Брянский край

Труды Черниговской Архивной Комиссии, выпуск 10, 1913 год

  Коровченка, хутор под городом Стародубом.
  (Очерк из истории землевладения в Старой Малороссии).
  В 1678 году Стародубовским полковником был поставлен Григорий Карпович Коровка-Вольский, которого в простонародье иногда называли "Коровченком".
  Это был по своему происхождение, как замечает Лазаревский, выходец из за Днепра, на что указывает и его прозвание "Вольского". В 1668-1672 годы Коровка был Батуринским сотником; это говорить за него, как за человека расторопного, потому что только такими людьми и замещался этот щекотливый уряд, находившийся "при оке гетмана".
  При низложении гетмана Многогрешного Коровка пристал к старшине, совершившей низложение. Этому обстоятельству было придано немаловажное значение, и на раде, избравшей гетманом Самойловича, Коровка был поставлен генеральным бунчучным. В мае 1672 года Коровка ездил в Москву посланцем от генеральной старшины; затем, с июня 1672 года он уже генеральный хоружий, а с мая 1677 года Самойлович ставит Коровку Чигиринским полковником и наказным гетманом. Тяжелый год провел он в Чигирине, где выдержал два приступа, из которых второй окончился разорением Чигирина. После этого само собою окончилось Чигиринское полковничество, и Коровка возвратился в Батурин. За Чигиринскую службу гетман Самойлович и назначил Коровку в 1678 году Стародубовским полковником на место убитого полковника Молчана.
  В октябре этого года Григорий Карпович был уже в Стародубе, куда он явился со своею семьею. Как человек ловкий, с большим положением и заслугами за свою боевую службу, он чувствовал силу своей власти, не колеблющееся свое служебное положение и потому постарался получше устроить в Стародубщине свои материальные дела. Сына своего Игнатия он поставил Стародубовским полковым есаулом и дал ему за его "службы" маетности, село Кривец и село Осколков. Сам же Коровка забрал себе в "ранговое владение несколько сел" без разрешения гетманского, завладел селом Шкрябиным и землями, лежащими к западу от Стародуба.
  Настоящий очерк и составляет историческое исследование о владении этими землями, получившими впоследствии название Коровченских.

***

  Приблизительно в начале своего правления полком, в 1678 или 1679 годы, Григорий Карпович Коровка, пользуясь своей сильной, в то время, полковничьей властью, присвоил себе село Шкрябин и все земли, лежавшие по берегам реки Бабенца, от самого Шкрябина до хутора "пана Ивана Тимошенка", как впоследствии называли Маслинский млин.
  По всем вероятиям, и Шкрябин, и все земли, захваченные Коровкой, принадлежали к числу магистратских маетностей.
  Здесь, не далеко от города, так в двух верстах от него, на гороватом месте Коровка построил млин, чем много увеличил свой доход, так как в то время мельницы приносили владельцу незаурядный барыш.
  Коровка использовал водяную силу реки Бабенца, устроил для мельницы запруду и увеличил находившееся здесь озеро.
  Вблизи млина, на гороватом же месте, им была воздвигнута светлица, разбит сад, построены некоторые хозяйственные здания.
  Таким образом, недалеко от города, Коровченок устроил для себя хутор с мельницею и, конечно, он это сделал, опираясь только на свою власть, и, невидимому, без разрешения гетманского.
  Не долго, однако своими трудами мог пользоваться Григорий Карпович. Его личные заботы об хуторе были навсегда прорваны поставлением его в 1682 году Киевским полковником. В Стародубе же остались его сыновья, заботе которых и были переданы, как Шкрябинское владение, так и вновь образованный хутор. По смерти самого Коровки эго имение перешло по наследству к сыну его Феодору Григорьевичу, а когда последний переселился в Козелец, будучи поставлен также Киевским полковником, то продал его вместе с другими владениями, перешедшими к нему от отца и от уже умершего брата, Стародубовскому полковнику Лукьяну Жоравке, не позднее 1708 года.
  Против села Шкрябина, на другом берегу реки Бабенца, окруженный со всех сторон землями, только что купленными Жоравкою у Федора Вольского, находился хутор с млином, называвшийся Шкрябинским и принадлежавший Стародубовскому бурмистру Никите Потаповичу. Очевидно, Жоравке не нравилось, что среди своих земель находился чужой хутор, с чужою мельницею. Да и в хозяйственном отношении ему было удобнее иметь мельницу под Шкрябиным, под рукою, а не возить молоть зерно к самому Стародубу в Коровченскую мельницу. И вот, 28 марта 1712 года, в Стародубский магистрата явились: поверенный полковника Жоравки – магистратский писарь Григорий Отвиновский и бурмистр Никита Потапович, которые заявили, что доверитель первого и второй меняются своими млинами и хуторам и, т.е., что взамен уступленного Потаповичем Шкрябинского млина Жоравка уступает ему свой млин на реке Бабенце под Стародубом, что "выше млина пана Ивана Тимошенка Маслинского, з озером и зо всеми до него належитостями". Эта мена и выпись с нее были утверждены самим полковником Жоравкою. Несмотря на то, что в выше сказанном акте и говорилось о "добровольной" мене млинов, но весьма возможно, что это произошло под известны давлением Жоравки, который, как это обычно в то время бывало, не стеснялся в проведении своих хозяйственных мероприятий выгодами и желаниями других.
  Семь лет владел Никита Потапович бывшим владением Коровки, или, как начали называть этот хутор, "Коровченкого". Года и нездоровье заставили старика Никиту на случай его смерти составить духовное завещание, для подписания которого он позвал своего недалекого свойственника войскового товарища Петра Корецкого, войта Стародубовского Григория Злотникова, бурмистра Герасима Афанасьевича и магистратского писаря Григория Отвиновского.
  Не имея прямых потомков, набожный старик по своему завещанию оставил "млин, на речце Бабинце, вижей Маслиного млина, о двох каменях мучних, ступном же и валюшном одном коле, стоячий, називаемий Коровченков", Стародубовской Спасо-Преображенской церкви, где и просил его похоронить; этой же церкви он завещал две тысячи золотых, "абы пред иконами святыми о моем спасении свеща не угасала". Все же остальное имущество свое, движимое и не движимое, он отдал в распоряжение "знатного товарища войскового пана Петра Корецкого" для раздела между своими родственниками.
  Завещание это было составлено в Коровченке, у постели больного старика, 10 декабря 1719 года. Здоровье Никиты все ухудшалось, и вот, около мая 1720 года, он умер и затем был похоронен, согласно своему желанию, в Спасо-Преображенской церкви в Стародубе.
  Полным распорядителем над имуществом покойного Никиты Потаповича, согласно его завещания, сделался Петр Корецкий, который, вместе с одним из свойственников покойного – бурмистром Иосифом Самойловичем, начал самовластно распоряжаться всем оставшимся добром: "триста двадцать червоних, да сребра тридцать три рубля с полгривном" Корецкий взял себе, а "два облека" отдал своему пасынку Григорию Гамалее. Наверное, и Самойлович себя тоже не забыл и кое что получил из вещей Потаповича.
  Коровченский млин при этом отдан был тем же Корецким, в аренду от церкви войту Стародубского магистрата Григорию Самойловичу Злотникову сроком на один год, т.е. с 1 сентября 1720 года по 1 сентября 1721 года, за двести двадцать пять золотых в год. Это арендное условие, однако, не было осуществлено, т.к. в декабре 1720 года Иосиф Самойлович, или Самусенко, пользуясь помощью Петра Корецкого и покровительствам гетманши Скоропадской, предъявил свои права на Коровченский млин. Он подал гетману прошение, в котором изложил свои права на Коровченку и выяснил свои отношения к покойному бурмистру Никите. В этом прошении он, между прочим, писал, что охранил дом Никиты Потаповича во время нашествия Шведовъ, что в продолжение двадцати лет он хранил у себя его-же денежную сумку, что он, словом, во всей торговле своего умершего свойственника принимал деятельное участие и часто своей энергией, работой и своими деньгам и выводил его из трудного материального положения, в какое тот неоднократно попадал. А самое главное, писал он, это то, что Никита Потапович не раз высказывал свое желание оставить после своей смерти Коровченский хутор ему, Самусенку, или его сыновьям, почему и просил гетмана об отдаче ему завещанного церкви млина. Гетман Скоропадский, рассмотрев прошение Самусенка, отослал "поважний лист рейментарский к наказному Стародубовскому полковнику Петру Корецкому, в котором писал, соглашаясь с выставленными Самойловичем доводами, что Никита Потапович, по-видимому, действительно его, Самусенка, всему своему имению всеконечно намеревался твязати в наследие", и что "млин, на церковь Свято-Спасскую от покойного лекгованний, по Несвежу за временем не меючи сталого себе господаря, может що часу приходити до знищення и гребля впадати, з чого вперед жадного до церкви божой не будет пожитку, бо тот млин и гребля що раз надлежатимет смотрити и оправляли, але от церковних слуг некого сподеватися прилежного в том быты досмотрщика; того рады оний ему ж, Самусенку, як не чужому, прекладаем (передати) и дати ему на тое з книг майсратових право". А для "всегдашняго души покойного Никиты поминовения священникам свято-спасским и иним причетникам тоей же церкве меет сам (Самусенко) и потомство его по сто золотих (в год) давати". В этом же листе, однако, было сказано, что если Самусенко пожелает продать хутор, то может это сделать лишь Спасской церкви.
  Получив этот лист, Корецкий отдал его Самойловичу, а этот последний поспешил заявить его в магистрате, чтобы получить оттуда "выпись з книг меских". Уже 28 декабря того же 1720 года магистрата выдан ему желательный документ, утвердив за ним "Коровченский млин сo всеми до него приналежитостми, езером и ловлею рыбною, як владел и мел в своей поссесии небожчик писан Микита бурмистр".
  Таким образом, в это время и был фактически передан Самойловичу означенный млин со всеми землями, и, следовательно, имея выпись из магистратских книг и письмо гетмана, он сделался законным владельцем Коровченки и договор об аренде млина Злотниковым был нарушен, но 2 января 1721 года Самойлович рассчитался со Спасскою церковью за этот год, т.е. внес на причт 100 золотых, и начал спокойно владеть наследством Никиты Потаповича.
  С таким оборотом дела причт Спасо-Преображенской церкви, однако, не мог согласиться, ибо от него ускользал лакомый дар, - целый хутор с мельницею под самым городом. Когда началось оспаривание Коровченки у Самусенка мы не знаем, но в 1724 году настоятель Спасо-Преображенской церкви священник Феодосий Алексеев подал Черниговскому епископу Иродиону Жураковскому жалобу о неправильном завладении Стародубовским жителем Иосифом Самойловичем завещанным церкви хутором Коровченкой.
  Епископ Жураковский , конечно, принял сторону священника, которому сообщил, что по его мнению Самусенко обязан отдать хутор церкви, а если он заупрямится, то приказал Феодосию Алексееву объявить ему неблагословение Божие.
  Узнав от церковного причта решение епископа, Иосиф Самойлович тем не менее не уступил церкви млина, так как чувствовал за собою светскую власть, защищающую его права на хутор от церковного посягательства. Тогда, как естественное последствие его "упартости", - Стародубовское духовенство объявило ему о недопущении его самого и семьи его ко входу в храмы Божии. Это был обычный в то время прием, к которому духовенство прибегало довольно часто для достижения своих целей. Таким церковным отлучением томился Самусенко довольно долго, но уступить Коровченку церкви он все же не желал. И он нашел выход из этого тяжелого положения: в апреле 1725 года он подал в войсковую генеральную канцелярию жалобу на духовенство, которое отлучило его от входа в храмы из за того только, что он, по мнению духовенства, незаконно владеет Коровченским млином, тогда как он имеет на то гетманский лист.
  Генеральная войсковая канцелярия приняла, само собою разумеется, сторону Самойловича. Правители этой канцелярии, Иван Левенец и Иван Мануйлович, отправили к Жураковскому лист, в котором просили, чтобы епископ "благословил оного Самусенка от такового наложеннаго на его и на дом его неблагословения разришити и в спокойном помянутого млина владении ему не чинить препятствия", так как тот млин "отвержен ему покойного пана гетмана Скоропадского универсалом, якому кассации чинить не доводится". В конце листа, как будто между прочим, правители написали, что если епископ не согласится снять с Самусенка отлучения, то последний "намерен з жалобою в Малороссийскую Коллегию вдатися". Чтобы понять значение этой приписки надо вспомнить, что Малороссийская Коллегия была в глазах всех обиженных надежной защитой от тех, которые не совсем в должных рамках пользовались своею властью и положением. Лица, состоявшие членами Коллегии, нередко успешно оказывали свое покровительство беднейшим слоям населения в их борьбе со старшиной, и последняя знала, что в Коллегии не будут считаться ни с родственными связями тяжущихся, ни с их имущественным положением. В данном случае эта последняя угроза оказала свое действие. В том же апреле 1725 года Стародубовский протопоп Феодор Подгурский получил от епископа Жураковского приказание снять с Самойловича и со всего дома его отлучение и благословить его во владении Коровченкой.
  Казалось бы, что Самусенко, имея в руках подтверждение на владение хутором и со стороны гетманской власти, и со стороны духовенства, мог бы уже считать себя спокойным владельцем Коровченки, но на самом деле ему вновь пришлось вести борьбу за хутор, на этот раз уже совершенно в ином направлении. Как только стало известным, что духовенство отреклось от завещанного церкви хутора, то племянник покойного бурмистра Петр Филимонов с сестрою и с ее детьми тотчас-же подал в Малороссийскую Коллегию жалобу на Петра Корецкого и на Иосифа Самойловича в том, что оба они будто-бы напрасно завладели всем наследством покойного их дяди, и что второй, при посредстве сильного в то время по власти Петра Корецкого, захватил в свои руки Коровченский хутор. Надо полагать, что притязания Петра Филимонова были не безосновательны, т.к. не успела еще Малороссийская Коллегия рассмотреть этой жалобы, как Петр Филимонов и Иосиф Самусенко решили кончить это дело полюбовно. Самойлович шел на уступки, боясь при рассмотрении дела в Малороссийской Коллегии потерять млин, да и Корецкий, уже не имевший прежней власти, советывал ему избегнуть суда. В начале марта 1726 года Филимонов встретился с Самойловичем в Глухове. Самусенко признал Филимонова законным наследником Никиты Потаповича и что Коровченка номинально перешла по наследству к нему и к его сестре, а они продали Самусенку весь хутор за три тысячи золотых. Купчая была совершена в Глуховской ратуше 12 марта 1726 года. Такое разрешение вопроса отчасти даже было выгодно Самусенку. Теперь он являлся владельцем хутора не по наследству, а по купле у наследников Никиты Потановича, и он тотчас же перестал платить Спасской церкви по сто золотых в год, как то установил Скоропадский в 1720 году.
  Но и Самусенко не долго владел хутором. Долги двух сыновей не давали ему покоя, и вот 9 июля 1731 года Иосиф Самусенко запродал Коровченку Стародубовского полка значковому товарищу Григорию Яковлевичу Плешку, получив с покупателя задаток в размере 254 рублей. Самусенко скрыл от Плешка, что ближайшим покупателем млина должна быть Спасо-Преображенская церковь, согласно гетманского листа от 1720 года, и это обстоятельство впоследствии много причинило хлопот новому владельцу Коровченки. Кроме того, Самусенко, запродав хутор, не желал ни передать Плешку все имение, ни совершить на продажу купчую, ни возвратить задаток. Такое неопределенное положение тянулось почти год и заставило, наконец, Плешка подать о том гетману жалобу.
  Ответом на нее было пришедшее в Стародуб письмо гетмана Даниила Апостола к полковнику Дурову, в котором гетман писал: "что хотя Иосиф Самусенко и продал Плешку свой футор Коровчинский, двор со всем строением, з полем, огородом, сеножатми и с хатками, внизу стоячими, млин, на реце Бабинцу о двох колах мучних и з валюшнею стоячий, винницу з двома казанами за тисячу двисте рублей", - но не дал Плешку ни крепости, на "тот футор служачей", ни "футора ему не уступает", ни денег задаточных не возвращает. Поэтому гетман приказывал в этом же листе, чтобы Самусенко "подлуг продажи своей или футор жалобливому Плешку уступил, или деньги его 254 рубля возвратил, також и за протори суплекую чему нагородил бы, подлуг права", а если бы Самусенко не захотел этого сделать, то отдать его млин в аренду, пока не соберется такая сумма, чтобы можно было выплатить задаточные деньги Плешку.
  Полковник Дуров получил этот лист 7 мая 1732 года и тотчас же сообщил о гетманском решении через уряд Иосифу Самусенку, который решил, наконец, передать хутор покупателю. Но в это время значковый товарищ Григорий Яковлевич Плешко, занимавший должность полкового комиссара Стародубовского полка, находился по службе в Нежине и возвратился в Стародуб лишь к октябрю этого же года, когда и потребовал от Самусенка заключения купчей на продажу хутора. 18 октября 1732 года он подписал купчую на продажу "своего футора власного, куплею набытого, не в чем некому непенного и не заведенного". Немедленно по подписании этого акта Самусенко передал Плешку и самый хутор Коровченку, который он продал, как говорилось в купчей, добровольно. Но и этим злоключения нового владельца Коровченки не кончились. В дело вступили сыновья Самусенка, Василий и Андрей, которые 5 октября того же 1732 года, т.е. еще до подписания отцом их купчей, подали в Стародубовский магистрат протест против продажи "хутора з млином, прозиваемаго Коровчин". В этом протесте они говорили, что их отец продает означенный хутор без ведома и согласия их - своих сыновей, "чрез насилие Григория Плешка".
  Тем не менее, 18 октября была совершена купчая, а 27 ноября, на основании протеста сыновей Самусенка, отцу их был учинен допрос ассесором полкового Стародубовского суда Данилой Зеневичем и бурмистром Иваном Середою. На этом допросе Иосиф Самусенко показал: "что який де имелся у него футор з пахатними и сенокосными землями и з млином, недалеко от Стародуба найдуючийся, то тот ради нужды своей и для уплати вирителям долгов, которие в него, Самусенка, не сходя з дома, нагло долгов своих правили, продал Григорию Плешку за осмь тысяч золотих и дал от себя ему на то купчую крепость", и что если бы он не добровольно продал Коровченку, то, как имел "свободную власть", мог о том заявить уряду. На основании этого допроса было постановлено, что протест сыновей "есть противный нраву, в книзе Зерцало Саксонское описанному", так как "без воле отческой жадной скарги судовой дети чинить не могут".
  Таким образом, сам Самусенко признавал, что хутор он продал добровольно, без каких бы то ни было насилий со стороны Плешка, ибо он желал вырученными от продажи деньгами уплатить долги. Но вдруг, спустя несколько месяцев, а именно 12 марта 1733 года, уже сам Иосиф Самусенко дает своему сыну Андрею письмо, в котором пишет, что Григорий Яковлевич Плешко купил у него Коровченку "по нахалу и чрез насилие". Такое письмо, предъявленное в полковой Стародубовский суд, снова дало повод разбирать, законна ли была продажа хутора. На следствии Самусенко, как и раньше, заявил, что "власний свой футор" продал добровольно, а письмо, недавно им написанное, "весьма тому противное". И при этом разбирательстве суд признал продажу млина правильной и еще раз подтвердил законное право Григория Плешка на владение Коровченским хутором.
  Зачем дал Самусенко своему сыну "письмо противное", когда все время признавал продажу свою добровольной и законной? Хотел ли он что-нибудь предпринять, признавая в письме продажу не правильной, а после раздумал, или он имел какое либо иное намерение, - незнаем. Возможно, что он искал способ, как бы ему выпутаться из массы долгов, которыми его опутали его сыновья, а что таких долгов у него было много и что он уже почти никакого состояния не имел, мы можем это увидеть из судебного разбирательства в полковом Стародубовском суде, которое состоялось 27 мая и 15 ноября 1732 года вследствие иска жены Нежинского полковника Ульяны Ивановны Толстой, дочери гетмана Скоропадского, к Иосифу Самусенку. Из этого дела видно, что в марте 1726 год Самусенко взял в долг у матери истицы-гетманши Скоропадской двадцать три тысячи золотых и выдал ей под них расписку; да, кроме того, той же гетманше он задолжал за сто семьдесят семь берковцев пеньки, ценою, как показал сам Самусенко, в три тысячи пятьсот сорок золотых, а всего, значит, двадцать шесть тысяч шестьсот сорок золотых, или пять тысяч триста восемь рублей. При допросе Самусенко показал, что он отпустил покойной гетманше в уплату этого долга разными вещами на сумму более 10 тысяч золотых и представил на них копии с расписок. Но все они были помечены числом и годами значительно более ранними, чем выдана была Самусенком расписка на 23000 золотых; этим было обнаружено, что он хотел уменьшить сумму своего долга незаконным способом. Конечно, эти расписки не послужили в суде доказательством об уплате 10 тысяч золотых в счет долга и поэтому не были приняты судом в рассчет, как не относящиеся к настоящему делу. Тогда Самусенко объявил, что долг этот сделан им исключительно по нужде. Полковой суд приговорил его к уплате дочери истицы, уже умершей гетманши Скоропадской, Ульяне Толстой всего долга пяти тысяч трехсот восьми рублей. Когда приговор был объявлен Самусенку, то он заявил, что должных денег для выплаты у него не имеется, а из недвижимого имущества он имеет только "един дворик в Черниговском переулку", хутор же свой с мельницею, с пахатными и сенокосными полями он продал в средних числах сентября 1732 года значковому товарищу Григорию Плешку за 8 тысяч золотых. Для оценки имущества Самусенка были посланы оценщики: значковые товарищи Семен Словуцкий и Яков Хоминский и бурмистр Антон Коменок. Они не только оценили Самусенковский дом в Черниговском переулке, но оценке их подверглись уже проданные Самусенками: хутор Коровченка, оцененный в тысячу семьсот семьдесят шесть рублей пятьдесят копеек, т.е. дороже той суммы, за которую он был куплен Плешком; затем - дворы в Стародубе, купленные графом Гаврилой Владиславичем и Григорием Скорупой.
  Поверенный Толстой возбудил вопрос о том, что так как у Самусенка не хватает денег для уплаты долга, то не найдет ли суд возможным отнять у настоящих владельцев в пользу Толстой проданные ранее: Плешку – хутор Коровченку, а графу Владиславичу и Скорупе дворы в Стародубе, ибо бывший владелец, продавая их, уже был должен гетманше, и первое, что он обязан был сделать, - это уплатить сначала долги. Но суд взглянул иначе: хутор Коровченку Самусенко продал ранее, чем был подан в суд иск Толстой; купчая крепость совершена законно, а потому отобрать это владение от Плешка не надлежит; а так как последний не выплатил еще всех денег за купленные земли, то оставшуюся к уплате сумму и, кроме того, еще 152 рубля 50 копеек, сверх договорной платы, следует выплатить ему Толстой. Дома в Стародубе, бывшие Самусенковские, были отняты у графа Владиславича и у Григория Скорупы и отданы в счет уплаты долга полковнице Толстой. Но денег и с этой передачей все-таки не хватало, и Самусенко с сыновьями был отдан судом в "отслугу к истица Толстой". Этот приговор состоялся 15 ноября 1733 года, причем мы видели, что новый владелец Коровченки Григорий Яковлевич Плешко принужден был из-за долгов прежнего владельца хутора уплатить еще более сотни рублей свыше договорной цены. Он думал, что этим кончатся возникавшие все эти два года, одно за другим, тяжебный дела из-за этого наследства Никиты Потаповича, и что теперь за ним уже имеется неоспоримое законное право на владение приобретенной им Коровченкой, столько раз оспариваемой и столько же раз утверждаемой за ним. Так оно первое время и было. Григорий Плешко хотя и проживал постоянно в своей маетности в селе Семешкове, но хутор Коровченка был в фактическом его владении. Так владел он хутором около 30 лет, как неожиданно священники Спасо-Преображенской церкви снова затеяли тяжбу о неправильном владении Плешком Коровченкою. Они подали на него иск в суд земский повета Стародубовского 19 ноября 1763 года. Решением этого суда вновь было признано, что Самусенко неправильно завладел млином, и что предъявленное в прежние суды завещание Никиты Потаповича подложное, сочиненное Корецким и Самойловичем; поэтому во владении Коровченкой Плешку было отказано, и хутор должен был быть передан церкви, а деньги, заплаченные за него при покупке, Плешко мог требовать с Самусенков, причем было хорошо известно, что у них не только ничего уже более нет, но и сами они еще в 1733 году были отданы судом в "отслугу" к их кредиторше полковницек Толстой, и с тех пор совершенно затерялись...
  Это решение земского суд а было вынесено 19 июля 1764 года, а 27 июня следующего 1765 года оно пересматривалось, вследствие протеста Григория Плешка, уже в суде войсковом генеральном. Здесь решение земского суда было подтверждено на том основании, что Самусенко не имел права продавать Коровченку никому, кроме Спасской церкви, как то было сказано в гетманском листе 1720 года. Тогда Плешко подал в Малороссийскую Коллегию апелляцию 25 октября 1765 года, и только 14 февраля 1769 года, т.е. через три с половиною года, там слушалось это дело. Здесь, в одном из своих показаний, Плешко указал на то, что Коровченская земля были раньше во владении военных лиц (т.е. Коровки и Жоравки), а потому таковые, на основании решения Верховного Тайного Совета, состоявшегося в 1724 году, т.е. до того времени, когда он купил хутор, не могут быть ни проданы, ни дарованы по завещанию, ни уступлены во владение попам и церквам. Это заявление, по-видимому, было в суде признано вполне основательным, так как решение Коллегии оказалось благоприятным для Плешка. Он был утвержден владельцем Коровченки, но с обязательством ежегодно выплачивать Спасской церкви по сто золотых, которые наложил еще на Самусенка гетман Скоропадский, при утверждении его во владении упомянутым хутором. Когда такой приговор был объявлен тяжущимся сторонам, то обе они заявили свое недовольство. Что сделала церковь - нам неизвестно, а Григорий Плешко отправил своего сына войскового товарища Александра Григорьевича Плешка в Петербург, где тот от имени своего отца 1 августа 1769 года подал прошение на Высочайшее имя с просьбой приказать рассмотреть его дело о Коровченке в Правительствующем Сенате. Долго тянулась переписка по этому предмету Сената с Глуховом, и только 3 декабря 1779 года 4-й департамент Сената, рассмотрев все делопроизводство прежних судов, вынес свой приговор, по которому Коровченка была утверждена за войсковым товарищем Григорием Яковлевичем Плешком в полную его собственность без всяких ограничений.
  59 лет тянулась тяжба владельцев хутора Коровченки с причтом Спасо-Преображенской церкви. Главные виновники ее Петр Корецкий, Самусенко и Григорий Плешко не дожили до рассмотрения дела в Сенате. Григорий Яковлевич Плешко умер около 1772 года, а 17 января 1773 года, по разделу его сыновей, Коровченка досталась старшему сыну, Стародубовскому полковому есаулу Феодосию Григорьевичу Плешку, и так как дело к этому времени еще в Сенате не было окончено, то с оговоркой, что в случае, если Коровченка не будет утверждена в его пользу, то Феодосий Григорьевич имеет получить с братьев взамен ее другие земли. В 1802 году, 18 января, по разделу сыновей Феодосия Григорьевича, Коровченка досталась двум братьям: Родиону и Степану Феодосьевичам Плешкам, во владении потомков которых она находится и по настоящее время.
  Приведенный выше, мелкий, конечно, эпизод из прошлого местного землевладения, тем не менее чрезвычайно характерен для уяснения себе условий, в которых оно находилось. Хотя к началу процесса за Коровченку в Малороссии уже существовали довольно определенные формы обычного права, и нормы Литовского Статута и некоторых других сводов законов были широко известны, однако, это не исключало возможности толковать эти законы самым разнообразным образом и тем затруднять совершение даже таких простых актов, как купля и продажа. В следствие громадного значения в то время отдельной личности всякая норма могла быть истолкована искусными дельцами в любую сторону, а слабость в то время центральной (гетманской) власти создавала, в одной стороны - в судах взяточничество, которое тяжелым бременем ложилось на беднейшие слои населения, а с другой , - своими противоречивыми распоряжениями нередко вносила путаницу и в без того запутанные имущественные и общественные отношения Малороссии XVII-Х?ІІІ века.
  И.Д. Плешко.