее воды, ледоход на ней заставляли думать о судьбе человеческой индивидуальности, о неизбежности растворения в бесконечности вселенной.