СТАРОДУБСКИЙ РАЙОН
Очерки народной жизни в Малороссии во второй половине XVII столетия, Левицкий, 1902 год
Колдовство и чародейство.
Вопрос о колдовстве в правобережной Малороссии весьма обстоятельно исследован в известном труде профессора В. Б. Антоновича, составленном на основании обширного актового материала, извлеченного из книг киевского Центрального Архива.
Там же указано существенное различие во взглядах на колдовство в Западной Европе, до конца XVIII столетия, и в Малороссии. Тот жестокий характер, какой имели на Западе процессы о колдовстве, предавшие пламени тысячи невинных жертв, выработался вследствие распространившейся повсюду и пустившей глубокие корни в общественном сознании веры в непосредственное участие злого духа во всех отправлениях человеческой жизни. На колдунов и чародеев смотрели как на слуг дьявола, вступивших с ним в близкие сношения и проявлявших его силу ко вреду людей. Чтобы обезопасить себя от этого вреда, общество, руководимое членами священной инквизиции, усердно стремится к тому, чтобы открыть точные признаки, по которым можно было бы распознать слуг злого духа, обличить их действия и истребить их самих. И вот во всей Европе, начиная с ХIII века, запылали костры, усердно раздуваемые фанатизмом инквизиторов и суеверной публикой, и пламя их, несколько лишь ослабевшее под влиянием реформации, потухло только в исходе XVIII столетия, под влиянием широко развившегося на новых началах европейского просвещения. Последнее аутодафе совершилось - в Австрии в 1766 году, в Испании 1781 году, в Швейцарии в 1782 году, а в Польше лишь в 1793 году.
Казалось бы, что тот же взгляд на колдовство и то же беспощадное отношение к чародеям должны были бы существовать и в Южной Руси, так долго находившейся под культурным влиянием Польши и заимствовавшей от нее порядок судопроизводства, основные юридические понятия и множество отдельных законоположений, вошедших в законодательство края как при переделках Литовского Статута и дополнениях его сеймовыми постановлениями, так и при устройстве городского управления на основании перешедшего через польскую редакцию Магдебургского права. Между тем оказывается, что фанатический взгляд на чародейство и применение к нему приемов выработанного инквизиционными судами процесса не переходили этнографической границы, до которой простиралось католическое население Речи Посполитой, и хотя в Магдебургском праве прямо предписывалось подвергать чародеев казни через сожжение, но даже магистратские суды правобережной Малороссии почти никогда не применяли этой бесчеловечной кары, обыкновенно заменяя ее уплатой штрафа в пользу церкви, духовною епитимиею или же предоставляя обвиняемым оправдаться очистительною присягою. Причина этой мягкости судебных приговоров, по мнению профессора Антоновича, лежала "не столько в гуманном настроении судей, сколько в отсутствии в Малороссии тех демонологических понятий, которые вызывали на Западе жестокое преследование колдунов. Допуская возможность чародейного, таинственного влияния на бытовые, повседневные обстоятельства жизни, народный взгляд не искал начала этих влияний в сношениях со злым духом; демонология не только не была развита, как свод стройно развитой системы представлений, но, до самого конца XVIII столетия, насколько можно судить по процессам, совсем не существовала в народном воображении, даже в виде неясного зародыша. Народный взгляд на чародейство был не демонологический, а исключительно пантеистический. Допуская существование в природе сил и законов, неведомых массе людей, народ полагал, что многие из этих законов известны личностям, тем или другим образом успевшим проникнуть или узнать их. Само по себе обладание тайною природы не представлялось, таким образом, делом греховным, противным учению религии. Если вчинялся иск, то судьи не преследовали обвиняемого за самый факт обладания или употребления таинственного средства, а старались определить, употреблено ли оно было в пользу, или во вред другому лицу, и только во втором случае, рассматривали дело с точки зрения гражданского иска, соразмеряли наказание со степенью причиненного вреда. Лишь в редких случаях, когда местность была поражена эпидемическою болезнью, настроение населения становилось тревожным, и панический страх побуждал прибегать к крутым мерам по отношению к мнимым чародеям" (Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край. Юго-западный отдел, том I, страницы 327 и 330).
Все эти положения могут быть целиком применены и к левобережной Малороссии, чего и следовало, конечно, ожидать в виду однородности населения обеих сторон Днепра. Имея под руками лишь несколько актовых книг малороссийских судов XVII века, мы не могли собрать такого же обширного материала, каким располагал профессор Антонович для истории колдовства в правобережной Малороссии в XVIII столетии; но и те немногочисленные процессы о чародействе, какие нам удалось разыскать, представляют совершенно однородную картину и народных верований в таинственные силы природы, и отношения суда к предполагаемым обладателям этих тайн – "чаровникам и чаровницам".
В 1690 году некто Тишко Матвиев, из села Озаровки, вместе с тестем своим явился в Стародубский магистрат и заявил такую жалобу на своего односельца Ярмолу Чорнобая: "Оный Чорнобай, в час моего весилья, обовязовал мене по сорочци портнинкою неведать для чого, и от того часу, через два юж роки, не маю жадного з моею жоною сполкованя и мети не могу. А тое мне сталося в клете, под час венчаня. А на завтрее сам он тую ниточку отвязал, потом изгубил (потерял) оную, а говорит Чорнобай теперь: колы б, праве, тая ниточка була, я бы-м помогл тобе". Приговор суда по этой жалобе неизвестен.
