Eкатеринин-дар.
Великой, незабвенной, обожаемой Монархини и одному из тех счастливых смертных, которые изумили судьбу свою обращением особливого ее взора на себя (граф Петр Васильевич Завадовский)— село, достойное своего имени; дар, достойный руки своей! Оно служит славою и украшением своего Края (Малороссийской Губернии).
Подъезжая к нему, видите такое местоположение, которое скрывает что-то от нетерпеливых глаз ваших; обещает вам многое и зовет вас, так сказать, во святилище свое; потом видите прекрасно выстроенное село и великолепную церковь Греческой и Римской архитектуры вместе; наконец огромные палаты, которых флигели, выходя из корпуса дома наравне со вторым этажем его, представляют вам отверстые объятия — может быть символическое выражение гостеприимства хозяина — не знаю.
Внутренность дома соответствует красоте наружности. В главной гостиной в главном месте висит во весь рост портрет — божества места сего, божества души и сердца хозяина — портрет Екатерины II. Мраморные бюсты, статуи; превосходные картины, зеркала украшают все комнаты; для некоторых приготовлены драгоценные французские готлисы.
Я жалел, что картины, которых очень много, не в одной особливой галерее. В кабинете хозяина есть одна достойнейшая примечания: магическая кисть художника изобразила спящую Венеру без всякого покрывала, кроме собственной руки ее, на которую самый страшный Мизогин (Мизогиния, от древне-греческих ненависть и женщина — ненависть по отношению к женщинам, женоненавистничество. Мизогин — человек, которому свойственна мизогиния) тихонько подосадует, потому, что она служит самым строгим покрывалом…
Какие прелести !.. все в ней — Венера, как говорит дю Пати о Медицейской; но что всего лучше, то она не Рубенсова, не Корреджиева, а собственного Апеллеса — следственно уподобление Медицейской Венере простительно. Можно мимоходом сказать, что наша Малороссия — другая Италия: живописцы, певцы и музыканты здесь образуются Природою. В этом же кабинете и портрет хозяйки, которую б я так же принял за Венеру, если б не предупредили меня.
Теперь желал бы я быть самим Апеллесом — чтобы чудотворною кистью написать вам здешний истинно Английский сад. Вам указывают его, и вы смотрите на дремучий лес; входите в него, и понимаете ошибку свою. Прежде всего встречается глазам вашим белый величественный павильон, осененный с трех сторон высокими густыми деревьями; приближаетесь к нему, и видите в центре колоннады его Задунайского Ахиллеса — бронзовую во весь рост статую на диком мраморном пьедестале. Я снял шляпу перед Героем; осматривал его почти с благоговением и читал в мыслях стихи нашего Лафонтена к сей самой статуе:
Почтенный лик! Когда б ты был сооружен
С перуном пламенным на берегах Кагула,
Где гордый Музульман растерзан, низложен,
И где земля в крови несчастных жертв тонула;
Тогда бы, на тебя взирая, каждый рек:
"Румянцев славный вождь!" — и мимо бы протек.
Но здесь, здесь всяк тебя прохожий лобызает:
Здесь не Герой в тебе блистает,
Прославивший себя единого войной,
Обрызган кровию врагов среди сражений;
Но друг, но ближний мой
И благотворный Гений!
Он изображен, по обыкновенно, в Римской одежде, с открытою головою; шлем его повешен на сучке пня, на котором Герой присел не много, чтобы отдохнуть, после бессмертного труда своего; в одной руке у него фельдмаршальский жезл свой, которым касается он к щиту герба своего, у левой ноги стоящему, и имеющему сей Латинский девиз: "Не только оружием" — девиз не самый скромный; но Алькидам ли уважать скромность? — На базе статуи изображены победы его — Кагул с страшной неприятельской батареею и прочее.
Благодарность воздвигла монумент сей! Сказывают, что хозяин никогда с покрытою головою не подходит к нему.
Благодарность, святая благодарность! ты трогательнее, любезнее самого благотворения! ты служишь опытом изящного сердца!
Потом идете березовым проспектом, из которого выходите на меланхолические узенькие излучистые дорожки; задумываетесь; желаете милого сердцу вашему товарища себе ... Признаюсь, что, гуляя по сим дорожкам, я беспрестанно вспоминал о тех двух картинах, которые в кабинете хозяина, и о которых я говорил вам: они представлялись мыслям моим в соединенном образе... Там находите купальню, которая приведет на мысль вам купальни Аспазий, Альцибиядов; здесь храм покоя с Греческою надписью; там дикую пустыню, в ней полуразвалившуюся хижину, в которой жил некогда — деревянный анахорет; немного подалee от нее уединенный храм его; здесь зверинец с быстрыми оленями; там зал беспечности (fans-fouci). Сидя на галерее ее, можно забавляться травлею диких зайцев, которых в саду очень много, и которых выгоняют на площадку к самой галерее; или прекрасным отдаленным видом, ибо местоположение ее полугоре выше деревьев, перед нею шумящих; здесь прелестный зеленый лужок; по нему извивающуюся светлую речку — на ней плавающих гордых лебедей; наконец множество оранжерей с лучшими деревьям, с златыми плодами и прочим и прочим. Каменная стена обносится кругом всего сада — страшного пространства; но вот замечательная черта в одном месте, где идет стена сия, стоял древний развесистый дуб; ему приходилось остаться вне сада: хозяин велел обнести его стеною — и дуб, стоя в треугольнике, говорит, кажется, прохожему: "я покоюсь в уважение лет моих по великодушию моего владетеля".
Мы были здесь всем своим обществом и прожили несколько дней. Когда сели в первый раз обедать, то раздалась вдруг музыка в круглой великолепной зале подле столовой. Блестящий стол, огромная музыка, златые чертоги и мысль, что угощаемся без хозяина (которой очень редко живет здесь) — все это так было похоже на очарование, на Феино жилище, на волшебный замок — все это так пленяло рыцарское воображение мое и вкус к чудесам романов!.. После симфонии заиграли с хорами певчих известный Польской: Славься сим, Екатерина; слезы засверкали в глазах у некоторых из дам моих... Ах! имя ЕКАТЕРИНЫ, столь драгоценное везде и всякому, могло ли не трогать здесь и облагодетельствованных Ею!.. Я так же тронут был до глубины души моей, и самым сладостнейшим образом. Место хозяина заступал родной 6рат его. Я жалел, для чего он не настоящий хозяин подобного Екатеринин - дара, будучи настоящим человеком!.. Какая душа, какой характер! Диоген погасил бы перед ним фонарь свой — клянусь вам в этом — или по крайней мере, друзья мои, вы вместе со мною пошли бы искать другого, лучшего человека.
Когда вы смотри здесь на безискуственную богатую Природу и на великолепный городской дом, то воображаете его гостем, иностранцем, которой забрел сюда из Петербургской Миллионной... Такой контраст разрушает, кажется, связь идей о сельских приятностях.
Признаюсь искренно, что Екатеринин-дар требует лучшей кисти, нежели моя — но я сделал эскиз его, и для меня довольно.