СУРАЖСКИЙ РАЙОН
ПОХОД ВЕЛИКОЙ АРМИИ В РОССИЮ В 1812 ГОДУ. ЗАПИСКИ ДЕ ЛЯ ФЛИЗА
Доктор французской императорской гвардии. Перевод с французской рукописи автора. (Приводится в сокращении.)
***
Отсюда мы отправились в имение Ляличи к графу Завадовскому. С нами поехал и один из господ Лишиных. Мы проехали около 20 верст, когда по дороге нашей потянулась, верст на пятнадцать, кирпичная стена, которою обнесен был лес, полный красного зверя: оленей, кабанов и козуль. Вдали на горе виднелись высокие здания и большая церковь. Наконец, проехав село с дрянными избами и бедным крестьянским населением в рубище и лаптях, мы очутились в аллее, усаженной большими деревьями, которая привела нас в нечто похожее на городок с каменными красивой архитектуры домами в несколько этажей, с зелеными крышами. Вскоре мы подъехали к красивому дворцу в три этажа с колоннами и зеркальными, окнами из цельного стекла. Нас встретили дворецкий и множество слуг в ливрее с золотым галуном и повели в залу, украшенную мраморными статуями и историческими картинами, между прочим, и портретом кардинала Ришелье.
Доложили графу о нашем приезде. Спустя несколько минут, к нам вышли два наши офицера, поручик Ларок, из хорошей фамилии, знакомый мне по походу, и кирасирский капитан Баратье. Оба были приняты в дом гостеприимным графом, и не могли нахвалиться его обхождением. Заставив нас довольно долго прождать, граф, наконец, вышел. С особенною приветливостью встретил он господина Скорупу, вероятно, коротко ему знакомого. Граф был молодой человек высокого роста, рябой; на нем был черный фрак. Господин Скорупа представил меня графу, который сказал мне несколько слов отличным французским языком. Посадив нас, граф заговорил уже по-русски. Потом приехали еще соседние помещики, между ними господин Искрицкий (Александр Михайлович Искрицкий, отец декабриста, Демиана (Демьяна) Александровича Искрицкого) которому граф оказывал особое предпочтение. Перед обедом подали на серебре закуску, затем сели за стол. Нас было двадцать человек. Я сел между нашими офицерами. Во время стола на хорах играла музыка. Стол был чисто французский; вина самые лучшие, а за десертом удивлялся я множеству ананасов, во Франции совершенно неизвестных. Эти плоды разводили в графских оранжереях. Общего разговора не было, а как все между собой говорили по-русски, то мне оставалось только беседовать с моими товарищами.
После обеда, мы прошли через несколько комнат, с позолоченною мебелью, и остановились в гостиной, где расставлены были зеленые столы. Тут все сели за игру, кроме нас французов. Мои товарищи увели меня, чтоб показать мне все чудеса графского дома. Я насчитал в нем до ста комнат. В так называемой Аполлоновой зале висел портрет императрицы Екатерины II во весь рост, в великолепной раме с императорскою короною. Другая зала, Лукуллова, была обита гобеленовыми обоями, изображавшими мифологические сцены,— это был подарок императрицы. Кругом стояли дорогие мраморные статуи. Почти везде развешаны были картины первых мастеров; ценность им полагали в сто тысяч рублей. Меблировка всех этих комнат и несколько полинявшая штофная материя доказывали принадлежность свою прошлому веку. Отец графа, как сказывал мне Скляревич, был одним из любимцев Екатерины II. Это был человек ученый и красноречивый. Он начал поприще свое с военной службы под начальством фельдмаршала графа П.А. Румянцова. Ни одно правительственное действие не совершилось без его участия. Он был статс-секретарем, а впоследствии и министром народного просвещения. Не более года прошло со дня его кончины. (Граф Петр Васильевич Завадовский, умер 10-го января 1812). Далее мы осмотрели великолепную русскую церковь: образа иконостаса были писаны в Италии; один из них, изображение Богородицы, был портрет графини Завадовской, славившейся своею красотою. Заходили в большую оранжерею, состоявшую из целой аллеи столетних померанцовых деревьев, полных плодов; отсюда перешли в теплицу, где разводились ананасы, этот тропический плод. Погуляли и в парке около большого искусственного пруда, но как весна еще не вполне установилась, то прогулка эта, не развлекаемая пением соловья, не могла еще представить большого удовольствия. Зато мы полюбовались бронзовою колоссальною статуею Румянцева, поставленною посреди колоннады в самом парке.
Сумерки приближались, так что мы принуждены были возвратиться в дом. Оттуда слышалась музыка, которая играла все время, пока общество играло в карты. Оркестром управлял итальянец-капельмейстер. Последний попросил нашего Баратье сыграть соло из пьесы "Толедский слепец", и игра его так очаровала играющих, что они на время оставили игру. После роскошного ужина, снова сели за карты, а мы, не играющие, удалялись в отведенные нам прекрасные комнаты.
На другой день встали очень поздно. Кофе на серебряном сервизе подали нам в комнаты. После, когда все общество собралось в гостиной, мы узнали, что граф проиграл очень много денег Скорупе и Скляревичу.
Господин Искрицкий пригласил господина Скорупу и меня в свою деревню, соседнюю с Ляличами, куда и граф собирался с господами де-Ларок и Баратье. Граф еще не выходил из своих комнат. Тем временем господин Искрицкий разговорился с нами французами. Так как я во все время пребывания моего у братьев Скорупа не слыхал ни слова о политике, и они не получали даже газет, явно не интересуясь происходящим в свете, то мне и товарищам моим очень приятно было, когда из разговора господина Искрицкого увидали, что он посвящен в политические дела посредством различных получаемых им журналов. Несколько сделанных им мне вопросов показывали, как любопытно было ему слышать подробности о Наполеоне и московском походе из уст француза. Но и мы любопытствовали знать, что происходило в промежутке времени, что мы находились в плену. Господин Искрицкий рассказал нам трагический переход французов через Березину, бедствия отступавшей армии и все, что происходило после битвы у Красного. Господин Искрицкий ненавидел Наполеона. Вот что он сказал о нем в заключение:
"В начале московского похода до Смоленска все операционные действия Наполеона доказывали его знание дела и военный гений; но как скоро он вздумал двинуться на Москву, так он нарушил самые элементарные начала искусства, потому что малейшая неудача грозила повлечь за собою целую катастрофу, по причине слишком отважной цели. К чему было ему оставаться в Москве без всякой славы, когда, напротив, приближение зимы должно бы заставить его удалиться? И характера русского Haполеон не знал, тогда как наше отечество тем и сильно, что его защищает не только климат, но и неизменный обычай народа жечь города и селения, чтобы не допустить неприятеля до захвата его земли. А как назвать это забвение всех предосторожностей для обеспечения отступления? Храбрая армия по его вине погибла от стужи и голода". Затем Искрицкий нам сообщил, что Наполеон, этот беглец, как он его называл, находился уже в Париже с 20-го прошлого декабря, и декретом повелел произвести новый набор в 250 тысяч человек, намереваясь предпринять вторую кампанию.
Тут же мы узнали, что остатки французской армии очистили Пруссию 20-го января. Император Александр обратился с прокламациею к германским народам, призывая их свергнуть иго Франции; Пруссия возобновила союз с Россиею, и войска обеих держав незадолго перед тем заняли Дрезден. Швеция тоже заключила союз с Англиею против Наполеона. Всего более удивило нас известие, что бурбонский принц, какой-то Людовик XVIII, существования которого мы и не подозревали, обратился к Европе с объявлением, что он готовится вступить на престол своих предков. Все эти известия навели на нас страшное уныние, и будущее тревожило нас. Тут господин Искрицкий нас оставил, спеша домой в свою деревню, приготовить все для нашего приезда.
Наконец, граф вышел из своих комнат и нас позвали к завтраку. Граф был на этот раз любезен с нами, не так, как накануне, и рассказал нам, что находился в походе 1812 года, в качестве адъютанта генерала Кутузова; назвал нам несколько дел, в которых он участвовал, но, не в состоянии будучи долее переносить тяжелый поход, он вышел в отставку.
Стали собираться к отъезду. Подали новомодную коляску на высоких рессорах, запряженную шестеркою великолепных лошадей графского знаменитого в крае завода, и еще несколько экипажей. Граф взял с собою господина Скорупу, а господин Скляревич и я сели в другой экипаж. Не смотря на дождь и грязь, лошади провезли нас очень скоро, расстояние в 25 верст. Мы въехали в село, получше обстроенное, нежели Ляличи, и крестьяне здешние казались не столь бедными. (Село Душатин (Душатино), населенный пункт, подаривший миру декабриста Демьяна Искрицкого, музыканта Николая Рославца, командарма Кузьму Подласа).
