Брянский край

ДВОРЦЫ И ЦЕРКВИ ЮГА. КУЛЬТУРНЫЕ СОКРОВИЩА РОССИИ. ВЫПУСК 8

  Дворец графа П.В. Завадовского.Горностаев Ф.Ф., 1914 год.
  На северном крае Черниговской губернии, в Суражском уезде, где уже чувствуется начало Полесья с его болотами и лесами, и где уже померкли краски юга, волею судеб закинута выдающаяся своей художественной значительностью усадьба "Ляличи", принадлежавшая когда-то, в великий век Екатерины, графу Петру Васильевичу Завадовскому (1739—1812 годы). История возникновения дворца и его выдающееся значение тесно связаны с судьбой и жизнью графа.

  Уроженец края граф П.В. Завадовский, сын бунчукового товарища Василия Петровича Завадовского, родился в селе Красновичах, Суражского уезда (Красновичи Суражский район Брянская область). Получив воспитание в доме своего дяди, подкомория Ширая, он учился в иезуитском училище в Орше и закончил образование в Киевской духовной академии. Поступив на службу канцеляристом к графу П.А. Румянцеву, Завадовский находился при нем в течение первой турецкой войны. В 1775 году граф Румянцев рекомендовал его, вместе с Безбородко, вниманию императрицы Екатерины, которая быстро приблизила его к себе. Обладая красивой наружностью и мягким уживчивым характером, Завадовский сделался фаворитом императрицы, но не надолго. Уже в 1777 года императрица охладевает к нему, вследствие ли его излишней ревности, или же интриг Потемкина, который, мечтая низвергнуть "зазнавшагося малоросса", представил ко двору Зорича, "писаннаго красавца".
  Охладев к Завадовскому, императрица, однако, не удалила его от двора и он, пользуясь поддержкой друга своего Безбородко, занимал видные посты в администрации. Екатерина наградила его обширными поместьями в его родном Черниговском крае и в только что присоединенном Могилевском.
  Завадовский искренно любил императрицу, как женщину, и милости ее к нему по службе мало утешали его. При Екатерине Завадовский был Сенатором, Членом Совета и управляющим Дворянским и Государственным Заемным банками.
  Возведенный Павлом I в графское российской империи достоинство и награжденный Андреевской лентой, Завадовский, будучи сенатором, одновременно был главным директором банков и заведывающим женскими учебными заведениями.
  При Александре I граф Завадовский был председателем комиссии составления законов, министром народного просвещения (первым) и председателем департамента законов Государственного Совета.
  Случай, выдвинувший графа Завадовского на видное место, сделал его обладателем колоссального богатства. Все время собираясь удалиться от двора на житье в родные места, граф Завадовский устроил там обширную усадьбу - дворец в пожалованном ему Екатериной поместье Ляличи.

  Далеко, далеко верст за двадцать, из города Мглина, видна знаменитая усадьба, рисуясь зеленым пятном среди холмов открытой и широкой местности.
  Среди мглинцев живы еще воспоминания о наездах и жизни графа. Жива еще прекрасная повесть о минувшем оживлении края, о жизни и великолепии волшебного дворца, переполненного приезжими гостями, о необъятном парке, считавшемся когда-то чудом края... Все эти рассказы о пирах и празднествах былых времен и о широком размахе минувшей жизни ярко рисуют ушедший быть,— далекий мир иной страны...
  Дорога к Ляличам идет среди холмов довольно унылой местности, через ряд скудных и убогих деревушек, мимо домов лишенных самых примитивных украшений; ни резьбы, ни одного наличника на окнах. Нет радости, нет и искусства у людей обиженных судьбой! Такова и деревня Ляличи, робко приютившаяся у величественной зеленой стены липовой аллеи, как бы преграждающей дорогу в иной мир.
  Усадьба вся утопает в густой разросшейся зелени. Гигантская, тенистая липовая аллея, тянущаяся от церкви до долины реки Ипути, чудная в своей неописуемой красоте, явно предназначалась изолировать дворец от окружающего: она замыкает всю сторону перед дворцом, загораживая вид из его окон со стороны подъезда. Стремление изолироваться видно и в той высокой каменной стене, которая на многие версты охватывала парк, замыкая его в недоступный круг.
  Ответвляясь от главной аллеи, другая, перпендикулярная ей, приводить к въезду в передний двор. Немногое осталось от его арочной решетчатой ограды, и только лишь полуразрушенный воротный въезд изяществом пропорций и рисунка подготовляет зрителя к встрече с остатками чудес минувшего, освещенных ныне легендарным светом.

  При входе в полуразвалившиеся каменные ворота охватывает ширь переднего двора, в глубине которого широко раскинулся огромный каменный дворцовый корпус с выдвинутыми навстречу зрителю полукруглыми флигелями. В центре красивый круглый купол высится над портиком, как в Таврическом дворце. Обширнейший передний двор уж утерял боковые, стоявшие один против другого, огромные тридцатипятисаженные корпуса былых оранжерей. Их уцелевшие фундаменты указывают на строгую обработку симметричных зданий пилястрами и двумя открытыми портиками из четырех колонн с лестницами во всю их ширину. Видимо, весь передний двор своей архитектурой был строго согласован с корпусом дворца, давая чудную по замыслу и широтe, роскошнейшую перспективу, от которой, вне всякого сомнения, дворец выигрывал в своем величии и в большей значительности главного пятна.

  Долго идешь опустошенным передним двором, приближаясь ко все растущему колоссальному дворцу. О, ужас! Чем ближе подвигаешься к нему, тем более становится заметным его непоправимое разрушение. Все грязно, все валится и гниет. Ветхие оконные рамы лишены стекол, и птицы летают по комнатам. Крыша едва цела; местами она уже провалилась, и дождевая вода свободно льет внутрь помещений, разрушая все до самого низа. Исчезнувшие двери дают полный доступ внутрь кому угодно; в нижнем этаже пасется стадо, укрываясь от непогоды. Целая гурьба деревенских мальчишек избрала дворец своей забавой, разбивая камнями изящную орнаментальную скульптуру.

  Но, то ли еще внутри, в тех роскошных покоях, где сквозь темные зияющие отверстия окон смутно мерещатся прелестные фрески плафонов...
  Судьба не пощадила усадьбы; дом в ужасающем виде, запущен и обречен на медленную гибель.
  После графа П.В. Завадовского Ляличи, доставшиеся сыну его графу В.П. Завадовскому, были проданы им Энгельгардту. Затем Ляличи последовательно переходили к барону Черкасову, Атрыганьеву, купцу Самыкову и ныне принадлежат Гомельским купцам—евреям Голодцам, намеревающимся превратить Ляличский дворец в фабрику.
  Все ценное давно уже вывезено из дворца прежними владельцами. В настоящее время дворец, сохранивший лишь стены и своды и едва-едва хранящий сгнившие полуразрушенные плафоны, не имеет ни одной вещи, представляющей какую- либо рыночную цену, разве лишь кирпич, из которого сложены стены... Уцелевшие художественные ценности не охраняет никто. Руины обречены на гибель, и сильно подвинули ее руки досужих посетителей, испещрившие надписями стены и расхитившие куски прелестных орнаментов.
  Прежде чем войти в этот большой, серьезный и массивный дом, обойдем и осмотрим его кругом. Строгая архитектура здания проста и отличается изяществом пропорций и мастерской концепцией главных масс, среди которых главенствует центральный купол и портики из шести колонн с фронтона на главном фасаде и на фасаде обращенном в сторону парка. Большую прелесть придают дворцу своим уютом лоджии боковых фасадов, красивыми теневыми пятнами рисующиеся на скромной глади стен. Строгим классицизмом веет от всей архитектурной внешней обработки, и не утрачивается простота от пышных и изящных кориноских капителей портиков и лоджей, единственных орнаментальных украшений. По видимому, эта умышленная простота подготовляла пышный красочный эффект внутреннего убранства, которому было подчинено все.
  Внутреннее расположение дворцовых помещений, как увидим, одно лишь диктовало наружные их массы и обработку, подчиняя расположение и выразительность этажей согласно внутреннему расчленению двухсветного обширнейшего зала, парадной лестницы и величественной центральной купольной ротонды,— главного художественного пункта.
  Главный корпус дворца имеет три этажа с полуподвалом при общей высоте — от уровня земли с карнизом — в восемь сажень. Боковые круглые флигеля дворца — в два этажа, при обобщающем их высоком коридоре, имеют в высоту десять аршин от уровня земли. Под корпусами флигелей тоже устроен полуподвал.
  Вся архитектурная масса дворца не имеет последующих наслоений, и этот красивый, хотя и полуразрушенный, памятник Екатерининского времени прельщает своею подлинностью и какой-то непреодолимой красотой.
  Тотчас же при входе внутрь дворца невольно охватывает чувство угнетения и тоски при виде жалкого и непоправимого состояния дворцовых помещений, над украшением которых трудились талантливейшие мастера: погибла забота графа, отдавшего ей все мечты, все думы...

  Повсюду зияющие отверстия в полах и потолках, варварски разрушенные кафельные печи, ободранные простенки зал, когда-то украшенные большими ценными зеркалами. Побиты и расхищены изящные скульптурные фигуры и орнаменты плафонов и карнизов. Разрушены и утерялись фризы, побиты капители, украшавшие пилястры и колонны. Расхищены наборные паркетные полы, и нет уже живого места, свободного от расхищений и разрушительного действия атмосферы. И только странное, живое впечатление среди всеобщей картины смерти и разрушения производят сохранившиеся фресковые росписи плафонов.
  Долгие годы разрушений привели здание в плачевное и жал¬кое состояние, характеризующее ненужность для нынешнего практического века былой утехи и цели тонких восприятий красивой, ушедшей безвозвратно жизни. Страшно и жутко очутиться на ее развалинах!..
  Трудно определить назначение нескольких десятков комнатных помещений всех этажей дворца, тем более, что многие из них пришли в большую ветхость, или видоизменены. Нижний этаж дворца, по-видимому, не был назначен для больших приемов, являясь лишь служебным помещением и временным пребыванием гостей; однако и в нижнем этаже есть комнаты парадного убранства.
  При входe в главный корпус с главного подъезда попадаем в вестибюль, строго и монументально обработанный полуколоннами дорического ордера, расположенными по всем стенам; полуколонны эти несут лишь архитрав. Скульптурные панно над амбразурами дверей, печи в полукруглых нишах и скромной росписи плафон завершают художественную обработку помещения. Налево — арочный проход на лестницу, нарядную в два света, и двери в левый закругленный флигель и в коридор интимной половины. Направо — двери в правый закругленный флигель и в коридоры.

  Из нижних помещений главного корпуса выдается своим благородством художественная обработка кабинета графа. Наилучшее его украшение — плафон, прелестное сочетание зеленого и желтовато-серого цветов, служащих фоном для нежно-синего неба с тремя резвящимися амурами в центре, окаймленного кругом решеткой с вензелевыми знаками под графскою короной. Простая ныне гладь стен, вне всякого сомнения, была закрыта материей, а может быть, и гобеленовыми коврами. Из описаний современников графа, посетивших Ляличи, узнаем о пышной обстановке, украшавшей залы дворца. Но эти описания, к сожалению, очень скудны. Князь Шаликов, бывший в Ляличах в 1803 году, говорит: "Я жалел, что картины, которых очень много, не в одной особливой галерее. В кабинете хозяина есть одна достойнейшая примечания: магическая кисть художника изобразила, спящую Венеру без всякого покрывала кроме собственной руки ее... но что всего лучше, то она не Рубенсова, не Корреджиева, а собственного Апеллеса, следовательно уподобление Медицейской Венере простительно... В этом же кабинете и портрет хозяйки, которую б я также принял за Венеру, если б не предупредили меня".
  Скромные по обработке, другие комнаты нижнего этажа, служившие, видимо, приемными, были обогащены роскошными скульптурными панно, помещавшимися над дверями. Уцелевшие остатки этих панно указывают, что они составляли две барельефные группы, олицетворявшие науку и искусство. Гений науки, в центре панно в рост, задрапированный в широкую одежду, держит в простертой руке светильник, озаряющий сидящего юношу, углубившегося в мышлении с поднятой левой рукой с характерным движением соображения. На правое плечо юноши облокотился стоящий крылатый амур. Двое обнаженных детей, группируясь около глобуса, заняты чтением рукописи и географией. В центре другого панно крылатый, полуобнаженный гений искусства склонился к обнаженному ребенку, доверчиво прижавшемуся щекой к указывающей руке гения. Направо и налево разбросаны модели, с которых рисуют обнаженные дети. Оба панно, по-видимому, обладали прекрасной экспрессией и отличались великолепной моделировкой.
  Все это побито и части групп уже утерялись. Два достаточно сохранившихся панно кем-то выломаны со стен дворца и увезены в деревню Чешуйки, Мглинского уезда, где и вмазаны в стены хаты. Эти панно тождественны остаткам, находящимся во дворце, по сюжетам, размерам и формам и, несомненно, отлиты с одних моделей.
  Отметим, что во всех других многочисленных помещениях дворца не встречается таких серьезных и сложных скульптурных панно.

  Поднимаясь во второй этаж по парадной лестнице, по центральному и боковым саженным маршам, вступаешь постепенно в ту сферу пышности, изящества и красочных эффектов, которые парят еще поныне в анфиладах второго этажа. Пышный коринфский ордер с изумительно изящным антаблементом опоясывает пилястрами и колоннадами все стены лестничного помещения, служа опорой своду, прорезанному люнетами над окнами второго света и им симметричных впадин. Мягкий свет вьется из многочисленных окон и, благодаря контрасту с полутемным вестибюлем, лестница кажется залитой морем света. Прелестно нарисованная орнаментация плафона как бы умышленно — до щегольства — выделяется на темном красочном фоне, много добавляя общей монументальности ансамбля. Для усиления все той же монументальности были поставлены статуи в центральной нише и на особых пьедесталах по сторонам у входа в аванс-зал. От статуй этих уцелели только пьедесталы. Для уничтожения глухих и близких к зрителю плоскостей стены в ответ окнам продольной стороны лестницы написана подражающая им декорация с фоном из драпировок. С тою же цепью расширения горизонта написаны по сторонам маршей удаляющиеся перспективы арок и панорама местного ландшафта. С верхней лестничной площадки входили в аванс-зал, или боковым ходом — в интимную половину второго этажа, сообщающуюся особой лестницей с нижним и верхним этажами.
  Аванс - зал окнами выходит на балкон портика главного фасада, откуда открывается вид на главный двор и далее за ним на поперечную аллею. Вид на обширный "регулярный садик" с цветником, украшавшим когда то передний двор, обстроенный стильными корпусами обширнейших оранжерей и полукруглыми флигелями, был в свое время великолепен. Садом, парком и оранжереями особенно увлекался граф Завадовский, заботясь постоянно о том "дозриют ли на лимонных и померанцевых деревьях фрукты"... Нынешний двор пустынен, порос бурьяном и покрыт травой. Густой лопушник вырос на месте разрушенных до основания оранжерей, от которых остались лишь груды мусора и битых кирпичей. Сохранилась великолепно лишь аллея, разросшаяся до такого размера, о котором, вероятно, граф не мечтал...
  Аванс-зал строг и умерен, как в архитектурном, так и красочно-декоративном убранстве. Сочетание желтых и фиолетовых тонов как нельзя более отвечает значению скромного преддверия в великолепное помещение — круглый зал, находящийся под центральным куполом.
  Это величественное центральное, проходное со всех сторон помещение, освещенное верхним светом, мягко льющимся через окна купола, несомненно, было предназначено для помещения картин и статуй. Вероятно, об этом зале говорит Де-ля-Флиз, пленный доктор французской армии, наезжавший в Ляличи весной 1813 года, т.е. в то еще время, когда был жив граф: "Нас встретили дворецкий и множество слуг в ливрее с золотым галуном и повели в залу, украшен-ную мраморными статуями и историческими картинами между прочим и портретом кардинала Ришелье". Гигатские, парные, коринфские колонны уносят ввысь прелестный купол, в красочных декорациях которого великолепно сочетаются золото, голубой и темно-красный цвета. Нежно - золотистый фон и белая орнаментация зенита свода имитирующая открытую беседку с пилястрами, столбами и барьером, обвитую зеленью и цветами. Сурово строгая гладь стен, на которой рисуется величественная колоннада, служила прекрасным фоном для картин и статуй. Четыре изящно обработанные двери сообщают боковые помещения друг с другом. Налево — дверь интимной женской половины, прямо — гостиная, направо — великолепная столовая.
  Это одна из выдающихся, по производимому впечатлению комнат дворца, в почти храмовой, строгой архитектурной обработке. Мягкое освещение, прошедшее через открытую лоджию бокового южного фасада, придает таинственно-мистическую прелесть колоннаде, сгущая тени перехода, усиленные впадинами ниш. Свет не достигает также верха кессонированных ниш, где помещались печи, и оставляет в мягком полутоне плафон - нежное сочетание розового с зеленым, как нельзя более отвечающее центральному пятну плафона, где на фоне весенних облаков изображено шествие Авроры, бросающей цветы, резвящиеся амуры и стремительно несущийся к Авроре юноша-зефир на прозрачных стрекозиных крыльях. Но главный художественный интерес столовой сосредоточен не здесь. Он напротив колоннады, где на стене написано изображение императрицы Екатерины II. Портрет варварски иссечен и исцарапан в нижней части, где достает рука, но можно еще рассмотреть сидящую величественную фигуру в профиль с протянутой левою рукой. Императрица изображена на фоне зеленой висящей, полуоткрытой драпировки; вдали виднеются классической архитектуры триумфальные ворота, мост и колоннада. Императрица одета в голубое атласное платье с пурпуровой накидкой на плечах; пурпур находится и на светлом головном уборе. Изображение написано в довольно сильных тонах, как бы передающих масляную живопись. Особенно удачно взято сочетание голубой одежды с более нежными тонами голубого неба, захватывающего почти половину всей картины. На той же стене частью уцелели рельефные изображения мифологического содержания. В одном из них еще можно угадать фигуру Зевса, парящего на облаках; тут же виднеется орел, держащий в когтях перуны. Другая сцена, по-видимому, изображает Эроса; вдали виднеется толпа сатиров. На противоположной стороне, за колоннадой, к сожалению, скульптур не сохранилось, но нужно полагать, что все они, совместно с живописным изображением Авроры, были поставлены в живую аллегорическую связь с доминирующим изображением императрицы. Необыкновенную серьезность этой восхитительной столовой придает монументальная окраска пилястр и колоннады в коричневый с зеленым цвет, имитирующий мрамор. Их сильный тон прекрасно оттеняет всю нежность холодновато-серых стен и придает необыкновенную воздушность плафону.
  С правой стороны столовой, за колоннадой размещен ряд служебных, небольших комнат с выходом в аванс-зал и с лестницей, пронизывающей все этажи и доходящей до подвала к кухне. Прямо из столовой — выход на балкон-лоджию. С левой стороны столовой — вход в великолепный зеркальный зал.
  Весь залитый ослепительным светом, врывающимся с двух сторон и из окон второго света, зал поражает зрителя своей величиной. Утраченные зеркала, размещенные во всех простенках, усиливали широту и светлость. И, видимо, этот яркий ослепительный свет, отражающийся всюду, заставил чуткого художника умерить силу освещения прелестного кессончатого свода, где введена густая коричневая раскраска фона кессонов, прекрасно гармонирующая с нежной цветной раскраской многочисленных фоновых пятен свода, где преобладают декоративные мотивы, имитирующие бронзу. Достигнута монументальность и здесь и, кажется, нет лучшей комнаты во всем дворце, где все так выдержано, все так изящно. Особенно поражает здесь выработанность и тонкость рисунка орнаментаций, свободно и легко стелящихся по стенам и своду.
  Самый обширный во всем дворце, зеркальный зал предназначался, вероятно, для танцев и концертов. Помещение для оркестра удобно устроено на хорах, на уровне верхнего света, с короткой стороны залы, т.е. в третьем этаже дворца.
  Помещение связанное с зеркальным и круглым залами служит переходом к интимной половинe второго этажа и имеет выход на балкон портика, обращенный к парку. Очевидно, это главная—парадная гостиная.
  Сплошь обработанная скульптурными панно, скульптурными орнаментальными фризами и сочными лепными сандриками над дверьми, она имеет две печи и камин и, несомненно, была украшена матерчатой обивкой. Пышностью и уютом веет и сейчас от этого восхитительного, но уже разгромленного покоя. Почти совсем разобран штучный пол прекрасного рисунка. Исчез камин и зеркало над ним, и сильно потерпели белые кафельные поливные печи чудного рисунка и прелестной формы. Каким-то чудом уцелел еще плафон, великолепно выполненный в нежно - фиолетовой гамме. В противоположность монументальной строгости большинства плафонов дворца, плафон гостиной выдержан в жизнерадостном веселом тоне: главный мотив орнаментальных украшений — цветы и листья лавра. Четыре медальона по углам с изображениями женщин, собирающих цветы, снопы пшеницы, фрукты — быть может, символизируют времена года, или, что вероятней, это эмблемы мира и довольства. Эмблемы мира в виде знамен и пушек, перевитых венком из лавров, совместно фигурируют на плафоне и повторены четыре раза по сторонам, между угловых медальонов. Очень жаль, что от скульптур над дверями не уцелело ни куска: они могли бы пояснить и пополнить аллегорический смысл целого.
  Перед гостиной, снаружи находится портик фасада, выходящий в сторону парка. С балкона портика открывается вид на пруд и далее на парк бесконечный, зеленый и радостный. Далеко, далеко за прудом, вдали на правой стороне парка, с краю виднеется ротонда, остаток памятника графу Румянцеву, манящая своим светлым пятном. Парк отделен от дома большим прудом, ныне запущенным и обмелевшим, обладавшим, конечно, необходимыми в то время островами, перевозами, мостиками, пристанями и прочими принадлежностями, приобщавшими его к общим эстетическим замыслам художественного целого усадьбы. От пруда к самой веранде подходит сад, не имеющий ныне никаких следов былой разбивки и никаких признаков заботливых цветочных насаждений. Сад зарос, опустели пруды, парк заглох — красивая жизнь прежних лет навсегда угасла...
  Тихий рассказ о былой красивой жизни проникает в душу и наводит щемящую тоску о прошлом, о заглохших и забытых красивых уютах не так уж отдаленной старины. Изредка наезжавший в Ляличи граф сумел устроить все широко и богато. В этом устройстве ясно высказываются вкус и мечты того времени, когда прихотливая летняя жизнь приравнивалась к "аркадской идиллии", к мирной сельской жизни среди природы.
  Следующее за гостиной помещение характером убранства принадлежит к полуинтимным. Это или будуар, или, вернее, вторая гостиная. Изящно - спокойное убранство стен великолепно оттеняет красочно - сильный, монументальный плафон, эмблематически говорящий о могуществе и славе.

  Смежная комната по простоте и изяществу убранства ближе всего подходит к спальне. Своебразно каннелированный фриз и просто трактованный плафон, дающие нежное сочетание розового с желтым, прекрасно оттенены голубым бордюром, на фоне которого расположены изящно нарисованные пальметты.
  Несколько особняком, как от парадных, так и от интимных комнат, находится небольшое, заканчивающееся полукругом помещение. Оно сообщается через переходы, как со спальней, так и с парадной лестницей. Судя по занимаемому этим помещением месту, и в особенности по деликатно-тонкой и нежно-изящной обработке, вероятно, это был будуар.
  Мягкое освещение через единственное окно-дверь — с балкона лоджии бокового северного фасада, обусловливает те нежно-светлые тона декоративней обработки стен, где преобладают цвета белый и светло-серый. Как будто серебристый сумрак окутал это прелестное помещение и набросил нежную тень на его стены. Солнце никогда не заглядывает в эту комнату и, кажется, что все ее поблеклые тона увяли от недостатка воздуха и света.
  На светло-сером фонe стен рисуется изящная скульптура и красочно-декоративные растения панно, прелестно оттеняющие их нежность. Особое внимание обращает изящно-декоративная скульптурная орнаментация пилястр-лопаток, где среди перевитых гирлянд лавровых или померанцевых листьев размещены камеи, увы, давно уже исчезнувшие, так же как и вся скульптура, когда-то украшавшая панно над нишами, а также и над дверями, расположенная на светло-зеленом, нежном фоне. Гармонично-нежная окраска стен будуара великолепно оживлена сильно написанным плафоном, где выдержанное сочетание розового с зеленым оттенено красочно-синим фоном полукруга плафона, на котором рисуется большой венок из роз. К сожалению, совершенно утеряна центральная часть разрушающегося плафона. Обвалившаяся кровля, с северной стороны дворца, оставила без всякой защиты эту обаятельную по декоративным мотивам комнату, лучшую по художественности исполнения во всем дворце. Время окончательного разрушения ее уже близко!..
  Около этого дивного образца декоративного искусства сосредоточены предания об исключительной обстановке дворца, вывезенной из Франции после ликвидации, о многочисленных гобеленах, картинах, статуях и бронзе. Здесь, в этой комнате, определенно указывает предание, будто бы находилась кровать Марии-Антуанеты из Трианона.
  Третий, верхний этаж дворца — весь в зависимости от расположения двухсветных помещений: — парадной лестницы, зеркального зала, а также и пронизывающего его круглого центрального зала, через внутренние окна которого свет из купола проникает в центральные коридоры третьего этажа. Декоративное убранство комнат этого этажа просто, ограничиваясь лишь лепными карнизами плафонов. Этот этаж, по-видимому, был семейным помещением для детских, для занятий, игр и т.п., но тут же помещены и хоры для музыкантов, открытые в зеркальный зал.
  Полуподвальный этаж, связанный лестницами с верхними этажами, служил просторным помещением для многочисленной дворни, для кухни, кладовых и прочего. Он продолжается и под закругленными корпусами флигелей.
  Среди этих флигелей особого внимания заслуживает конечное помещение с правой, южной стороны крыла. Очень красивое и не менее роскошно обработанное, чем залы главного корпуса дворца, оно в декоративно-красочном отношении еще богаче. Кажется, нет другой комнаты в такой восхитительно-гармоничной окраске, в такой уверенной могучей гамме тонов. Трудно угадать былое назначение этой прелестной комнаты: она могла служить гостиной отдельного апартамента для особо важных гостей, или же общей салон-гостиной для приезжих. Ее уютно пышный вид с густыми насыщенными тонами окраски стен, панно и потолка, при общем густом зеленовато-сером фоне исключает возможность иного назначения комнаты, более официального. Особенно этому не соответствовало бы размещение по углам плафона целующихся голубков.
  Целый ряд описанных прелестных комнат дворца, видимо, имел не случайный, только декоративный интерес, но вместе и аллегорический. "В главном месте висит в весь рост портрет божества места сего".... говорит князь Шаликов, подразумевая портрет Екатерины. Де ля Флиз прямо приводит название комнат, видимо, аллегорического значения: "В так называемой Аполлоновой зале висит портрет Императрицы Екатерины II во весь рост, в великолепной раме с императорскою короною. Другая зала, Лукуллова была обита гобеленовыми обоями, изображавшими мифологические сцены — это был подарок Императрицы".
  К сожалению, совсем нет точных сведений о дворцовой обстановке. Переходя из рук в руки вместе с дворцом, обстановка постепенно таяла, разбредаясь по новым владельцам. Даже у настоящих владельцев Лялич, у Голодцев в Гомеле, как говорят, находятся картины и кое-что из обстановки, вывезенные из Лялич. Сведения современников об обстановке дворцовых зал ничтожны. Князь Шаликов указывает что: "Мраморные бюсты, статуи, превосходные картины, зеркала украшают все комнаты; для некоторых приготовлены драгоценные французские готлисы". Де ля Флиз говорит об этом несколько подробнее: "Кругом стояли дорогие мраморные статуи. Почти везде были развешаны картины первых мастеров, ценность им полагают в сто тысяч рублей. Меблировка всех этих комнат и несколько полинявшая штофная материя доказывают принадлежность свою прошлому веку"...
  Окидывая взглядом наружную и внутреннюю обработку дворца и угадывая и дополняя недостающее, мысль поражается небывалой роскошью и затейливостью прежнего барства. Но эта роскошь далеко не всем была по плечу. Даже богатейшие помещики того времени строили свои загородные дворцы из дерева: Останкино, Кусково, Архангельское и другие. Из камня же такой дворец-громаду могли построить только временщики, обладатели легко приобретенных, несчисленных богатств. Только фавориты могли созидать волшебно-фантастические дворцы из своих усадеб.
  В Ляличской усадьбе, несмотря на страшную разруху, сохранились следы высокой культуры 18 века. В ней виден изысканный вкус и ясное понимание красот подлинного искусства.
  Граф Завадовский, несмотря на непрерывающуюся службу, как истый сын своего века, был не чужд модных стремлений к благородной праздности, к сентиментальной оторванности от двора и окружающей жизни. Искренно любивший императрицу, граф Завадовский лелеял мысль устроить "тихий, уютный уголок отдыха и благодарных воспоминаний" и вынашивал эту мысль давно в своем воображении. Уже на склоне лет графа осуществилась эта мечта, но отдых не пришел, и графу, дожившему до 73-х летнего возраста, не удалось всецело насладиться покоем в им созданной роскошной обстановке. Неприятности по службе, распри с женой и придворные интриги как бы способствуют его сближению с природой. "Но сие все приближает меня к предмету столь желанному чтобы уединиться в деревню и счастливую получить независи-мость", так пишет он своему другу, графу С.Р. Воронцову, 29 октября 1788 года. В другом письме от 17 ноября 1793 года граф Завадовский, жалуясь на то, что дети его умирают в младенчестве, и упоминая о потере уже пятерых своих детей, говорит: "Никогда мне столько не был противен сей город как теперь"... Все это подвигает лелеемую мечту к осуществлению, и вскоре в значительно увеличенной усадьбе Лялич воздвигается грандиозный дворец.
  О том как увеличивалась подаренная Екатериной усадьба отзывается один из современников, весьма не лестно отмечая нравственные качества графа Завадовскаго (Державин, подробно сообщая о злоупотреблениях графа Завадовского по должности директора Государственного Заемного банка и о его неразборчивости в способах наживы, указывает, что алчность Завадовского не имела пределов; нажив легко свои богатства, он дешево скупал и даже отнимал землю у своих небогатых соседей в Малороссии. "Русские портреты 18 и 19 столетий. Издание Великого Князя Николая Михайловича"). Хотя, вопреки этому, большинство современников графа были очень благосклонны к нему.
  Точное время начала сооружения дворца неизвестно. В письме графа Завадовского к графу Воронцову от 12 апреля 1793 года отмечено, что граф на дом и сад "положил великия тысячи".
  Во всяком случай время производства работ по внутренней отделке падает на 1794 год, т.е. на время приобретения П.В. Завадовским достоинства графа Римской Империи (в графское достоинство Российской Империи Завадовский был возведен императором Павлом І в 1797 году), о чем красноречиво свидетельствуют графские инициалы, изображенные на плафоне его кабинета. В 1794 году дворец уже был сооружен, о чем граф Завадовский сообщает в письме к графу Воронцову от 30 июня 1795 года.
  Не имея возможности по службе долго пользоваться отдыхом, граф Завадовский бывал в Ляличах только наездами. Даже смерть Екатерины не изменила положения, и только лишь временная опала, в последний год жизни императора Павла I, позволила графу около года пользоваться им созданной, особой роскошью деревенской жизни. Император Александр I тотчас же по вступлении на престол призывает графа ко двору.
  Изящно роскошный дворец, весь переполненный произведениями высокого искусства, однако, видимо, не совсем подходил к мечтательному характеру графа, любившего природу и уединение. В переписке с графом Вороновым граф Завадовский рисуется восторженным поклонником красоты и вместе страстным любителем природы. Насажденный им, "дикий" английский парк служит предметом особой его заботы и увлечения. "Новый сад еще во младенчестве. По заочности я настолько заломил онаго, что отчаеваюсь одолеть в мой век и затеи и пространство". Пишет он 26 февраля 1800 года, и далее 10 июля 1800 года: "Часть сия есть во мне господствующая страсть, каковую умерят рассудительностью не могу себя принудить. По всяк день граничную черту подвигаю вперед".
  Пройдем в этот "безграничный" парк. Боже, как он разросся, как одичал!.. Сразу охватывает тревожное обаяние леса. Исчезли былые "картинные перемены". До не узнаваемости изменился былой "весьма увеселяющий Аглинской сад": не видно дорожек, холмиков и храмов, исчезли мостики, беседки и павильоны,— все заросло и исчезло. Старый густой парк стоит перед вами, как девственный лес. Но среди несущихся ввысь деревьев, в глуши величественно-роскошного парка еще цело довольно видное каменное здание, называемое летним дворцом. Серьезный и массивный дом едва виднеется среди необъятного векового парка.
  Строгая, серьезная архитектура этого здания,— в духе римского дорического ордера, указывает на серьезность его назначения. Это не увеселительный охотничий домик, это не павильон для балов, скорee это дом отдыха и уединения: от него веет какой-то особенной, сосредоточенной думой. Здесь хочется думать, работать и мечтать.
  Жуткое, неизъяснимо чарующее впечатление охватывает душу и вызывает думы о прошлом.
  Не здесь ли, главным образом, проводил время изредка наезжавший в Ляличи граф? Не здесь ли он мечтал о лучших временах, о своей молодости, о благоволении императрицы, истинной царицы его души? Не здесь ли проводил он дни и ночи среди любимых книг, уединяясь надолго от "всею мира"? — Недаром молва зовет этот дом летним дворцом и недаром изрыто все подполье этого дворца в поисках легендарных сокровищ, будто бы зарытых графом. Темный тогда был народ и по своему объяснял уединенную жизнь графа.

  По плану и группировке летний дворец весь рассчитан на эффект внутреннего, центрального помещения, перекрытого куполом и освещенного верхним светом через четыре больших полуциркульных окна. Этот центральный зал, расширенный с боков двумя колоннадами, прекрасно оттеняющими довольно сильно освещенное помещение, видимо, был назначен для постановки статуи в центральном месте (не здесь ли находилась мраморная статуя Екатерины II, вывезенная Энгельгардтом в Смоленское имение после покупки им Лялич у графа В. П. Завадовскаго? От Энгельгардта статуя перешла к Д. П. Ознобишину и пожертвована последним Академии Художеств). Центральное помещение летнего дворца окружено небольшими, уютными помещениями, могущими служить жилищем; среди них имеются и антресоли. Дворец запущен, лишен полов, дверей и окон, но целы еще его плафоны, скромно и изящно расписанные преимущественно бордюром.
  В близком расстоянии от летнего дворца находится прелестная ротонда—открытый павильон из двенадцати стройных кориноских колонн, несущих купол. Здесь находилась бронзовая статуя графа Румянцева Задунайского. Это "храм благодарности", и сюда-то граф Завадовский ежедневно приходил "поклоняться своему благодетелю". Павильон стоит на высоком открытом месте и выгодно рисуется на фоне зелени парка.
  Из павильона открывается широкий вид на пруд и на садовую сторону дворца. Вид этот утерял всю свою былую прелесть, которую придавал ему "устроенный" пруд, и в особенности сад-цветник, подымавшийся к нему от самого пруда. Ныне сад этот запущен, и большая часть его занята многочисленными, плодовыми деревьями, дающими владельцу немалый доход.
  Статуя графа Румянцева ныне находится на площади города Глухова, где поставлена на вновь сооруженном высоком пьедестале — с подобающими надписями. Едва ли в Ляличах она находилась на такой высоте: фигура графа Румянцева выступает сильным движением вперед и своею несколько наклоненной позой требует простора.

  (Статуя из Лялич была вывезена Энгельгардтом в Смоленское имение, откуда в 1866 году поступила в собственность князя С.П. Голицына, подарившего ее городу Глухову. Будучи в то время Черниговским губернаторов, и почетным гражданином города Глухова, князь С.П. Голицын полагал, что памятнику этому подобает находиться в Глухове, где находилось главное управление Малороссиею и где граф Румянцев, как генерал-губернатор, имел свою резиденцию.)
  Прелестная бронзовая статуя графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского, генерал-фельдмаршала и президента Малороссийской Коллегии, как гласит надпись на новом пьедестале, великолепная и в новом, нынешнем назначении памятника, несомненно, была более согласована с пьедесталом и выгоднее рисовалась под куполом изящной колоннады. Статуя графа Румянцева исполнена во весь рост (3 аршина высоты), в одежде римского воина с непокрытой головой, опершегося слегка на ствол дерева, к которому прислонен щит с гербом графа и девизом "не все войной". В правой руке граф Румянцев держит фельдмаршальский жезл, в левой — шлем. В ногах помещен свиток бумаг, на одной из которых имеется надпись: "Кагул, 1770 год, июля 21 дня". На стволе дерева помещена надпись, указывающая: что памятник проектировал Н.А. Львов, почетный член Академии Художеств, — модель сделана профессором и академиком скульптуры Рашеттом,— отливал статую из бронзы Гатклу, служивший в то время модельным мастером на императорском фарфоровом заводе.
  Прославляя "своего благодетеля", графа Румянцева, и Императрицу, граф Завадовский нашел другой, достойный способ увековечить их память, соорудив в Ляличах обширный каменный храм в честь св. Екатерины с приделом во имя св. ап. Петра и Павла. По церковным летописям, храм значится освященным в 1797 году. В ноябре 1800 года граф Завадовский в письме к графу Воронцову говорит: "Создал также и церковь каменную, больше чем деревенскую; в ней уготовано и место для моего гроба"... Где находилось в храме это место сведений нет.

  Прелестный и изящный, как и все сделанное графом, храм отличается оригинальной архитектурой. В далеко не маленьком храме сделано все, чтобы создать ему грандиозность. Он имеет пять куполов, обширный восьмиколонный, своеобразно решенный портик, усиленный двумя открытыми колоннадами с боков, объединяющими две симметричные колокольни с храмом в одну изысканную, широко раскинувшуюся группу.
  Художественный замысел, давший так много места декоративным формам храма в плане и в общих массах, едва ли вызван прихотью или стремлением к оригинальным формам. При широте искусственного насаждения "природы" кругом дворца, среди окрестных почти лишенных значительной растительности холмов, храм, связанный с дворцом аллеей, в сущности, находился в невыгодном положении, рисуясь, главным образом, среди открытой местности прилегающих полей. Подавляющая их обширность, видимо, и заставила дать видную величину торжественной, своеобразной группе храма.
  Самый храм по плановой идее прост, представляя квадрат, подготовленный для постановки пяти куполов — в центре и по углам. К нему с востока примыкает алтарный абсид с палатками, а с запада обширный портик. Боковые колоннады самостоятельны и не имеют с храмом никакой служебной связи.
  Внутри храм производит неожиданный и поражающий эффект: из колоссальных восьми окон трибуны купола врывается в сравнительно слабо освещенный нижними окнами храм ослепительный свет, прозрачно до мелочей освещающий изысканно благородную архитектуру. Свет льется по стенам повсюду и достигает алтарной глубины, где из-за скромной архитектуры иконостаса мощно выдвигается новая затея,— величественная синь (киворий) над престолом в виде храма славы. Шестнадцать пышных коринфских, каннелированных колонн, составляя четыре портика, несут высокий открытый аттик, перекрытый купольной сферой. Льющийся свет проникает сквозь окна аттика внутрь алтаря к престолу... К сожалению, он не достигает зенита сферы сини, видимо, изображающей вселенную, и не освещает вздымающейся над ней резной фигуры Христа с высоко поднятой хоругвью и пальмой в правой руке,— эмблемой мира. Свет не достигает и свода алтаря, и остальных всех сводов.
  По-видимому, стенной живописи не предполагалось давать первенствующего значения: стены и своды выкрашены в белый цвет, и кое-где местами на них виднеется скромная, но изящная, живопись академической школы. Такова же живопись икон иконостаса, исполненная на холсте. В местной иконе Богоматери предание видит портретное изображение супруги графа Завадовского, а в окружающих пяти херувимах безвременно скончавшихся ее детей.
  Снаружи храм сильно запущен. Обвалившаяся штукатурка обнажила кирпичную кладку, бурые пятна которой нарушают покой торжественно-монументальной глади стен и умаляют чистоту форм колонн и архитектурных линий.
  Заключая обзор Ляличских сооружений, нужно упомянуть еще об уцелевших помещениях обширных конюшен с башнями по сторонам, просто и красиво скомпанованных в одном стиле с дворцом. Ближайшая очередь разрушения за ними. Их собираются продать на слом...
  Все строения Ляличской усадьбы вместе с храмом, несомненно, сооружены одним лицом, на что указывают общие архитектурные приемы, одинаковость пропорций и рисунка профилей, и в особенности одинаково выдержанная общая простота сооружений.
  Кто же был талантливый строитель дворца, кто автор этой архитектурной громады, не уступающей по красоте многим итальянским виллам?
  Все постройки усадьбы просты, чужды всякой вычурности, но в них видно большое мастерство, большая художественная уверенность. Благородный вкус ясно проглядывает в этой простоте,— высшей зрелости художника. Граф Завадовский в своем письме к графу Воронцову указывает, что он: "По плану Гваренгия выстроил дом каменный, в здешних краях надиво, каков и в привинциях Аглинских был бы замечателен, не со стороны огромности, а по красоте чистых препорций своего фасада". А. Ханенко в своих "Рассказах о старине" без указания источника говорит, что план дома, проектированный знаменитым Кваренги, был исправлен карандашом самой императрицей, отмечая, что этот план с поправками императрицы многие видели у прежних владельцев Ляличах. В издании рисунков и чертежей Кваренги ни планов, ни фасадов Ляличского дворца не находится. Нет их и в подлинных чертежах Кваренги, хранящихся в императорском Эрмитаже. Несмотря на это, все же чувствуется рука великого мастера ясно видны его приемы, его упрощенность, лаконичность линий и форм. Конечно, нельзя допустить, чтобы обремененный столичной работой Кваренги мог сам постоянно руководить постройкой: съездить из Петербурга на юг, в Украину в то время было не так то легко.
  Строгий классик, Джакомо Кваренги (1744-1817), усердно как никто изучивший архитектуру древнего Рима и увлекавшийся творениями Палладио, прибыл в Петербург в январе 1780 года и вскоре, всеми признанный, был охвачен кипучей строительной деятельностью. Вся петербургская знать, особенно лица близко стоявшие ко двору, непременно желала строить по проектам любимого архитектора императрицы.
  Сравнивая Ляличский дворец с известными сооружениями Кваренги, отметим, что он отвечает тому времени творчества Кваренги, когда в произведениях его еще царил декоративный аскетизм: простые гладкие стены при почти полном отсутствии каких бы то ни было орнаментальных украшений, пропорции строги и выисканы,— во всем чувствуется суровость, близкая по духу к архитектуре Палладио и даже строже ее,— с сильно выраженным римским оттенком. Таков его Английский дворец в Петергофе (1781—1789 годов),— здание Академии Наук в Петербурге (1783—1787 годов) и Государственный Банк в Петербурге (1783—1788 годов). Государственный, ранее Ассигнационный—Банк архитектурными приемами и многими деталями чрезвычайно напоминает архитектуру дворца Лялич.

  Граф Завадовский, будучи в то время главным директором этого банка, конечно, принимал большое личное участие в сооружении здания и, вероятно, гордился этим лучшим из произведений Кваренги и, пожалуй, лучшим из всего, что появилось вообще в 18 веке. Близость архитектуры банка и дворца Лялич объясняется сама собою,— это очевидное желание графа воспользоваться признанной красотою банка для своих личных целей.
  Следовательно, своей архитектурой Ляличский дворец отвечает периоду наибольшей зрелости дарования Кваренги, т.е. 80-м годам 18 века, когда, вероятно, и был составлен его проект.
  Ляличский храм по оригинальности архитектурного замысла единствен, но и в нем глаз без затруднений отыщет приемы Кваренги, как в крупных, так и мелких деталях. Особенно интересны декоративные колоннады, объединяющие храм с колокольнями. Они чрезвычайно напоминают по приему колоннады Александровского дворца в Царском Селе (1792—1796 года) и Аничкова дворца в Петербурге (1804 год), и так же как он прелестны, хотя и менее нарядны.
  Принадлежит ли роспись Ляличского дворца Кваренги с утвердительностью сказать нельзя, но во всяком случае вся декоративно-скульптурная сторона отделки помещений, вся их архитектурная концепция задумана одновременно с замыслом всей архитектурной обработки дворца и притом одним и тем же мастером: это с несомненностью доказывает строгая композиция круглого зала, а также и двухсветный зеркальный зал и лестница. Красочная композиция всех помещений так тесно связана с декоративными, скульптурными и архитектурными формами, что и в голову не приходит мысль о разновременной работе различных мастеров: все так расчитано и продумано, и каждый отдельный эффект всесторонне взвешен. Во всем, как снаружи, так и внутри, царит полная гармония и, как в живом существе, обаятельны не одни части, а все художественное целое.
  С тяжелым чувством расстаешься с Ляличами. Гнетущая тоска о непоправимой, непростительной запущенности дворца охватывает душу. Надвигающаяся его гибель приводит в отчаяние. Реставрировать дворец уж ныне невозможно: не найдется ни средств, ни исполнителей, не говоря уже о невозможности восстановить былую внешнюю и внутреннюю обстановку. Впрочем, нужно ли роптать на судьбу? Тщательно и всесторонне реставрированная усадьба много потеряла бы в своей еще не поколебленной подлинности. Пусть многое разрушилось, многое утрачено, но все же и в таком виде усадьба еще представляет огромный художественный интерес. Нужна лишь поддержка, прекращающая дальнейшее разрушение усадьбы. Но более всего хочется иметь уверенность, что, наконец, оценят и не обрекут на окончательную гибель этот восхитительный по своей художественной цельности, дивный архитектурный памятник эпохи Великой Екатерины, так еще живо отражающей быт, стремления и вкусы вельмож, устраивавших себе "независимое деревенское житье".
  При выезде из Лялич невольно еще раз приходится столкнуться с печальной картиной разрушения усадьбы: высокая, массивная каменная ограда, тянувшаяся кругом парка на 15—18 верст, разрушена почти совсем... Еще вблизи дворца стоят ее мощные стены, но чем далее от него, тем более заметным становится их разрушение. Вначале попадаются незаделанные бреши, сквозь которые мелькают здания усадьбы, дворец, пруд, беседка на косогоре. Затем идут уже огромные прогалы с едва заметными остатками фундаментных оснований. Далее и далее от дворца от стен уж не остается никакого следа. Запущенный и местами повырубленный парк сливается с окрестностью, ничем от нее не отличаясь, и нет уже возможности определить его границы.
  Исчез прекрасный "аглинской сад" с его "природными" красотами, от которых граф Завадовский "вне себя был, прельщаяся различными видами". Бесследно пропала главная забота графа, на которую он посвятил 30 лет своей жизни, тратя "великия тысячи", упорно подготовляя себе "утешение в красотах природы", которыми он мог гордиться.
  Рушилась былая культура, — удивительный парк одичал, и разбежались населявшие его когда-то "разные звери". Безжалостно чья-то неутомимая рука разбирает до основания его стены, постепенно сглаживая последние остатки "садовых затей", столь характерных для высших аристократических слоев исчезнувшего помещичьего быта.