СТАРОДУБСКИЙ РАЙОН
Очерки народной жизни в Малороссии во второй половине XVII столетия, Левицкий
Цыганы и евреи.
У тогдашнего стихотворца Климентия есть вирши: "О цыганах и жидах", начинающаяся так:
Цыгане та жиды одни едним равни,
Поневаж вельми тие люде есть злонравни,
Бо в ных только есть правды, як в шелягу сребра...
Збытечные людях чипят ошуканства...
Покойный П.А. Кулиш, напечатавший эту виршу, предполагал, что она относится к польской Украине, так как-де евреям не было доступу в козацкую Украину до времен Екатерины II. Действительно, при жизни Богдана Хмельницкого никто из них не осмеливался и показываться в козацком крае, а те из евреев, которые не успели бежать отсюда, подверглись истреблению или же приняли крещение (многие из таких "перехрыстов" сделались родоначальниками старшинских (впоследствии дворянских) фамилий в Малороссии). Проезжавший в это время через Малороссию Павел Алеппский расточает похвалы свирепости, с какою козаки искореняли иудеев, и восхищается тем, что в крае не осталось ни единой души из людей этого "гнуснаго народа". Но не прошло и четверти века после Хмельницкого, как евреи снова стали исподоволь появляться в козацкой стране. Прежняя народная ненависть и злоба к ним, видимо, была забыта, и евреи, разъезжая по ярмаркам, не только сознают себя в полной безопасности, но иные прямо ведут себя дерзко, вызывающе по отношению к местному населению…
Во всяком случае несомненно, что уже в 1680-х годах евреи свободно проживали (хотя и в малом количестве) в Малороссии, разъезжали по ярмаркам и торговали водкою. В роли оседлых корчмарей и шинкаров они пока еще не выступают.
Но вот пред нами процесс о евреях, занимавшихся более предосудительным промыслом. Дело происходило в Стародубе, в ноябре 1690 года. Незадолго пред тем поселился здесь еврей Ирша Якубович, "захожий" из местечка Народич, Овручского повета. Кроме двух сыновей, при нем проживали „два жидки молодых" Израиль и Гаврило, которые, "постерегши, знат, по нем шкодливые християнскому жытыю поступки, отверглися злого их еврейского неверыя", приняли крещение и были переименованы в Романа и Михайла. Желая свести какие-то счеты с прежними единоверцами, эти неофиты выступили в полковом суде обвинителями Ярши в том, что он, "живучи межи християнами, мает таких злочынцов, которые, крадучы в людей коне и речы иншых, потаемне продают ему". При этом они назвали некоего Петра Кондратенка, как одного из таких "жидовских переводников". Он оказался выходцем из Стеблева, что близь Корсуня. Его и еврея Иршу с двумя сыновьями тотчас разыскали и привели в суд. Все они, конечно, отрицали возводимые на них преступления, но когда Кондратенку пригрозили сечением, он стал виниться и так показал:
- Жыд Ирша Якубович з сынами своими подмовили мене на переводню - красты им кони, которых юж я, на розных мисцех, в розных людей укравши з десятеро, безцинне (задешево) попродалем жыдам помененым.
Слыша это сознание, выкресты Роман и Михайло прибавили:
- В того ж злочынця Петра жыд Ирша не тылко краденые куновав кони, але и казаны горилчаные такие ж краденые покупыв.
Кондратенко, "за погрозкою постронковою", должен был сознаться, что украл казаны у некоей Хваихи и продал евреям.
Старый Ирша "ни до чого не признался", говоря:
- Не знаю того и не видаю; хиба мий сын якый без видома мого вчыныв тое.
А обвинители все не унимались. Выкрест Михайло рассказал следующее:
- В сем же року 1690, о празнице Вознесения Господня, йидучи мы з Мошком Иршоничом, жыдом, з Почеповского ярмарку, сталы на ночлиг под Почепом, подле горы Бабынои, де при початку ночи противко цегельни ставши, покилко кротне Иршович ходыв под почлижныкы для крадижкы коней, але вертався, бо брехалы собакы; потим, пойшедшы под туман, ранком, украли двое коней, з которых едного познал Заруцкий, а другого Мошко мни отдав, а я того коня проминяв на диогот. А старый Ирша на самый празнык Рождества Богородици, в Яремы, такого ж злодия, купыв четверо коней и попродав розным людем на сторону.
Роман рассказал еще худшее о другом сыне Якубовича, Конеле Иршовиче:
- Едного разу оный Конель, звирывшися мни, яко жыдови такому ж на тот час будучому, повидав: Я, прави, и брать мий с липый, та жыдок докторчик, который мешкав в городи Коропови, згубилисмо за Христиновкою, за рикою Ушею, чоловика именем Микиту, купца киевского, которому перше з отрутою в рот улили килишок горилки, потим оного вожками задавили до смерты.
Так как обвиняемые отрицали все эти факты, то в виду предстоявшего следствия полковой суд велел арестовать Кондратейка и обоих Иршовичей, а с их отца взял подписку в том, что по всем означенными обвинениям он обязан "усправедливитися в доводами певными, где належатимет". К сожалению, дальнейший ход этого дела не известен.
Судя по данным этого документа (и другим), можно полагать, что евреи раньше всего стали проникать из Белоруссии и Киевского Полесья именно в северную Украину и что к концу XVII столетия их было здесь больше, чем в южных полках. Промышляли они здесь перепродажей лошадей по ярмаркам, торговали дегтем, а некоторые из них слыли "докторчиками", т.е. занимались врачевством. Последнее не удивительно, если вспомним, что на Волыни еще во второй половине XVI столетия было немало ученых докторов евреев, практиковавших среди местных магнатов и шляхты; много было евреев и между тамошними "балверами" (фельдшерами). Проникая в северную Украину, евреи скоро начали арендовать панские шинки и корчмы, а попутно с этим занимались конокрадством, устройством воровских притонов и сбытом краденного. Скоро после того их стали обвинять и в тайных убийствах. Неудивительно, что именно в северной Малороссии евреи возбудили против себя всеобщее неудовольствие, и не далее как в 1704 году в черниговском полку произошел настоящий еврейский погром, не распространившись на другие полки лишь благодаря принятым Мазепою предохранительным мерам (очерк Н.И. Костомарова "Жидотрепание в начале XVIII столетия", в Киевской Старине 1883 год, книги 1, 3). А в гетманство Скоропадского и Апостола издается уже ряд универсалов о повсеместном изгнании иудеев из пределов Малороссии, и только в царствование Екатерины II они снова приобрели здесь право гражданства.
Левицкий, 1902 год.
