Ф.И. ТЮТЧЕВ. Биография
Большая энциклопедия. Под ред. С.Н. Южакова (1905)
Тютчевъ, Ѳедоръ Ив., извѣстный поэтъ, род. 1803, въ дворянской семьѣ, въ с. Овстугѣ, Орловск. губ., ум. 1873. Родители его, люди, совершенно чуждые нптересамъ литературы, не щадили однако средствъ на образованiе сына, съ дѣтскихъ лѣтъ обнаружившаго замѣчательные способности и успѣхи. Первоначальное воспитанiе Т. получилъ въ домѣ отца подъ руководствомъ Раича, извѣстнаго знатока древнихъ и новыхъ иностранныхъ языковъ и переводчика Варгилiя, Тассо и Apiocтo. Въ теченiе 7 лѣтъ, проведенныхъ въ домѣ Тютчевыхъ, Раичъ воспитывалъ своего даровитаго ученика въ любви къ литературѣ и особенно къ классикамъ, которыхъ послѣднiй переводилъ недурными стихами; за переводъ посланiя Горацiя къ Меценату московское общество любителей россiйской словесности удостоило 14-лѣтняго Т. званiя "сотрудника" общества, а самый переводъ напечатало въ XIV т. своихъ "Трудовъ". Въ 1818 Т. поступилъ въ московскiй университетъ, который блестяще окончилъ со степенью кандидата въ 1821. Переѣхавъ въ Спб., онъ въ слѣдующемъ году поступилъ въ государственную коллегiю иностранныхъ дѣлъ, но въ томъ же году родственникъ его гр. Остерманъ-Толстой увезъ его съ собою за границу и пристроилъ сверхштатнымъ чиновникомъ при русской миссiи въ Мюнхенѣ. Юный дипломатъ скоро сдѣлался любимцемъ высшаго мюнхенскаго общества и завсегдатаемъ аристократическихъ салоновъ. Шумная свѣтская жизнь не помѣшала однако Т. много читать, учиться и завязать близкiя отношенiя съ нѣкоторыми видными представителями германской науки и литературы; послѣ женитьбы домъ его въ Мюнхенѣ сталъ мѣстомъ собранiя выдающихся въ городѣ лицъ, среди которыхъ однимъ изъ наиболѣе частыхъ посѣтителей былъ Гейне. Въ 1837, будучи уже камергеромъ и статскимъ совѣтникомъ, Т. былъ назначевъ старшимъ секретаремъ посольства въ Туринѣ. За самовольную отлучку изъ Турина Т. былъ уволенъ отъ должности и лишенъ званiя камергера. Переселившись послѣ этого инцидента снова въ Мюнхенъ, онъ оставался здѣсь до 1844. Къ этому времени служебныя недоразумѣнiя были улажены, и въ 1844 Т. окончательно переселился въ Спб., послѣ почти безпрерывнаго 22 лѣтняго пребыванiя за границей. Прощенный за свою провинность по службѣ и получивъ обратно свое камергерское званiе, Т. поступилъ на должность чиновника особыхъ порученiй при государственномъ канцлерѣ, сразу, такимъ образомъ, занявъ видное положенiе, сохранившееся за нимъ до конца жизни. Передъ нимъ раскрылись двери дворцовъ, аристократическихъ салоновъ, литературныхъ гостиныхъ; широко образованный и европейски просвѣщенный человѣкъ, Т. всѣхъ привлекалъ къ себѣ ocтpoyмieмъ и изяществомъ своей мысли. Въ 1848 Т. былъ назначенъ цензоромъ при особой коммиссiи министерства иностранныхъ дѣлъ, съ сохраненiемъ прежней должности, а съ 1857 до смерти своей исправлялъ должность предсѣдателя спб. комитета иностранной цензуры, награждаемый чинами и орденами. Первыя стихотворенiя Т. были напечатаны въ 1825 въ альманахѣ "Уранiя", затѣмъ въ "Сѣверной Лирѣ", альманахѣ бар. Дельвига "Сѣверные цвѣты". "Галатеѣ" и "Современникѣ" Пушкина (1836—1840). Но всѣ эти произведенiя прошли почти незамѣченными. Впервые на выдающiяся достоинства стихотворенiй Т. указалъ Некрасовъ въ своей статьѣ "Русскiе второстепенные, поэты" ("Современникъ", 1850); когда же въ 1854 въ "Современникѣ" были перепечатаны 96 стихотворенiй Т., вслѣдъ за которыми вскорѣ въ томъ же журналѣ появилась критическая замѣтка И. С. Тургенева, посвященная ихъ oцѣнкѣ, Т. сразу былъ признанъ однимъ изъ виднѣйшихъ поэтовъ послѣ-пушкинскаго перiода. Анализъ политическихъ взглядовъ и философскаго мipocoзeрцанiя, отразившихся въ поэзiи и прозѣ Т., совершенно не оправдываетъ ни его собственныхъ претензiй, ни протензiй славянофиловъ на роль, которую они приписывали ему, какъ поэт: "съ твердымъ философскимъ строемъ нацiональныхъ воззрѣнiй". Болѣе, чѣмъ кто-либо изъ другихъ поэтовъ пушкинской плеяды или позднѣйшихъ представителей родственной ему поэтической школы, Т. оторванъ былъ отъ своей страны. Полная отчужденность отъ родной почвы была результатомъ всего склада личной жизни поэта, сотканной изъ житейскихъ удачъ, довольства и счастья. Проведя первые годы своей молодости въ кругу семьи, жившей стародворянскими традицiями,и ихъ добрыхъ знакомыхъ, Т. и въ цвѣтущую пору юности, среди своихъ сверстниковъ по университету, остался совершенно изолированнымъ не успѣвъ завязать столь обычныя въ эти годы умственнаго и моральнаго роста отношенiя товарищества и дружбы, которыя часто оставляютъ благотворный и неизгладимый слѣдъ на всей дальнѣйшей жизни. Его, повидимому, тщательно оберегали отъ смѣшенiя съ толпою учащейся молодежи, оставляя его и на университетской скамьѣ подъ опекой воспитателей и гувернеровъ, привозившихъ его въ университетъ, не спускавшихъ съ него глазъ во время лекцiй и благополучно доставлявшихъ его въ каретѣ домой. Затѣмъ, едва окончивъ университетъ, Т. сразу попадаетъ въ тѣсную атмосферу чиновничьихъ интересовъ, а вскорѣ совсѣмъ покидаетъ родину, уѣзжаетъ за границу к цѣлыхъ 22 года лучшей поры своей жизни проводитъ на чужбинѣ, дѣля свое время между шумными развлеченiями аристократическихъ салоновъ, занятiями германской философiей и служебными обязанностями. Несомнѣнно, что особенности дипломатической службы, вѣдающей интересы, часто имѣющiе мало общаго съ насущными жизненными потребностями народа и заставляющiе мысль вращаться въ сложной сферѣ разнообразныхъ политичеекихъ ухищренiй и комбинацiй, въ видахъ поддержанiя, какою бы то ни было цѣною, внѣшняго престижа государства, — наложили свой отпечатокъ на общее мiросозерцанiе и настроенie Т., какъ политическаго поэта и публициста. Ревностная забота о поддержанiи государственнаго могущества Россiи совершенно заслонила отъ поэта-дипломата истинные нужды и интересы ея населенiя, съ которымъ къ тому же у него не было никакихъ кровныхъ связей. Вотъ почему, тѣсно примыкая къ славянофильскимъ воззрѣiямъ, Т. былъ далекъ отъ тѣхъ элементовъ славянофильства, которые, какъ бы ни относиться къ этому теченiю русской общественной мысли, въ большей или меньшей степени коренились или искали своего raison d'être въ такъ называемомъ самобытномъ духѣ русскаго народа. Въ общественно-политическомъ мiросозерцанiи Т. нашли свое яркое выраженiе именно черты крайняго нацiонализма, чисто-оффицiальной народности и государственнаго самовозвеличенiя. Свои политическiе взгляды Т. изложилъ въ трехъ статьяхъ: 1) "Россiя и Германiя", — была написана еще въ Мюнхенѣ въ 1844 и представляетъ смѣлую отповѣдь нападкамъ германскихъ публицистовъ на Россiю; 2) "Россiя и Революцiя" (1848), — записка о положенiи Европы послѣ февральской революцiи, поданная императору Николаю I; 3) "Римскiй вопросъ и папство" (1849). Въ общихъ чертахъ основныя идеи автора названныхъ статей сводятся къ слѣдующему: Россiя прежде всего государство христiанское; pyccкiй народъ — христiанинъ. Проникнутая духомъ смиренiя и самоотреченiя, составяющихъ сущность христiанства, Pocciя противоставляется другой враждебной ей силѣ, — революцiи, проникнутой духомъ гордости и преобладанiя человѣческаго "я" надъ, божественнымъ началомъ. Pocciя не только христiанское, но и православное государство; въ православiи же Т. видѣлъ высшее просвѣтительное начало, залогъ будущности для Россiи и всего славянства. Поэтому Pocciя, какъ особый мiръ съ высшимъ политическимъ и духовнымъ строемъ, призвана поставить всѣ народы и страны въ правильныя условiя бытiя, возставовить историческую законность надъ революцiоннымъ образомъ дѣйствiй, объединить и освободить мiръ славянскiй. Pacширенie Pocciи Т. называетъ только возстановленieмъ такой Восточной имперiи, которой Византiйская служила первоначальнымъ недостаточнымъ абрисомъ. Западная же Европа, съ своей объязычившейся цивилизацiей, обнаружившей полное оскудѣнiе духовнаго начала и торжество матерьялизма, идетъ по пути самоотрицанiя и самозакланiя. Тѣ же мысли, представляющiя собою идеологiю господствовавшей въ то время политической реакцiи, мы встрѣчаемъ и во многихъ политическихъ и патрiотическихъ стихотворенiяхъ Т. Россiя и здѣсь представляется какимъ-то особымъ мiромъ, имѣющимъ провиденцiальное предназначенiе, котораго не понять немощному человѣческому разуму. "Умомъ Pocсiю не понять, аршиномъ общимъ не измѣрить, у ней особенная стать — въ Pocciю можно только вѣрить!" Если же мы захотѣли бы узнать, какъ относился поэтъ къ тому, что раскрывалось за этой казовой стороной, "тамъ, во глубинѣ Россiи", то въ стихотворенiяхъ его не нашли бы почти никакого указанiя на это. Ни ужасъ положенiя закрѣпощенной массы, ни моментъ ея освобржденiя не пробудили въ его душѣ ни кликовъ негодованiя противъ порабощенiя народа, ни кликовъ восторга при видѣ паденiя крепостнаго права. "Эти бѣдныя селенья, эта скудная природа, — край родной долготерпѣнья, край ты русскаго народа", — какiя чувства въ поэт" вызывалъ онъ, этотъ край? Не страстное желанiе освободить родную страну отъ ея "рабскаго вида", но какое-то мистическое умиленiе передъ ея "наготой смиренной" да какое-то непостижимое самоуслажденiе и горделивое чувство передъ какимъ-то таинственнымъ сокровищемъ, сквозящимъ черезъ нее. "Не пойметъ и не оцѣнитъ гордый взоръ иноплеменный, что сквозитъ и тайно свѣтитъ въ наготѣ твоей смиренной". — Когда же, послѣ несчастнаго исхода крымской кампанiи, въ русскомъ обществѣ повѣяло новымъ духомъ освободительнаго движенiя, Т. откликнулся на послѣднее единственнымъ стихотворенiемъ "Народный праздникъ": "Надъ этой темною толпой непробужденнаго народа взойдешь ли ты когда, свобода, блеснетъ ли лучъ твой золотой?" Но поставивъ этотъ вопросъ, поэтъ тутъ же и затушевываетъ его, успокаиваясь на все исцѣляющемъ действiи христiанства. Вообще душою и сердцемъ Т. былъ далекъ отъ родины, и ея страданiя не пробуждали въ немъ созвучнаго отклика: "Ахъ, нѣтъ! не здѣсь, не этотъ край безлюдный былъ для души моей родимымъ краемъ, не здѣсь расцвѣлъ, не здѣсь былъ величаемъ великiй праздникъ молодости чудной! Ахъ, и не въ эту землю я сложилъ все, чѣмъ я жилъ и чѣмъ я дорожилъ." Иныя роскошныя картины чудной природы на далекой оставленной имъ чужбинѣ не перестаютъ манить къ себѣ поэта, котораго не можетъ примирить "родной ландшафтъ подъ дымчатымъ навѣсомъ огромной тучи снѣговой." — Не въ публицистическихъ и не въ патрiотическихъ стихотворенiяхъ заключается однако главное зваченiе Т. Если безусловно слѣдуетъ признать высокiя достоинства его поэзiи, то прежде всего потому, что мы цѣнимъ въ немъ поэта философской лирики, вдохновлявшагося чисто-субъективными мотивами своей богатой и своеобразной индивидуальности. По мысли поэта-философа, жизнь природы и составляющая ея часть жизнь человѣческая полны таинственныхъ роковыхъ силъ, имѣющихъ свои корни въ мipoвомъ хаосѣ. "Незримо во всемъ разлитое таинственное зло, - въ цвѣтахъ, въ источникѣ, прозрачномъ какъ стекло, и въ, радужныхъ лучахъ и въ самомъ небѣ Рима!" За красивою внѣшностью поэтъ провидитъ, иной мiръ, — "мiръ таинственный духовъ" и "безымянную бездну." "Надъ этой бездной безымянной покровъ наброшенъ златотканный... День — сей блистательный покровъ, день — земнородныхъ оживленье, души болящей искупленье, другъ человѣковъ и боговъ". Но вотъ настала ночь, сбрасывающая "съ мiра рокового ткань благодатную покрова ... и бездна намъ обнажена съ своими страхами и мглами, и нѣтъ преградъ межъ ей и нами" ... Эта страшная "пылающая бездна", этотъ "древнiй хаосъ" и составляютъ глубокую сущность мiровой жизни. Насколько призрачна гармонiя и красота внѣшняго мiра, настолько ненадежна сила человѣческой мысли, ограниченной въ своемъ размахѣ. Человѣкъ - "царь земли", но онъ слишкомъ прикованъ къ этой землѣ и, обреченный жить на ней "въ потѣ и пыли", томится безсильной завистью къ крыльямъ птицы, могучими взмахами взвивающейся къ небесной лазури; человѣческой мысли въ ея жадномъ стремленiи къ небу никогда не достигнуть этихъ высотъ. Какая-то "длань незримо-роковая", ея "лучъ упорно преломляя", останавливаетъ ее въ безпредѣльномъ полетѣ и "свергаетъ въ брызгахъ съ высоты". Этотъ пессимистическiй взглядъ внушаетъ поэту безотрадное сознанiе безплодности человѣческихъ желанiй, стремленiй, ycилiй, и приводить его чуть ли не къ проповѣди полнаго нравственнаго квieтизма. "Не разсуждай, не хлопочи... Безумство ищетъ, глупость судитъ; дневныя раны сномъ лечи, а завтра быть тому, что будетъ. Живя, умѣй все пережить: печаль и радость, и тревогу. Чего желать, о чемъ тужить? День пережитъ — и слава Богу!" — Но эти стихи можно признать развѣ только какъ выраженiе крайняго отчаянiя, до котораго порою доходилъ Т., охваченный своимъ пессимистическимъ настроенiемъ. Какъ человѣкъ верующiй, онъ едва-ли могъ успокоиться на этомъ холодномъ философскомъ безразличiи ко всему, что совершалось въ немъ самомъ и вкругъ него. Правда, онъ сознавалъ ограниченность и даже немощность человѣческаго "я", несостоятельность горделивыхъ попытокъ разума, несоотвѣтствiе между идеаломъ и дѣйствительностью и вытекающiя отсюда раздвоенie человѣка, нравственное утомленiе и тоску. Но не безсильными попытками разгадать скрытую тайну бытiя побѣдитъ человѣкъ свое раздвоенiе, а добровольнымъ подчиненiемъ велѣнiямъ вѣры. Зло нашего вѣка именно и заключается въ невѣрiи. "Не плоть, а духъ растлился въ наши дни, и человѣкъ отчаянно тоскуетъ" . . . Хотя, "безвѣрiемъ палимъ и изсушенъ". "и сознаетъ свою погибель онъ и жаждетъ вѣры ... но о ней не проситъ." Въ этомъ и заключается источникъ страданiя современнаго человѣка, который обрѣтетъ исцѣленie, гармонически соединивъ свою внутреннюю жизнь съ религiозной верой. — При всемъ своемъ пессимизмѣ, Т. страстно любилъ жизнь, природу и ея "нетлѣнную красу". Въ описанiяхъ картинъ природы рѣдко у кого-либо изъ другихъ поэтовъ можно встрѣтить такую роскошь и такое разнообразiе красокъ, какъ у Т.; они исполнены неувядаемой красоты. Въ природѣ онъ видѣлъ подлинную жизнь и одухотворялъ ея явленiя: "Не то, что мните вы, природа, — не слѣпокъ, не бездушный ликъ, въ ней есть душа, въ ней есть свобода, въ ней есть любовь, въ ней есть языкъ"; и въ его картинахъ природы, картинахъ осени, весны, полдня, лѣтней бури, грозы передастся вся цѣльность впечатлѣнiя, — яркая рельефность образа и полнота одухотворяющаго его чувства. Xудожественная красота, простота и правда, соединенныя съ непосредственностью творчества, музыкальность формы и ея гармоническое сочетанiе съ содержанiемъ — являются отличительными особенностями стихотворенiй Т., посвященныхъ природѣ. Въ этомъ отношенiи нельзя не признать вѣрности оцѣнки, сдѣланной Тургеневымъ, который призналъ Т. стоящимъ "рѣшительно выше всѣхъ своихъ собратовъ по Аполлону". Стихотворенiя Т. выходили нѣсколькими изданiями. Позднѣйшее: "Сочиненiя Ѳ. И. Т.: Стихотворенiя и политическiя статьи (Спб., 1900). О Т. см.: Аксаковъ И., "Ѳ. И. Т." ("Русскiй Архивъ", 1874); Скабичевскiй А., "Исторiя новѣйшей русской литературы"; Соловьевъ Вл., "Поэзiя Ѳ. И. Т." ("Вѣстникъ Европы", 1895); Чуйко В., "Современная русская поэзiя"; Тургеневъ И., "Нѣсколько словъ о стихотворенiяхъ Ѳ. И. Т."; Мельшинъ Л., "Очерки русской поэзiи" (Спб., 1904).
Диск
