Брянский край

КОРНЕВ АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВИЧ

  Становимся бойцами.

  ...Пять суток пробыли мы в пути. Ночью головной эшелон прибыл в Синезерки, на маленькую лесную станцию. Погода переменилась. Лил частый, упорный дождь. Не успел поезд остановиться, как меня вызвали к селектору. В телефонной трубке слышу голос:

  — Какого черта вы держите состав?

  — Да мы только что прибыли, к тому же идет проливной дождь, людям деваться некуда...

  В ответ — отборнейшая ругань. Начальник станции стоит бледный: от Кагановича добра не жди.

  — Немедленно освободите вагоны! — кричит трубка. — Иначе под трибунал!

  После этой ругани на душе стало скверно. Под дождем начали разгружаться. Поблизости, кроме крохотного станционного здания и закрытого на замок пакгауза, никаких помещений.

  Вагоны освободили. Насквозь промокшие люди топтались под ливнем. А пустые вагоны продолжали стоять. Зияя открытыми дверями, они не двигались до утра. Мы попросили открыть пакгауз: там могли бы укрыться несколько десятков человек.

  — Не дозволено! — отрезал начальник станции.

  — Вы хотя бы вагоны уберите, чтобы они глаз не мозолили.

  — Когда надо, уберем.

  Люди приуныли. Опустив мокрые плечи, качались над ними могучие сосны. Брезжил рассвет. Все дрожали от холода. Притихли наши женщины в своих вымокших до нитки платьицах, сбились стайками, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Послали мы во все стороны своих квартирьеров. Они вернулись веселые. Крестьяне ближайших деревень радушно приглашали москвичей на постой.

  Конечно, надо было раньше позаботиться о размещении людей. После мы уже не допускали такой ошибки. Квартирьерскую службу поставили как следует, и всю войну она у нас действовала образцово. Верховодили здесь женщины — они быстро находили общий язык и с колхозницами, и с горожанками. К делу своему наши квартирьеры относились с любовью и тем самым очень облегчали тяжелую бездомную жизнь военных строителей.

  Разбившись на группы, строители зашагали по размытым дорогам. Жители Синезерок и близлежащих деревень, несмотря на рань, встречали нас гостеприимно. Строители поселились в домах, свободных сараях, под навесами. Сердобольные хозяйки разжигали самовары, вытаскивали из погребов незатейливую деревенскую снедь. Повеселели люди. Послышались шутки, смех. Кое-где начали выносить на улицу столы, чтобы дружной семьей попить чайку на воздухе. Но мы приказали столы убрать и на улицах не собираться, чтобы не привлечь внимание вражеской авиации. Приказ был встречен без особого энтузиазма, но спорить никто не стал.

  По селам и деревням, в которых мы расположились, ползли тревожные, панические слухи. Фашистские самолеты хозяйничали в воздухе, бомбили станцию и села, обстреливали даже одиночных людей, показавшихся на дороге или в поле. Улицы сел были засыпаны провокационными листовками, сброшенными с воздуха.

  Жители со страхом говорили о фашистских десантниках-парашютистах. По ночам над лесом вспыхивали неизвестно кем пущенные ракеты. Местные советские и партийные органы обрадовались нашему приходу и попросили принять участие в вылавливании вражеских лазутчиков.

  Не так-то просто обнаружить диверсанта в густых Брянских лесах и заросших болотных топях. Но строители охотно шли на прочесывание местности. Организовали истребительные отряды. Вскоре схватили нескольких фашистов-диверсантов, некоторых из них пришлось основательно помять при задержании, так как оружия у строителей пока еще не было, и действовали они кулаком да дубиной.

  Один гитлеровец, попавший в засаду, отбивался больше суток. Наши истребители, окружившие кольцом его логово, не могли приблизиться: чуть поднимешь голову, диверсант стреляет. Брать врага приступом мы не разрешали, чтобы избежать ненужных жертв. Рассчитывали — кончатся у гитлеровца патроны и пища, он и так сдастся. Упорство этого головореза выводило из себя наших ребят. И четверо из них, Ананий Переплывкин, Георгий Лыкин, Николай Носов и Анатолий Фоменко, поползли вперед. Пробираясь в высокой траве и кустах, они осторожно, шаг за шагом приближались к фашисту. Тот почуял недоброе и усилил стрельбу. Но вот из травы поднялись четверо. С разных сторон они кинулись к гитлеровцу. Затрещал было автомат фашиста, но тут же смолк. Не выдержали нервы у диверсанта. Вскочив, он кинулся в камыши. Наши — за ним. Немец по горло провалился в болото. Смельчаки вытащили его. Немец и схватившие его строители с ног до головы были в зеленой вонючей жиже. Шпиона доставили в штаб. Переплывкин, Лыкин, Носов и. Фоменко заслужили благодарность командующего Брянским фронтом, а от нас храбрецы получили, кроме того, основательное внушение за недисциплинированность.

  Пока отряды истребителей прочесывали леса, к нам шли и шли эшелоны. Прибывали рабочие, служащие, студенты. Нужно было как можно быстрее придать этой разнородной массе людей хотя бы подобие воинских подразделений.

  Тысячи прибывающих следовало встретить, разместить и хотя бы немного обучить. У нас еще были в ходу слова: "бригада", "трест", "строительный участок". Но это уже не годилось. Район оборонительных работ — военная организация, значит, и структура у нас должна быть военная.

  Получено указание немедленно формировать подрайоны (полки), батальоны, отряды. Штаб наш трудился круглыми сутками, распределяя людей.

  Строительный батальон — понятие сложное. Боеспособность его определяется не только количеством штыков. В этом батальоне должны быть разнообразные специалисты — землекопы, бетонщики, плотники, механики, слесари, шоферы, кузнецы, сварщики. В соответствии с этим определяются и составляющие его подразделения. Здесь роты, взводы, отделения — это не только группы бойцов, но и производственные единицы. В отличие от воинских подразделений в наших батальонах существуют еще особые звенья — полевые лаборатории, лесозаготовительные отряды, команды по заточке и ремонту инструмента, транспортные команды и много других.

  Для батальонов, рот, взводов, отрядов, команд требовались командиры. Где их взять? Жизнь подсказала — смелее выдвигать лучших наших производственников. Так учит нас партия. Она всегда выдвигала руководящие кадры из народа — и в годы гражданской войны, и в годы коллективизации, и в годы первых пятилеток. Партия умеет доверять рабочему человеку, полагаться на его ум и сердце.

  Мы беседуем с инженерами, техниками, бригадирами, простыми рабочими. Вот вызван С.Д. Иванов, в прошлом начальник 3-го участка Академстроя. Разговор происходит в присутствии Николая Петровича Комракова и Василия Андриановича Шевелева, недавнего секретаря партийного комитета Академстроя.

  — Сергей Дмитриевич, — говорю я Иванову, — вам поручается сформировать военно-строительный батальон. Вы назначаетесь его командиром. Вашим заместителем и командиром головной роты будет Петр Федорович Ладиков. Остальных командиров и техноруков вы подберете сами. Смелее выдвигайте на командные должности рабочих.

  Иванов чуть испуганно смотрит на нас.

  — Ведь я человек невоенный. Пришел на строительство прямо из института... Не получится из меня командир.

  — Научитесь.

  — А где взять опытных командиров рот, взводов? — в раздумье спрашивает Сергей Дмитриевич.

  — Вам ли подсказывать это? — отвечаю я будущему комбату. — А Константин Савельевич Енгалычев, Матвей Михайлович Ваньшкин, Кушнарев Макар Мефодиевич, Виноградов Никанор Григорьевич — это что, плохие командиры рот? Где взять командиров взводов? А Андрей Иванович Скалей, Иван Ильич Жаворонков, Николай Васильевич Носов, Дмитрий Ильич Логинов — сколько вам еще назвать? У вас же замечательные люди!

  — Боюсь, откажутся. Ведь они сейчас только бригадиры...

  — Сейчас бригадиры, а завтра будут отличными командирами. Помните, на строительстве авиационного завода эти бригадиры, когда было нужно, руководили десятками и даже сотнями людей. Отказываться, мне думается, они не будут. Тех, кто будет отказываться, — ко мне на беседу. Надо убедить людей. Учтите, на формирование батальона вам дается три дня. Не теряйте времени и приступайте к делу!

  — Отказ бесполезен? — спрашивает Сергей Дмитриевич.

  — Бесполезен! — отвечаем мы все трое.

  — Есть! — улыбаясь, отвечает Сергей Дмитриевич. Берет под козырек и щелкает каблуками.

  — Вот тебе и невоенный человек! — смеется Комраков.

  — Это еще в институте строевой выправке нас обучали, — поясняет инженер.

  Сергей Дмитриевич во главе батальона дошел до Берлина. Из него получился боевой комбат. Иванов настолько полюбил военную службу, что остался в армии и в мирные дни. Он безупречно несет службу и теперь, уже в звании полковника.

  В известной степени прав оказался Иванов: некоторых наших бригадиров нелегко было уговорить стать командирами.

  Вот пришел ко мне А.И. Скалей, замечательный бригадир, уложивший на своем веку тысячи кубометров бетона. Пришел, чтобы сказать, что он не может быть командиром отряда (роты): "не потянет". Мы знаем: Скалей не просто бетонщик, но и рабочий вожак. К его словам прислушиваются все, его любят за прямоту и независимость. Если нам удастся уговорить Скалея, легче будет разговаривать с другими бригадирами и десятниками, которые все еще уклоняются от командных должностей.

  — Андрей Иванович, а мы от вас этого не ожидали, — говорю ему. — Кому же и работать, как не вам...

  — Я и хочу работать. А уж от командования увольте, у меня грамотности-то никакой. Всю жизнь я рабочий. Какой из меня командир, смех один!

  — Получится из вас командир. Это-то и главное, что вы всю жизнь — рабочий, свое дело знаете. Не может быть, чтобы такой человек Родину подвел.

  — Да уж Родину не подведу. Слова-то вы говорите обидные, Александр Семеновна.

  — Если хотите — обидные, Андрей Иванович. Подумайте, откуда же в семнадцатом году командиры брались? Вот если бы они тогда, как вы, отвечали...

  — Крепко вы меня поддели, но и я вам отвечу. Тогда грамотных недоставало. А теперь вон сколько, одних студентов у нас здесь тысячи.

  — Вот мы и дадим вам студентов в помощники, — говорит Комраков.

  — Нет, для студентов я плохой командир. Подберу помощников попроще, из нашего брата.

  Я улыбаюсь: отступление Скалея началось...

  — Значит, согласны, Андрей Иванович?

  — Да что с вами спорить. Бесполезно. Вы хоть кого уговорите. Да и неудобно как-то спорить на фронте с начальством. Я шел к вам и уже понимал, что сдамся. Нечего делать, попробую, Александр Семенович. Если что плохо будет получаться, не деликатничайте, скажите прямо, обижаться не буду. Захаживать-то к вам теперь можно будет, как в Академстрое, или теперь это уже не полагается?

  — Заходите, обязательно заходите, в любое время, Андрей Иванович. — Я обнял его за плечи.

  Так у нас появились новые командиры рот и взводов: Юрченко Федор Иванович, Шилов Иван Васильевич, Филатов Александр Федорович, Жаворонков Иван Ильич, Некрасов Арсений Васильевич, Баранов Василий Васильевич, Калядин Дмитрий Сергеевич и многие другие.

  Запомнился разговор с прорабом Александром Ефимовичем Сальниковым. Ему 64 года. Он крепко сшит, высокий, плотный, на голове шапка седых волос. Объявляю ему, что он назначается командиром батальона. Заместителем и командиром головной роты у него будет Иосиф Ильич Якушкин. Под головной ротой у нас понималась первая общестроительная рота, призванная выполнять основные работы, потому ее командир, как правило, и являлся заместителем комбата.

  — Александр Семенович! — воскликнул Сальников. — Какой же из меня командир батальона? Я служил только в русско-германскую войну, да и то старшим унтером!

  — Это здорово! — обрадовался Комраков. — Школа приличная, Я тоже был в этом звании.

  — Скромничаете, Александр Ефимович! — упрекает Сальникова Шевелев. — Ведь вы и в гражданскую войну порядочно повоевали.

  — Вот как! — подхватывает Комраков. — Тогда и говорить не о чем!

  — Староват я, трудновато мне будет, — медленно говорит прораб. — Ну, если нужно и нельзя обойтись, что ж, попробую. Спасибо за доверие!

  — Александр Ефимович, — предупреждаю я его. — Есть старый саперный девиз: "Если нужно, значит, можно". Поэтому не пробуйте, а беритесь прямо за дело.

  Крепко жму ему руку. Сальников не берет под козырек, не щелкает каблуками, тем более что обут он в потрепанные летние ботинки. Старик молча склоняет свою седую голову и выходит из кабинета — школьного класса, залитого июньским солнцем.

  Командирами рот и взводов в батальон Сальникова назначаются Василий Васильевич Парфенов, Иван Яковлевич Гераськин, Иосиф Ильич Якушкин, Костя Небукин, один из комсомольских вожаков, теперь уже Константин Никитич, Федор Иванович Юрченко, бригадир Иван Васильевич Шилов, десятник Александр Федорович Филатов.

  Сидим вновь до рассвета — подбираем командные и политические кадры. Комбатами выдвигаются Николай Иванович Рыбкин, Дмитрий Михайлович Петров, Николай Иванович Петров, Николай Александрович Климов, Александр Богданович Тарханов, Иван Сергеевич Климов. Беседуем с каждым в отдельности. Отказов теперь уже нет. Поняли товарищи, что отказываться бесполезно, а излишняя скромность на фронте вредит делу.

  Утром на станцию прибывают эшелоны московских трестов Стройспиртмонтаж, Роспищепромстрой. Представиться "начальству" входят Петр Васильевич Яснов и Рафаил Николаевич Соловьев, исполняющие обязанности управляющих трестами.

  Яснов, с полевой сумкой на ремне, в гимнастерке и брюках защитного цвета, имеет почти военный вид. Он останавливается посреди комнаты, отдает честь и четко рапортует, что трест Спиртмонтаж прибыл в полном составе, за исключением двух раненых при вражеском налете.

  Рафаил Николаевич, большой гражданский инженер, тоже пытается рапортовать, но сбивается и, смущенно улыбаясь, подает нам всем руку.

  Я сразу заявляю обоим, что они назначаются командирами подрайонов, которые будут сформированы на базе их трестов. В каждом подрайоне — три батальона. Срок для формирования три — пять дней.

  — Командный и политический состав подбирайте сами. Завтра доложите о расстановке командиров и политработников.

  Петр Васильевич еще больше подтягивается, руки по швам:

  — Разрешите выполнять?

  А на лице Соловьева недоумение и растерянность.

  — Я все время был главным инженером и самостоятельно не командовал даже на гражданском строительстве. И вдруг меня — начальником подрайона. Право, какой же из меня командир полка? Пошлите, куда считаете нужным, но только на инженерные дела...

  — Рафаил Николаевич, — говорю я ему. — Вы прибыли с коллективом, который вас знает, а вы знаете его. Это сейчас очень важно, перед нами тяжелые дела, которые нужно начинать немедленно, и у нас нет времени на изучение ваших людей.

  — Александр Семенович! — робко просит меня Соловьев, видно не зная, допустимо ли в военной обстановке обращаться к начальству по имени и отчеству. — Назначьте кого-либо другого начальником подрайона, а я останусь главным инженером.

  Я начал было колебаться: уж очень мирно-гражданским выглядит Рафаил Николаевич. Перебираю в уме наших людей. Нет, трудно сейчас послать кого-нибудь в огромный, незнакомый нам коллектив.

  — Все-таки начальником подрайона будете вы.

  Соловьев долго молчит, я вижу, как он волнуется. Наконец говорит:

  — Раз требует обстановка, значит, нужно браться. Знаю, будет трудно, да это неважно, только обязательно помогите. А насчет военной учебы — серьезно прошу погонять меня немного.

  — И поможем и погоняем, — обещаю я.

  По моей просьбе Константин Александрович Лобус и Георгий Михайлович Лыкин помогли Соловьеву в изучении военных уставов, даже занимались с ним строевой подготовкой. Большим упорством обладал этот внимательный, серьезный человек. Талантливый инженер стал хорошим командиром.

  Богат способными людьми наш народ. Через два дня все батальоны и отряды имели командиров.

  Из гущи народной выдвигались и замечательные политработники. Их мы подбирали особенно тщательно. Большинство наших командиров не обладало опытом, им нужна была повседневная помощь в работе с людьми, и помощь эту должны были оказать испытанные партийные товарищи. Мы благодарны московской партийной организации. Она командировала к нам передовых коммунистов, которые стали комиссарами батальонов, — В.Н. Егорова, И.Ф. Пушенко, А.Г. Брагина, Н.И. Черемесина, П.С. Генералова, И.Ф. Радованского, П.А. Мылова. Посланцами Москвы были и комиссары подрайонов: Иван Михайлович Гоголев, Николай Дмитриевич Чернышев, Андрей Гаврилович Терехов, Василий Михайлович Шишкин.

  Начальники и комиссары подрайонов с помощью партийных организаций подобрали комиссаров и политруков во все подразделения. Среди политработников оказались и женщины. В 5-м оборонительном районе политруками рот были Галина Ивановна Глаголева, Александра Васильевна Балабанова, Лидия Федоровна Доронина, в 7-м районе — Капитолина Ивановна Балухтина и Лидия Романовна Пономарева.

  Что можно сказать о наших женщинах-политруках? Это в их ротах были герои-землекопы, в три, в четыре раза перевыполнявшие фронтовые нормы. Все пять боевых подруг за самоотверженную работу первыми были удостоены благодарности Военного совета фронта, а впоследствии первыми заслужили боевые ордена.

  А забот нам все прибавлялось. Надо было кормить, одевать, обувать людей. Ведь многие, особенно из студентов, прибывали, скромно говоря, налегке, подчас лишь в майках и спортивных шароварах — рассчитывали скоро вернуться домой. А остались надолго, с нами шли всю войну, стали умелыми специалистами — рекогносцировщиками, геодезистами, маскировщиками, выросли до офицеров, и многие всю свою жизнь связали с армией.

  Трудно нам было найти поваров, хлебопеков, кладовщиков: никому не хотелось "сидеть в тылу". Лопата, кирка, топор считались почетным оружием. Тем, кому доверялись строительные машины и механизмы, завидовала вся молодежь. А в "хозяйственники" люди шли под нажимом.

  Очень обижался на это начальник материально-технического обеспечения М.Б. Вейсберг. Он был прав — его участок, особенно в первые месяцы нашего становления, был самым тяжелым и хлопотливым. Добрым словом вспоминают военные строители Михаила Борисовича Вейсберга и его заместителя Ивана Сергеевича Климова. Как трудолюбивые пчелы, они и их помощники летали по окрестностям и стаскивали все из "подножных фондов": продовольствие, металл, цемент, поломанные машины, станки, шанцевый инструмент. Все это распределялось по полкам и батальонам. Выпрашивали и получали палатки, наматрацники, наволочки.

  К сожалению, мы рано потеряли Михаила Борисовича. Во время одной из поездок наш хозяйственник лицом к лицу столкнулся с вражескими парашютистами. Чтобы не попасться живым в руки врага, Михаил Борисович выстрелил себе в висок... Все горевали по поводу его гибели. Много слез пролили наши женщины: Вейсберг с отеческой заботой относился к ним. Это его старанием они были одеты не в красноармейские гимнастерки и шаровары, а в удобные курточки с пояском и юбки. Мы, конечно, не смели и думать, что именно эта одежда была позже взята интендантами за образец при разработке женской военной формы, но гордились тем, что мы их все-таки здорово опередили.

  Наши снабженцы не получали "положенного по норме". В первые месяцы войны нам ничего не выделяли из централизованных фондов. Наши продовольственные запасы росли на заброшенных полях и огородах или беспризорно бродили в виде разнообразной живности. Пока относительно не наладилось дело, плохо было у нас с питанием. Наш старший начальник М.М. Мальцев однажды обратился к члену Военного совета Брянского фронта с просьбой дать указание интендантам, чтобы они хоть что-нибудь выделяли военным строителям. Член Военного совета ответил: "Ты хозяин всего, что лежит в земле и на земле, но только, конечно, беспризорного". Это относилось не только к продовольствию, но и к строительным материалам, и потому наши подразделения стали обрастать лесозаготовками, каменоломнями, мастерскими по производству скоб, металлических и деревянных ежей и даже своими гвоздильными установками.

  И, конечно, туго бы нам пришлось, если бы не помощь Орловского обкома, Брянского горкома, Навлинского и Выгонического райкомов партии. Десятки тысяч "иждивенцев" свалились им на плечи. И, несмотря на все трудности, местные партийные органы выручали нас, чем могли.

  Никогда не забудутся имена товарищей, настоящих коммунистов, с которыми мы работали рука об руку в период возведения рубежей и прощались при нашем отступлении, когда враг уже вторгся в эти районы.

  Это Александр Васильевич Суслин, секретарь Навлинского райкома, член Орловского областного комитета партии; Юдиф Афанасьевич Фильковский, секретарь Выгонического райкома, опытный, волевой партийный работник; Иван Сергеевич Мажукин, председатель Выгонического райисполкома — прямодушный, немногословный, спокойный, вдумчивый человек; Михаил Николаевич Ромашин, секретарь Брянского райкома партии, и многие другие местные руководители, которые до самого прихода вражеских войск оставались на своих постах, а потом возглавили партизанское движение в своих районах.

  Петру Андреевичу Понуровскому, директору леспромхоза, наши снабженцы доставляли уйму хлопот и горя. Любил Петр Андреевич лес, любил растить его, а нам нужно было рубить и рубить деревья, чтобы строить укрепления. Жаркие схватки происходили у нас с ним в райкоме партии, и победителями в этих схватках, к его огорчению, всегда выходили мы.

  — Ничего не поделаешь, Петр Андреевич, — говорил ему в конце этих схваток секретарь райкома. — Вот разобьем фашистов, тогда развернем посадки в таких масштабах, что тебе и не снились.

  Петр Андреевич сдавался: ведь он понимал нашу нужду в лесе, И только просил не рубить зря, а главное, поменьше портить молодняк при валке больших деревьев. Мы ему торжественно обещали, но не всегда держали свое слово: слишком сложной и напряженной была обстановка.

  С приходом фашистов Петр Андреевич отправился партизанить в любимые им Брянские леса. Был он командиром партизанского отряда "Смерть немецким оккупантам!". Генерал Василий Андреевич Андреев вспоминает в своей книге об этом храбром человеке, наводившем страх на фашистов. Отважный партизан, он так и остался лесоводом в душе. В.А. Андреев пишет:

  "Когда конники его отряда на рысях подходили к лесному молодняку, у Пануровского вдруг темнело в глазах, он хватался за сердце и кричал: "Стой, чертовы души! Питомник здесь, питомник! За мной, правее!" И партизаны обходили молодые поросли".

  Мы счастливы, что нам довелось работать с замечательными людьми, которыми сильна наша партия и наш народ.

  На смоленском направлении продолжались кровопролитные бои. Враг теснил наши войска. В ближайшем времени ожидались удары противника на Брянск. Усилились вражеские бомбежки железнодорожных станций, шоссейных дорог, городов и селений.

  Мы перебазировались в район развернувшихся работ. Наиболее крупными населенными пунктами, в которых теперь трудились наши строители, были Брянск, Карачев, Кромы, Фатех, Льгов, Трубчевск, Почеп.

  Штаб вновь созданного Брянского фронта потребовал от строителей возвести мощные рубежи в самые короткие сроки.

  Приступая к строительству, мы не забывали, что враг близко. Главная опасность — танки. Об этом предупреждал приказ командующего фронтом. Он требовал убедить бойцов и командиров, что танки не страшны для хорошо организованных, стойких и дисциплинированных частей. Предписывалось провести показные занятия по отражению атаки танков, для чего использовать имеющиеся в соединениях технические средства (танк, трактор), показать, как пехота, укрывшаяся в щелях, пропускает танки противника, поражая их гранатами и бутылками "КС", научить всех бойцов и командиров бросать связки гранат и бутылки с зажигательной смесью. Мы полагали, что это относится и к нам, и потому не только напряженно работали на рубежах, но не менее напряженно и учились.

  Командиры, побывавшие уже в переделках, говорили нам, а мы в свою очередь на учениях твердили строителям: не бойся танка. Экипаж танка плохо слышит из-за грохота своей машины и плохо видит, так как наблюдать через смотровые щели и приборы трудно, особенно при движении. Стрелять прицельным огнем из движущегося танка невозможно из-за качки и тряски. Смело подпускай танк и бей его гранатой!

  Вместе с мужчинами учились и женщины, и подчас их успехи удивляли нас. Валя Юшина, стройная, синеглазая, смешливая, мастерица на все руки, скоро стала бить без промаха из винтовки и нагана. Она лихо скакала на лошади, а в метании бутылок с горючей жидкостью в движущуюся мишень танка ей, пожалуй, не было равных. И откуда такое у простой московской работницы?

  Многие строители получили винтовки. Впервые применить их пришлось против самолетов. Фашистские пикировщики изводили нас. Когда на трассы рубежей вышли тысячи людей, немецкие самолеты стали беспрерывно кружить над ними. Они носились над строителями, поливая их свинцом. Местность была открытая, укрыться было трудно, и мы несли жертвы.

  Строители хоронили товарищей, и сердца их горели гневом и яростью. Теперь все, кто имели оружие, не спасались бегством во время авиационных налетов, а пристраивались поудобнее и открывали огонь.

  И вот однажды, это было у Синезерок, дружная стрельба из винтовок дала результаты. Фашистский самолет загорелся и рухнул в лес. Люди видели столб огня и дыма. Все кинулись туда. На небольшой прогалине догорали обломки самолета. Из-под них вытащили труп летчика. Второго летчика нашли неподалеку: лежал со сломанной ногой, запутавшись в ткани парашюта.

  Кто сбил самолет, определить, конечно, было невозможно. Но почти все считали, что это работа Анания Переплывкина и Георгия Лыкина, наших лучших стрелков. Оба парня, слушая похвалы в свой адрес, краснели от удовольствия, но скромно отказывались от пальмы первенства: "Все стреляли...".

  После этого случая стрельба по самолетам стала еще организованнее. Фашистские летчики теперь летали осторожнее, не осмеливались снижаться, и потому их налеты уже не причиняли столько вреда.

  Понемногу мы приобретали воинский вид. Заготовители раздобыли несколько тысяч комплектов красноармейского обмундирования. Мы смогли одеть в полувоенную форму сначала командиров, а потом и многих строителей.

  Развернулись лесозаготовки. Вдоль трассы рубежей возникли каменоломни, карьеры, ремонтные базы.

  Наконец получены долгожданные схемы. Районы рубежей нанесены на карты и закреплены за батальонами, полками. Строительство началось!

  Мы убедились, что за нашей деятельностью внимательно следит фашистское командование. Теперь с немецких самолетов летели на нас не только бомбы и пули, но и тучи листовок. В них без конца повторялось: напрасны ваши усилия, скорая победа "великой Германии" неизбежна. Листовки призывали переходить на сторону "победителей", суля "свободу, радушный прием и прекрасные условия жизни". Пропуск — поднятая вверх лопата. Фашисты ожидали, что строители так и ринутся на их зов. Но действие их листовок было совсем другим. Люди читали их с гневным смехом и трудились еще упорнее.

  Как-то поздним вечером к нам прибыл коренастый широкоплечий комиссар госбезопасности.

  — Мальцев, — коротко отрекомендовался он.

  Это был М.М. Мальцев, начальник объединенного управления полевых строительств. Познакомившись с картой нашего участка рубежа, Михаил Митрофанович приказал показать все на местности. До глубокой ночи мы объезжали объекты. Мальцев был придирчив, вникал во все. От отдыха отказался: некогда! И укатил на соседние участки.

  Он стал приезжать к нам очень часто. Мы хорошо узнали этого беспокойного человека и полюбили его. Время Михаил Митрофанович считал не часами, а секундами. Его темпы на первых порах нас ставили в тупик. Как-то мы всю ночь объезжали объекты. Заикнулись, что неплохо было бы немного поесть и отдохнуть. Михаил Митрофанович спокойно ответил:

  — Спокойная жизнь кончилась, спать будем в машине, на ходу, есть — тоже!

  Мы переглянулись. Если он считал нашу прежнюю жизнь спокойной, интересно, какая же она будет теперь? После узнали...

  Помню, нас вызвали в Брянск. Совещанием руководил Михаил Митрофанович. Каждый из нас коротко докладывал о развертывании работ на рубежах. В это время начался авиационный налет на город. Бомбы падали неподалеку, пол под нами дрожал и качался, а наш начальник спокойно сидел за столом, слушал очередного докладчика и кивал головой:

  — Так, дальше...

  Бомба разорвалась совсем близко. В здании штаба посыпались стекла, погас свет. Михаил Митрофанович не спеша достал спички, зажег стоявшие на столе свечи.

  — Докладывайте дальше, товарищ Ижиков!

  Мы были еще малообстрелянными людьми и, правду говоря, чувствовали себя неважно. Но спокойствие начальника понемногу передалось нам, и совещание продолжалось.

  Я часто бывал с ним и на переднем крае, где под огнем проверялось качество наших укреплений. Мы сидели в доте или в дзоте, кругом гремели взрывы, сквозь щели наката сыпалась нам на головы земля. А Михаил Митрофанович как ни в чем не бывало щупает стены и потолок, проверяет прочность стоек.

  Такие "экскурсии" помогали нам отчетливо увидеть сильные и слабые стороны наших сооружений.

  Побывал у нас и Невский, заместитель Мальцева по фортификации. Высокий пожилой генерал сначала смутил нас своей подчеркнутой интеллигентностью. Нам показалось, что он чересчур пессимистически относится к нашим возможностям. Вечером, когда мы остались одни, Невский сказал мне, осторожно подбирая слова:

  — Дорогой мой военный инженер товарищ Корнев, трудное у вас дело. Задание огромное, вы, наверное, и не представляете себе его масштабы. А знающих людей у вас единицы. Что вы будете делать, и ума не приложу.

  "Вот старый спец! — пронеслось у меня в голове. — Что он нас пугает? Нам и без того тяжко". Пытаюсь возразить:

  — Сил у нас хватит, товарищ генерал...

  — Зовите меня просто Георгием Георгиевичем, — предложил Невский.

  — Вы еще не знаете всех наших сил. Нас же десятки тысяч. И все рвутся в дело. Мы будем работать без отдыха. Вы правы: знаний у нас, мягко выражаясь, действительно маловато. Но мы надеемся на вашу помощь, Георгий Георгиевич, и обещаем быстро научиться. Я видел по выражению задумчивого красивого лица, что вряд ли рассеял сомнения генерала. Однако он ответил:

  — Поучить кое-чему я постараюсь, Александр Семенович. Обещаю это. Давайте мне поскорее ваших людей, и мы приступим.

  Всю ночь работали связные, сзывая командиров с участков работ. Утром все явились к штабу. К тому времени наши командиры были уже в военном обмундировании, только без знаков различия. Все побриты, подтянуты. Пожалуй, мы уже производим впечатление!

  При появлении генерала прозвучало: "Товарищи командиры!" Все вскочили на ноги. На приветствие генерала ответили дружным хором. Георгий Георгиевич внимательно взглянул на застывших перед ним людей и, видимо, остался доволен.

  В школьном классе началась лекция. Командиры зачарованно слушали Невского. А потом приступили к учебной рекогносцировке на местности. Люди с таким упорством и старанием исполняли распоряжения генерала: забивали колышки, обозначавшие центры огневых точек, что по лицам струился пот.

  Наблюдая за действиями рекогносцировщиков, Невский понемногу веселел. Еще больше обрадовался, когда увидел, что все наши командиры отлично владеют лопатой и топором. На месте колышков вскоре возникли превосходные стрелковые ячейки и дзоты. К концу дня участок рубежа был уже готов, окопы и огневые точки тщательно замаскированы. Генерал обходил их, довольно потирая руки, шутил со строителями.

  — Да, я вижу, народ здесь собрался подходящий.

  С радостью мы восприняли решение Невского испытать построенные сооружения. По телефону он связался со штабом фронта. Пообещали ночью прислать артиллерийскую батарею.

  Генерала уговорили отдохнуть, а мы с главным инженером района Михаилом Павловичем Каном и несколькими строителями отправились к сооружениям. При свете фонарей подготовили все к испытаниям. Решили удивить генерала небольшим сюрпризом. Два дзота мы построили с особым старанием. Опытный бригадир, а ныне командир взвода плотников Яков Иванович Романов со своими бойцами постарался на славу. Вкопанные в землю добротные срубы с прочными накатами замаскировали так, что их и вблизи нельзя было обнаружить.

  Приехали артиллеристы, расставили орудия. Утром все строители собрались посмотреть испытания. Нелегко было нам разместить огромную массу людей так, чтобы и видно было всем, и на случай появления вражеской авиации все были укрыты.

  Но вот ударили пушки. Били они прямой наводкой. Летела вверх земля, падали срезанные деревья, а наши дзоты продолжали стоять.

  Георгий Георгиевич скомандовал отбой. Люди выстроились длинной цепочкой по три человека в ряд. Медленно двигался этот поток. Люди пытливо осматривали последствия обстрела. У некоторых пулеметных точек были разворочены амбразуры, с покрытий сдуло дерн, но сами сооружения, построенные из брянской сосны руками наших плотников, стояли крепко. А "сюрпризные" доты, хотя и находились здесь же, совсем не пострадали: артиллеристы их не видели и не могли по ним бить прямой наводкой. Случайные же снаряды не нанесли вреда срубленным на совесть сооружениям. Плотники и землекопы бурно радовались своей удаче. Вместе с ними радовался и Георгий Георгиевич.

  — Именно так и надо маскировать все огневые точки. Молодцы!

  Здесь же на лесной поляне генерал с воодушевлением объяснил строителям, какое значение имеет их труд. Оборонительные сооружения, которые мы строим, спасут жизнь десяткам тысяч наших воинов. Значит, надо строить прочно и надежно.

  С Невским мы объехали ряд наших подразделений, подсобных предприятий. Генерал придирчиво осматривал технику, но внимательнее всего он разглядывал наших людей. Георгий Георгиевич был в приподнятом настроении. По-видимому, убедился, что сил и желания у нас хватит, а знания...

  — Знания приложатся! — твердо заявил он.

  Еще несколько дней провел у нас генерал, с жаром делясь с нашими людьми своим опытом, своими неисчерпаемыми познаниями.

  — Теперь будем считать, что фортификаторы у вас есть, — сказал он на прощание. Заметив наши улыбки, взглянул искоса:

  — Радуетесь? Рано: со знающих людей и спрос будет выше!

  Люди к нам все прибывали. К москвичам присоединились рабочие, служащие и студенты Брянска, Орла, Курска, колхозники окрестных деревень.

  Села, расположенные в районе рубежа, не смогли вместить всех строителей. В лесах и перелесках раскинулись шалашные городки. Палаток у нас почти не было, а шалаши очень хорошо зарекомендовали себя: в них легко дышалось в теплые летние ночи.

  Местные жители шли к нам со своим инструментом — лопатами, топорами, пилами и даже с запасами продовольствия. Шли, как правило, ночью, чтобы избежать нападения фашистских самолетов.

  Враг пытался сеять панику. Бомбил деревни и села. Ночью сбросил бомбы на Брянский железнодорожный узел. Взрывы и пламя пожаров были видны далеко, почти на всех участках рубежа. С гневом смотрели строители на зловещее зарево. Но не страхом, а решимостью наполнялись их сердца.

  Враг должен быть разбит и уничтожен! Это зависит и от нас. Необходимо как можно быстрее создать мощные рубежи, которые преградили бы путь фашистским танкам.

  Мы понимали всю сложность нашей задачи. Нам нужно переместить миллионы кубометров земли, построить тысячи дзотов, вырыть сотни километров противотанковых рвов, окопов и траншей. И все это ложится на плечи гражданских людей, впервые столкнувшихся с военным делом.

  Предмостное укрепление, передний край, эскарпы, контрэскарпы, фронтальный, фланговый, кинжальный огонь — для большинства наших людей все эти понятия были окутаны туманом. Приходилось и строить, и учиться.

  Опытному фортификатору стоит взглянуть на местность, и он уже знает, как будут в нее "вписываться" сооружения, как их разместить, чтобы они не выделялись. А наши товарищи бились, бились, и все-таки получалось не то.

  Инженеры Александр Маркович Шур и Андрей Дмитриевич Некрасов предложили изготовить легкие фанерные макеты, напоминающие купола дзотов. Эти макеты на носилках таскали вдоль рубежа и с помощью их намечали места "посадки" сооружений. Такой метод пришелся строителям по душе, и вскоре переносные макеты появились во всех частях.

  Как и следовало ожидать, премудрости фортификации первыми освоили наши наиболее образованные товарищи: добровольно пришедший к нам профессор И.И. Вихляев, инженеры В.Н. Бурлаков, Я.А. Гуревич, Н.Д. Маркелов, И.И. Захаров, И.И. Костин, Г.Б. Иванов и, конечно, главные инженеры районов и батальонов. Им мы стали поручать самые ответственные — рекогносцировочные — работы. Большую помощь оказывали приезжавшие к нам войсковые инженеры во главе с начальником инженерных войск Брянского фронта Александром Яковлевичем Колягиным. Но у них было очень много других дел, и они не могли уделять нам достаточно внимания. Рады мы были и посещениям командиров-войсковиков, которые тоже охотно давали нам свои рекомендации.

  Вспоминая сейчас те дни, я понимаю, что мы допустили тогда много ошибок. Увлекались обеспечением фронтального огня, когда наиболее действенным является косоприцельный и фланговый. Строили тяжелые разнотипные сооружения, трудно маскируемые, особенно на переднем крае. Мало сооружений намечалось в глубине обороны. С пренебрежением относились к оборудованию запасных и ложных позиций. Совершенно не уделяли внимания укреплению населенных пунктов. Думается, причина этого заключалась в том, что люди все еще не верили в возможность продвижения врага далеко в глубь нашей страны. Даже когда рубеж проходил через какой-либо населенный пункт, доты и дзоты строились на окраине деревни, в огородах, садах, и почти не использовались опустевшие дома, амбары. В глубине души мы надеялись, что села наши останутся невредимыми, страшные бои и разрушения не коснутся их. Как мало мы еще знали врага!

  В первые недели строительства рубежей мы не заботились и о создании круговой обороны. Командующий фронтом генерал А.Н. Еременко и штаб инженерных войск фронта поправили нас, но время было упущено, и рубежи пришлось переоборудовать, когда уже начались ожесточенные бои за Брянск. Разнотипные тяжелые сооружения, кроме всего прочего, не давали возможности по-настоящему механизировать строительные процессы и потому поглощали огромное количество труда.

  Трудности — на каждом шагу. У нас очень мало техники — бульдозеров, грейдеров, тракторов и плугов, канавокопателей, автомашин. Разрабатываем строгий график их использования. Части и подразделения заранее знают, когда и какие они получат механизмы, и подготавливают все для того, чтобы заставить их работать круглосуточно. Если же дело было организовано плохо, машины передавались другим подразделениям. Благодаря этому жесткому порядку механизмы использовались на полную мощность.

  Но не хватало не только машин, но и самого простого шанцевого инструмента. Лопаты быстро выходили из строя. А их требовалось все больше и больше — народ прибывал непрерывно. Были мобилизованы все местные ресурсы. И все равно инструмента недоставало. Выручили наши умельцы. На специальном совещании, созванном нами по этому вопросу, выступили со своими предложениями Михаил Митрофанович Моисеев, Геннадий Мальцев, Эммануил Владимирович Золотарев. Они предложили организовать походные мастерские по ремонту, заточке и даже по изготовлению нового инструмента и сами возглавили дело. Нашлись механики и кузнецы. Переносные горны и металл дал нам промышленный гигант Брянска — бежицкий завод имени Профинтерна. А пока развертывались походные мастерские, мы ввели двух — и трехсменную работу. Одна и та же лопата переходила от сменщика к сменщику.

  Нам требовалось огромное количество скоб для скрепления деревянных элементов сооружений, дверные ручки и петли. Для изготовления этих деталей тоже пришлось оборудовать свои мастерские. Инициаторами их создания были Константин Савельевич Енгалычев, Петр Федорович Ладиков и Денис Лазаревич Козлов.

  При всех затруднениях мы обращались к народу: помогайте, думайте. Нужно пожить с людьми в такое напряженное время, чтобы воочию убедиться в неистощимости народной смекалки.

  Как возводить противотанковые рвы? Рыть на равнине — это колоссальный труд. Надо использовать реки и речушки, которыми богата Брянщина.

  Но очень часто наши русские реки неглубоки и берега у них отлогие. Такая река — не препятствие для танков. Вот если берега эскарпировать, т.е. сделать их отвесными... Но делать это вручную — тяжелая и трудоемкая работа, которую к тому же придется подчас выполнять стоя по колено, а то и по грудь в воде. Механизировать? А как? Мы просмотрели уйму литературы и ответа не нашли. Обратились к рабочему классу: думайте, друзья дорогие, выручайте!

  Думали все: и инженеры, и землекопы. Отмахав лопатой десяток часов, паренек или седой наш ветеран шел на речку, ползал по откосу, из влажного песка сооружал макет эскарпа.

  И вот ко мне обратилась группа инженеров и рабочих. Разные люди, а к мысли пришли одной: срезку берегов надо производить длинными металлическими ножами. Их установят в деревянных стойках — кассетах так, чтобы ножи могли скользить вверх и вниз под определенным углом. Кассету оборудуют на тележке, которая будет двигаться над обрывом берега. Повезет ее автомашина, привод от ее двигателя будет приводить в действие и тяжелый нож.

  Я слушал, и у меня влажнели глаза. До чего ловко придумано! А изобретатели ждут моего слова. Молчат, но вижу: выскажи сомнение — с пылом бросятся в бой за свое детище. Народ горячий, энергичный — инженеры Сергей Васильевич Походаев, Сергей Дмитриевич Иванов, Иван Иванович Захаров, бригадиры землекопов и плотников Алексей Парфенович Васечкин, Василий Алексеевич Бендалов, Анна Ивановна Соболева.

  — Черти, — говорю я им. — Разрешите расцеловать вас!

  Только после этого они все выложили на стол. Инженеры развернули эскизы, а плотники даже модель притащили — маленькую, игрушечную, но уже действующую.

  Через несколько дней новые машины, довольно неуклюжие с виду, но надежные и безотказные, уже работали на берегах рек.

  Но возникла новая проблема. Мало обрезать берег. Надо уберечь его от подмывания и разрушения. У нас часто случалось: отроем эскарп, а через два — три дня он обвалится, огромный труд пропадает. Что делать? Раньше мы в таких случаях возводили шпунтовый ряд — вбивали в грунт плотно одно к одному тонкие бревна, обшивали их досками — не то что песок, воду задержит такая преграда. Но сколько надо на это лесоматериала и сколько труда надо затратить на забивку свай — больше, чем на рытье самих эскарпов. Опять бросаем клич строителям: думайте, как спасти наши эскарпы и контрэскарпы!

  Поступает предложение: дерновать откосы. Это значит накладывать на них прямоугольники нарезанного дерна — проросшей травой почвы, — крепить их к грунту черенками зеленых деревцев; эти черенки, в конечном счете, прорастают в грунте, и на поверхности дерна образуется живая зеленая крепь. Хороший, испытанный способ, но для нас не подходит: требует слишком много труда, да и времени у нас нет, чтобы ожидать, когда черенки прорастут.

  Иван Иванович Захаров, Михаил Федорович Самохвалов и Петр Васильевич Курзанов предлагают другое: покрывать склоны нашими обычными маскировочными сетками из фашинника, проще говоря, редкими плетенками из хвороста, а закреплять их длинными кольями, нижние концы которых вбиваются в основание эскарпа, а верхние с помощью оттяжек из проволоки или ивняка и колышков плотно прижимаются к скату. Конечно, дело это тоже довольно кропотливое, но все же времени требует меньше. Многие километры эскарпов были укреплены фашинными сетками. Обвалы прекратились.

  Проблема эскарпирования высоких, крутых берегов была решена. Но на наших равнинных реках крутые берега часто переходят в отлогие луговины, где рвы не выкопаешь. Оставить такие места в их естественном виде нельзя — вражеские танки устремятся именно сюда, где легче форсировать реку и выбраться на низкий берег. Что же делать в таких случаях?

  Нам рекомендовали ставить здесь ежи, надолбы, минные поля. Все это правильно, но в душе ворошилось сомнение. Ежи и надолбы на берегу относительно легко сметаются артиллерийским огнем, лучше иметь что-либо скрытое, замаскированное.

  Опять обратились к народной смекалке. Поступило несколько предложений. Были среди них довольно радикальные, но требовавшие затраты огромного труда, как, например, противотанковые рвы в воде и даже мощные каменные парапеты. Но мы ценили и эти предложения: они свидетельствовали о том, как близко к сердцу принимали наши люди интересы защиты Родины, во имя этой цели они готовы горы сдвинуть.

  Мне вспоминается, как задолго до войны разразился грандиозный пожар в Майкопе. Горела нефть под землей, и никакие технические средства, имевшиеся в распоряжении нефтяников, не могли остановить разбушевавшуюся стихию. Пожар длился много дней с неослабевающей силой. Администрация, партийная и общественные организации нефтяников обратились через центральную печать к инженерам и рабочим Советского Союза с призывом прислать свои предложения и рекомендации, как остановить пожар. В Майкоп поступило несколько тысяч разнообразных предложений. Мы, в то время молодые инженеры-оружейники, тоже приняли в этом деле участие. Наиболее радикальное решение дали подрывники. Пожар был потушен силой мощного рассчитанного взрыва. В этом замечательном примере творческой инициативы масс ярко проявилась любовь советских людей к своей стране, забота 6 ее богатствах.

  Мы рассматривали предложения, коллективно обсуждали их. Много товарищей участвовало в этой работе: инженеры Сергей Васильевич Походаев, Дмитрий Михайлович Петров, Сергей Дмитриевич Иванов, Петр Федорович Ладиков, Федор Андреевич Орешкин, Иосиф Викторович Покуро, плотники и землекопы Василий Яковлевич Страхов, Федор Кириллович Баленко, Сергей Ефимович Четвериков.

  Это они предложили забивать в дно реки прочные деревянные или металлические сваи. Головки свай должны быть скрыты в воде, хорошо заострены и иметь такую высоту, чтобы на них мог повиснуть, а еще лучше — распороть себе брюхо вражеский танк. По шею в воде работали строители, забивая сваи вручную. Хорошо, что погода была жаркая, можно было обогреться на солнце и снова забираться в воду. Мудрено забивать заостренные сверху сваи, но и тут был найден выход: на две соседние сваи одевался хомут, по которому уже проще бить ручным копром-бабой.

  Другая группа товарищей — Василий Николаевич Ложников, Николай Михайлович Воронков, Кузьма Прокофьевич Соловьев, Михаил Павлович Журавлев — посоветовали использовать надолбы и ежи, но ставить их не на берегу, а в воде, основательно закрепив на дне. Это также было осуществлено. Много нужно было заготовить и поставить таких надолб и ежей. Если бы делать их из металла, ушли бы тысячи тонн стали. А у нас ее не было. Выручала прекрасная брянская сосна — прочная, не поддающаяся гниению. Смять такой сосновый еж — не под силу даже самому тяжелому танку. Мы в этом воочию убедились после, когда увидели вражеские танки, повисшие с распоротыми брюхами на наших надолбах и ежах.

  Иван Иванович Захаров, Николай Иванович Рыбкин, Михаил Афанасьевич Сереженькин, Григорий Яковлевич Астафьев предложили по старому русскому способу устраивать на низких берегах рек лесные завалы. Стали мы отрывать на низких берегах рек и противотанковые рвы. Мы их откапывали недалеко от уреза воды, оставляя земляную перемычку. Когда ров был готов, перемычку взламывали, и котлован заполнялся водой. Несдобровать танку, если он рухнет в такую яму!

  Отдельные участки рубежей проходили по низким, насыщенным влагой местам. Строить здесь доты и дзоты чрезвычайно трудно: котлованы все время заливаются водой. Но еще хуже то, что бойцам находиться в таких "водяных точках", как их окрестили строители, будет несладко. Мы знали, как уберечь сооружения от воды: делается бетонное корыто, на корыто наклеивается на битуме рубероид, после этого можно спокойно строить дзот. Но где взять столько цемента и рубероида? (Кстати, последнего у нас вовсе не было.) Наши ветераны Александр Ефимович Сальников, Павел Владимирович Квашнин, Андрей Дмитриевич Некрасов, Михаил Тихонович Баженин и Андрей Константинович Ромейко испробовали интересный способ, который был известен старым строителям, но потом почему-то забыт.

  В подготовленный под сооружение котлован, из которого насосом откачена вода, втрамбовывается толстый слой хорошо промятой глины. После некоторой подсушки глиняная трамбовка покрывается слоем смолы. Сверху снова накладывается пласт глины. Эксперимент удался. В посаженные в такой котлован сооружения вода не проникает, во всяком случае, бойцам в них не придется стоять с мокрыми ногами. Смолу на первых порах собирали по лесничествам, а со временем у нас появились свои смолокурни. Смола нам требовалась и для изоляции перекрытий огневых сооружений и убежищ.

  Приходилось думать и думать. Вам доводилось копать землю, читатель? Тогда вы знаете, как тяжело поднимать первый пласт — дерн, травянистую почву. И наши землекопы мучились с этим первым пластом. Мы с инженерами ломали голову, как пособить им, и вдруг увидели на рубеже... пахоту. Бригадир бетонщиков Науменко Иван Андреевич и бригадир землекопов Вера Владимировна Зайцева впрягли крестьянскую савраску в плуг и провели борозду по трассе будущей траншеи. Верхний пласт был снят легко и быстро, а дальше у землекопов работа пошла веселее — под дерном оказалась довольно рыхлая земля. Куски взрезанного дерна строители бережно собрали: они пойдут на маскировку укреплений.

  Был найден способ крепить стенки окопов. Щиты из лозняка, наподобие деревенского плетня, сажались на заостренные колья — опоры. Своими нижними заостренными концами стойки вбивались в грунт — и облицовка окопа готова. Предложили такой способ Андрей Дмитриевич Некрасов, Петр Корнатович Соколов и Михаил Васильевич Стаханов. Они же осуществили и другое новшество: фашинная сетка плелась сплошной полосой и скатывалась в удобные для транспортировки рулоны. Эти рулоны доставлялись в вырытую траншею, раскатывались во всю свою длину и прижимались кольями к стенке.

  А наши знатные землекопы Николай Васильевич Носов и Нина Григорьевна Дмитриева придумали еще проще: вбивать колья и между ними и стенкой окопа прокладывать пачки хвороста — не надо тратить время на плетение сеток!

  Испробовали мы и предложение прораба по земляным работам Сергея Дмитриевича Плешакова — засевать овсом откосы рвов и брустверы окопов. Жаль, конечно, было тратить овес, но что поделаешь? Через несколько дней откосы и брустверы покрылись ярким зеленым ковром, который в известной степени крепил грунт, а главное, обеспечивал отличную маскировку.

  — Как вы додумались до этого? — спросили мы Сергея Дмитриевича. Он ответил:

  — Мои односельчане издавна так делали. В русских деревнях ведь не знали, что такое алебастр. Избы штукатурили глиной. А чтобы она крепче держалась, добавляли в нее овес. Заштукатурят такой глиной стену, через несколько дней овес прорастет, свяжет ее своими корнями. Стебельки овса, "зеленя", как их называли в народе, пригладят, вдавят в глину. Потом, когда стена просохнет, бели ее или крась. Здорово получалось. А "штукатурка" выходила такая прочная, что десятками лет стояла, не осыпалась и не трескалась...

  В некоторых местах рубеж проходил по болоту. Пробовали рыть — ничего не получается, сплошная жижа. Приуныли люди. Пошел я на поклон к своему учителю Андрею Дмитриевичу Некрасову, к нашему старому саперу.

  — А зачем нам на болоте строить! — удивился он. — Пусть в болоте фашист вязнет, а доты мы построим на сухом месте. В болото же, чтобы оно стало совсем непроходимым, воды добавим. На берегу поставим ежи и надолбы.

  Для строительства нужен был лес. Много леса. Стонали, падая под ударами топоров, красавицы — брянские сосны. До боли было жаль их. Но шла жестокая война с беспощадным врагом, приходилось идти на жертвы. И все же советские люди думали о будущем. Брянские лесники и лесничие просили, предлагали, требовали рубить в первую очередь больной тонкомер и бракованные деревья. Много споров было с ними. Мирили строителей и лесников секретари райкомов партии. Но мы и сами старались беречь лес. Шли на использование тонкомерной древесины, хотя с ней и было больше возни. Научились сращивать тонкие бревна, резать из них доски и брусья.

  Строительство развернулось по всему брянскому рубежу. Учетчики ежедневно доносили о выполнении планов-заданий. У нас это были не просто учетчики. Жизнь требовала отобрать для этой работы людей, умеющих не только замерить и определить сделанное, но и проверить качество, вовремя посоветовать, как улучшить дело. Впоследствии они выделились в самостоятельные группы учетчиков-инспекторов по качеству. Донесения о выполнении работ были радостные и в то же время тревожные. Радовало то, что люди не жалели сил, но беспокоила мысль: несмотря на весь энтузиазм людей, нам не справиться с задачей: слишком велик объем земляных работ. Механизмов было мало, хотя они и действовали круглые сутки. Выход только один — прибегнуть к взрывным работам. Собрались под моим председательством старые подрывники — Андрей Дмитриевич Некрасов, Владимир Викторович Борсук, Аркадий Маркович Шур, обдумали, с чего начинать. С планом нашим ознакомили командование. Ответ пришел благоприятный. Нам выделялась взрывчатка, запалы, бикфордов шнур. Не давали только людей, приказали обходиться своими силами.

  Что ж, будем готовить своих подрывников. Мы четверо превратились в преподавателей и инструкторов. Желающих учиться вызвалось много. Героика интересного и опасного подрывного дела привлекла самых умелых и смелых.

  Боялись мы, что успели позабыть кое-что. Нет. Стал я рассказывать людям о правилах обращения с взрывчаткой, подержал в руке брусочек тола — и все восстановилось в памяти до мельчайших подробностей. Хороший инструктор у меня был когда-то — Андрей Дмитриевич Некрасов. Как хорошо, что мы с ним снова рядом!

  Не было у нас специально оборудованных полигонов, занятия проводили на Синезерском лугу, за околицей села. Терпеливо показывали, как соединять бикфордов шнур с капсюлем, как брать и переносить приготовленные запальные трубки, как вставлять запал в заряд. Учили зажигать бикфордов шнур и помнить при этом, что горит он со скоростью метра в минуту. Пока огонь дойдет до капсюля, подрывник должен отбежать на безопасное расстояние и надежно укрыться. Еще и еще раз напоминаем: ошибаться подрывник не может, ошибка грозит гибелью.

  Мы раскладываем запальные трубки, пока без взрывчатки, на земле, и каждый из учеников должен зажечь несколько запалов и успеть отбежать на условленное расстояние. Длина шнура метр. Ровно через минуту (по бикфордову шнуру можно проверять часы!) хлопают капсюли. После этого разбираем действия товарищей, упрекаем тех, кто излишне суетился, спешил. Работа подрывника требует спокойствия, выдержки и величайшей аккуратности.

  Второй этап обучения — уже со взрывчаткой. Каждый получает две — три толовых шашки. Он должен вставить в них запальные трубки, закопать заряды в землю и по команде "Зажигай!" воспламенить шнуры. И вот уже над лугом гремят взрывы, вырастают черные кусты взметенной земли. Внушительное зрелище! Наблюдать его сходились почти все свободные от работы строители. Присутствие зрителей еще более подстегивало наших курсантов, и они старались изо всех сил.

  Спустя некоторое время по команде "На осмотр!" подрывники подходят к своим участкам — проверять свою работу. Но прежде мы вчетвером, нет, уже вшестером: к нам присоединились еще Петр Васильевич Яснов и Ананий Иванович Переплывкин — выискиваем несработавшие зажигательные трубки. Это очень важно. Бывает, из-за излома шнура или чересчур крепкого его обжима при насадке капсюля происходит замедленное горение, и тогда возможен неожиданный запоздалый взрыв. Внимание и еще раз внимание требуется от подрывника.

  На всю жизнь мне запомнился один случай. Это было еще в дни нашей юности. Мы окончили курсы при Главном военно-инженерном управлении Красной Армии.

  Все тепло попрощались с Андреем Дмитриевичем, нашим преподавателем и инструктором. Я направлялся служить в Устыожну, в маленький городишко Череповецкой области, где располагалась подрывная база. К моему приезду на базе было получено указание уничтожить 6000 пудов мелинита, срок хранения которого вышел (такая взрывчатка опасна в обращении и потому непригодна для использования). Я оказался единственным командиром-специалистом, и эту задачу поручили мне. Бойцы-подрывники были новички, я наспех их проинструктировал, и мы приступили к делу. Вывезли взрывчатку в отведенное место, насыпали кучами по кругу. В каждую из них вставили бикфордов шнур. Подрывники встали возле куч. Я — в центре, чтобы видеть действия всех. По моей команде бойцы поджигают шнуры. И вдруг я вижу, что один из подрывников, прижав тлеющий пеньковый фитиль к концу бикфордова шнура, вместо того чтобы отвести воспламенившийся конец в сторону, сует его в кучу взрывчатки. Катастрофа! Кричу бойцам:

  — Немедленно убегай!

  Я падаю. Увидев, что все отбежали, вскакиваю и бегу из круга. Слышу за спиной шипение и рев пламени, жаркая волна сбивает меня с ног. Чувствую, на мне горят гимнастерка и брюки, вспыхнули на голове волосы. К счастью, поблизости оказалось небольшое дождевое болотце, я бросаюсь в него и несколько раз переворачиваюсь, чтобы затушить волосы и одежду. Поднимаюсь. Вдалеке нестройной гурьбой собрались красноармейцы — их больше взвода. Подхожу к ним.

  — Все в сборе?

  — Так точно, все, — отвечает помкомвзвода.

  Производим поверку. Нет, не все — одного человека не хватает. Ищем его, осмотрели каждый кустик. Пропал наш молодой товарищ, и следа не осталось.

  Да, с взрывчатыми веществами шутки плохи!

  Вот почему мы не жалеем времени и сил, чтобы привить нашим будущим подрывникам осторожность, осмотрительность, еще и еще раз разъясняем правила безопасности. К нашему счастью, народ собрался смекалистый и упорный. И скоро у нас появились свои команды подрывников. Теперь с помощью взрывчатки мы стали выбрасывать землю при строительстве противотанковых рвов, валить деревья, корчевать пни при создании лесных завалов. Дело пошло быстрее.

  Как это важно, что люди у нас замечательные! Взять хотя бы приготовление бетона. Кажется, что тут сложного: строители всегда имели с ним дело. Но фортификационные сооружения разнообразны, и для них нужен разный состав бетона. В устоявшейся военно-строительной организации все решается просто, потому что имеются специальные лаборатории. У нас их не было. Это могло отразиться на качестве сооружений и привести к нерациональному расходу цемента, которого и так не хватало. Где выход? И тут спохватываемся: да ведь у нас есть первоклассные специалисты по бетону — Яков Адольфович Гуревич и Николай Михайлович Болдырев. Тотчас поручаем им промчаться по частям, сформировать полевые лаборатории, подобрать необходимые составы бетона. И два энтузиаста за несколько дней справились с этой огромной задачей.

  Люди у нас хорошие. Готовы все сделать. Но это не снижает, наоборот, повышает ответственность руководителей. От нас, только от нас зависит, чтобы их труд приносил максимальные результаты. Нужно знать, сколько каждый ежедневно может, и должен сделать на той или иной работе, нужно обязательно учесть сделанное им, оценить качество, определить задание на завтра. Без этого — нельзя.

  Мы вводим ежедневные задания и проверяем их выполнение. Разработкой таких заданий-норм занимаются инженеры Михаил Павлович Кан, Иван Арсеньевич Козлов, Виктор Николаевич Бурлаков, Александр Иосифович Брусиловский, Василий Сергеевич Зальцберг, Василий Андреевич Ануров. Они предложили простую и удобную форму учета затрат труда и оценку его качества, проинструктировали учетчиков, приемщиков и табельщиков. Да, у нас имелись и табельщики, но скоро они подняли "бунт". Маша Ускова и Таня Кузина пришли ко мне и заявили, что табельные доски надоели им и в Москве, да и вывешивать эти доски здесь негде и не нужно: какой от них толк, если висят при штабах? Проверять, как выходят люди на работу и как они трудятся, надо не в штабе, а на рубеже. Обе подруги первыми из табельщиц стали одновременно и учетчицами. Их примеру последовали и другие.

  Хорошо поставленный учет помог нам шире развернуть социалистическое соревнование среди строителей. Цифры тоже могут убеждать и вдохновлять. Один выкопал полтора кубометра земли, а товарищ его за то же время — пять кубометров. Огласите эти цифры при народе, — вряд ли отстающий останется спокоен. Наверняка на следующий день он приложит все силы, чтобы догнать товарища.

  Политработники, партийные и комсомольские организации умело использовали цифры учета. Их приводили в своих беседах агитаторы. Показатели дневной выработки находили отражение в боевых листках и листках-молниях. Строители отчетливо видели, по кому надо равняться. Имена передовиков становились популярными, люди эти окружались почетом и уважением.

  Вначале нормы перевыполняли единицы. Потом это оказалось по плечу тысячам людей. Целые бригады стали в полтора — два раза перевыполнять задания. Бригады бетонщиков Хайруля Нигомедянова, Мухамеда Гоптрохимова, бригады плотников Тимофея Ивановича Панькова, Федора Павловича Куратова, Николая Петровича Михайлова, Алексея Григорьевича Новикова, Егора Васильевича Брюховецкого довели выработку до двух с половиной норм. А землекопы добились еще большего: бригады Шама Гайфулина и Дмитрия Платоновича Журавлева систематически выполняли дневные задания на 300 процентов. Но и они отставали от землекопов Сергея Ивановича Самыкина и Сергея Осиповича Сидоренко, которые давали по четыре нормы ежедневно.

  Радовали своими успехами женщины. Землекопы Ольга Константиновна Алексеева, Нина Ивановна Лобанова, Галина Степановна Медведева, Мария Сергеевна Зинкина, Нина Георгиевна Дмитриева, Елизавета Ивановна Рудина, Анна Ивановна Кавочкина, Прасковья Васильевна Васильева и многие другие выполняли задания на 150–225 процентов.

  Запевалами социалистического соревнования выступали коммунисты и комсомольцы. Словом и примером вели они за собой остальных строителей.

  Крепкими узами мы были связаны с московскими, брянскими и орловскими партийными организациями. Строителей на фронте посещали делегации московских рабочих. Мы в свою очередь посылали свои делегации на предприятия столицы. Это было дружное единение трудового тыла и трудового фронта, как говорили у нас. Обмен делегациями начался по инициативе наших политработников Ивана Степановича Савулева и Владимира Николаевича Егорова. Вообще наши политработники были людьми с огоньком, творческой жилкой. Не дожидаясь "указаний свыше", Иван Федорович Путенко и Андрей Гаврилович Терехов первыми ввели в своих подразделениях ежедневную громкую читку газет и новостей, принятых по радио. Надо учесть, что в напряженной обстановке, в которой трудились строители, это была, пожалуй, единственно возможная форма ознакомления людей с событиями в стране и за рубежом. Гавриил Петрович Харитонов и Николай Дмитриевич Чернышев первые послали по рубежу наших почтальонов-книгонош, которых строители любовно прозвали "лесными избачами". Политработник Тихон Афанасьевич Лылов со своими активистами создал в батальоне лучшую у нас стенную газету, которая пользовалась широкой известностью и регулярно выходила всю войну.

  Партийные и комсомольские организации неустанно укрепляли фронтовую дружбу. Нас особенно взволновал один эпизод. Мы с тревогой ждали 1 августа. В этот день заканчивался срок пребывания у нас студентов и учащихся ремесленных училищ Брянска, Орла и Курска. Мы привыкли к веселым работящим ребятам, полюбили их. Близящаяся разлука печалила всех. И вдруг в штаб пришли комсомольцы Федя Самошкин, Виктор Орлов, Юля Каширова и Маша Юрина и вручили мне большой лист бумаги. Читаю: "Мы, комсомольцы брянских и орловских учебных заведений, просим зачислить нас в постоянные кадры военных строителей и призываем всех студентов и ремесленников последовать нашему примеру и остаться на строительстве оборонительных рубежей до конца войны". Под документом более двухсот подписей. А потом коллективные заявления посыпались пачками. В частях прошли взволнованные митинги. Рабочие благодарили своих юных друзей, восторженно качали ребят и девчат. Нечего и говорить о том, как много это для нас, значило — с нами остались тысячи замечательных юношей и девушек с золотыми руками и горячими сердцами.

  Немного растерялись только наши снабженцы: одеть и обуть такую массу народа в наших условиях было страшно трудно. Но были бы люди, остальное все обретется — в этом мы давно уверились...

  Мы заканчивали строительство рубежа на главном направлении.

  Батальон Сергея Дмитриевича Иванова первым держал "экзамен". На осмотр приехали М.М. Мальцев и Г.Г. Невский. Были собраны командиры всех рот и батальонов. Весь долгий день шагали сотни людей от точки к точке, от рвов к эскарпам. Вечером на берегу реки собрались, чтобы подвести итоги. Генерал Невский признал, что в отношении прочности укреплений все хорошо. А вот с маскировкой... Нам оставалось только краснеть: столько говорили, столько учились и других учили, а не заметили, что отдельные сооружения "гордо красуются" на фоне лесных полян и пригорков. Противотанковые рвы зияют черными или желтыми провалами среди зелени лугов. Эти грехи портили нашу работу.

  Сейчас плохая маскировка — еще небольшое горе: можно исправить до начала боев. Но уроки надо извлечь. Маскировать, маскировать все, что возможно! На другой же день мы создали специальные маскировочные отряды. Обратились к опыту инженеров и к рабочей смекалке, а нашим людям ее не занимать. Новые энтузиасты принялись за дело. Наконец-то нашли себе поприще художники, которых оказалось немало в наших подразделениях. И их талант пригодился на войне! Художники цепко взяли руководство маскировкой в свои руки, своим острым глазом они сразу замечали, "где нарушается колорит пейзажа". Маскировочные подразделения заготавливали ветки, зеленые маты, нарезали дерн, готовили сажу. На "линию огня" вышли химики и лесохимики.

  Для маскировки нужны и сажа, и смола, и уголь. Задымили остановившиеся с началом войны смолокурни и угольные ямы в Брянских лесах. Много всяких специалистов было среди нашего большого коллектива, а теперь появились новые — смолокуры и углежоги.

  Огневые точки и укрытия маскировались под окружающую местность. Если это были луговые места — дзоты "драпировались" зеленым ковром дерна и посевами овса, на черных вспаханных полях сооружения покрывались землей и сажей, на жнивье — желтыми соломенными матами.

  Инженерная мысль и рабочая смекалка направлялись на механизацию маскировочных работ. По предложению наших автомобилистов Виктора Степановича Мрочковского, Ивана Сергеевича Климова, Макара Мефодиевича Кушнарева и Василия Ивановича Кузнецова автоцистерны, прихваченные из Москвы, были приспособлены под маскировочные машины. Внизу под цистернами на некотором расстоянии от земли были вварены сопла со специальными гребенками, через которые из цистерн вытекала красящая жидкость. Почин был подхвачен и широко распространен. Осенью эти машины окрашивали рубежи в желтый цвет, зимой — в белый.

  Большие массы людей на рубежах быстро обнаруживаются вражеской воздушной разведкой. На нас систематически нападает фашистская авиация. Понимаем, что в конечном счете и тут многое решает маскировка. Чем тщательнее мы укроем от глаз врага наши рубежи, тем труднее нас будет обнаружить. Представители штаба и политработники все время проводят во вновь созданных маскировочных частях, ведут разговоры со строителями. За несколько дней мы получаем свыше 350 разнообразных, интересных и в основном правильных предложений. Авторы их — политработники Петр Сергеевич Генералов и Николай Павлович Киселев, бригадиры Михаил Павлович Мухин и Матвей Михайлович Ваньшкин, комсорг Костя Небухин, шофер Кирилл Павлович Кирюхин, землекоп Зоя Петропавловская, начальник снабжения Александр Михайлович Смирнов и многие, многие другие. Рационализаторы приносят эскизы и чертежи или прямо ведут к огневой точке: вот как мы сделали. Одни применили для маскировочной окраски краскопульты. Другие предлагают делать колодцы без выдающихся на поверхности срубов, чтобы они были незаметны. Третьи советуют колодцы (за ними особенно "охотились" фашистские бомбардировщики) рыть только в кустарнике или под деревьями.

  Как-то я заглянул на участок, где верховодили наши знатные землекопы москвички Анна Дмитриевна Васько и Анна Ивановна Кавочкина. Гляжу и не понимаю: что за маскарад? У каждой женщины на голове венок, сплетенный из свежей зелени. Думаю, забавляются девчата. В это время над рубежом показались вражеские самолеты. На других участках люди побежали в укрытия, а женщины остались, только двигаться перестали. Самолеты пролетели мимо и внимания на них не обратили. Почему? Взбираюсь на пригорок, смотрю на ров сверху. Колышатся над ним зеленые кружки венков, точь-в-точь молодые посадки на лесозащитной полосе. Хитроумно придумали две Аннушки!

  На другой же день такие зеленые венки из травы и тонких веток появились на головах всех строителей. И маскировка, и в жару от солнца хорошо защищает... На венки, конечно, мы не особенно надеялись. По всей трассе рубежа вырыли укрытия, где люди могли бы надежно спрятаться.

  Следует признать, что иногда маскировка у нас, как говорят, выходила боком. Думали мы, думали, как укрыть переправы через Десну, которыми пользовались наши войска, и решили построить два подводных моста у Выгоничей. Сил на них положили немало. Наконец мосты готовы. Опробовали — прекрасно держат они автомашины, танки, орудия. И в то же время мосты скрыты полуметровым слоем воды, с берега их совсем не видно. Радуемся удаче, поздравляем друг друга...

  И вдруг появляются фашистские самолеты и начинают нещадно бомбить наши подводные мосты. Бомбят день, бомбят другой, подойти не дают. В чем дело? Я вызвал У-2 и поднялся в воздух. Пролетаем над рекой. Гляжу вниз... Ужас! Мосты наши — как на ладони. Слой воды над ними прозрачен, точно стекло, и проглядывают сквозь него старательно обструганные бревна и доски. А вдобавок и подъезды к мостам отлично бросаются в глаза — тропинки, укатанные дороги.

  Удар был очень тяжелый. Больше мы таких мостов не строили. Соорудили подводную плотину. Она была менее заметна с воздуха, тем более что проезжую ее часть мы застелили не бревнами и досками, а зеленым фашинником. Плотина успешно использовалась для переправы войск и техники. Вообще-то пригодились и злополучные "потайные" мосты, но пользовались ими только в ночное время.

  По нашим переправам идут на фронт свежие части. А с запада возвращаются поредевшие подразделения на отдых и формирование. С любопытством и тревогой смотрят строители на этих людей, только что побывавших в пекле боя. Хмурые, запыленные, тяжело шагают они по дороге, поддерживая раненых товарищей. На марле бинтов темнеют пятна крови.

  Бои близко. В утренней тишине иногда уже доносится гул канонады. Фашистские самолеты все чаще сбрасывают листовки. В них одно и то же — беспардонная ложь, угрозы, требование сдаваться в плен.

  По плотине движется странная колонна. Люди одеты в серые куртки и такие же брюки. Выйдя на берег, передние поднимают с травы свежие листовки, пробегают глазами и зло швыряют в воду. Необычный вид пришельцев заинтересовал нас.

  Спрашиваем: кто такие? Оказывается, заключенные. Когда бои приблизились к тюрьмам, где они находились, начальство вывело их из камер, вручило соответствующие документы, приказало самостоятельно следовать в Орел или Тулу и поступить в распоряжение нового тюремного начальства. Колонна прошла уже более 200 километров. Никто не отстал, не "потерялся". У людей было отличное настроение, они весело шагали, питались как и где придется, но местные жители говорили, что ведут себя заключенные хорошо, никаких бесчинств не допускают. У всех этих некогда оступившихся людей была одна мечта — получить у властей направление на фронт, чтобы делом, кровью смыть с себя вину. Мы от всего сердца пожелали им счастливого пути и скорой встречи с нами на фронте, но уже в качестве свободных советских граждан.

  После этого еще более смехотворными показались нам потуги фашистских пропагандистов. Какой прок от их листовок, если они даже на вчерашних преступников не действуют! Строители бедствовали из-за бумаги. Можно было бы пустить листовки на самокрутки. Но эти грязные бумажки и в руках держать противно. Рабочие с отвращением собирали их и кидали в костер...

  Работы закончены. Командование придирчиво принимает построенные нами батальонные, полковые и дивизионные районы обороны.

  С восторгом встречаем дивизию полковника Колесникова, получившую приказание занять наш рубеж. Строители ведут красноармейцев и командиров в дзоты и убежища. Здесь приготовлено свежее, душистое сено: отдохните, друзья, с дороги!

  В каждой огневой точке на видном месте висят "трудовые паспорта". На аккуратно оструганных дощечках выведены фамилии тех, кто строил этот дот или дзот. Здесь же пожелание бойцам: беспощадно бейте врага, добивайтесь победы!

  Мысль о трудовых паспортах возникла сама собой. Если мне не изменяет память, зачинателями явились строители одного из подразделений Андрея Дмитриевича Некрасова. С их легкой руки эти "паспорта" распространились по всему району и стали нашей традицией.

  Я частенько задумываюсь, почему такое хорошее начинание забыто в наши дни. Будь моя воля, я на каждом доме вывешивал бы мраморную доску с именами людей, которые строили этот дом. Пусть все знают, что здание возвели такие-то бригады каменщиков, штукатуров, плотников. Гордитесь их трудом, а если плохо сработано, вот люди, которые должны от стыда сгорать за брак!

  Было общепризнано, что Брянский рубеж сооружен на славу. Два месяца вражеские войска рыскали возле него, завязывали многочисленные схватки с нашими частями на переднем крае, но так и не решились штурмовать в лоб.

  Командующий Брянским фронтом генерал А.И. Еременко в своей книге "На западном направлении" пишет, вспоминая те дни: "Противник сильными передовыми частями, поддержанными мощными танковыми средствами, ведет активную разведку, имея, возможно, целью в ближайшее время нанести удар на Брянск. Однако гитлеровцы не нанесли этого удара. По-видимому, они узнали, что на подступах к Брянску мы создали оборону, состоявшую из трех оборонительных полос, усиленную противотанковыми рвами. Отказавшись от наступления на Брянск, немцы повернули 47-й танковый корпус на Трубчевск, обеспечивая тем самым удар 24-го корпуса на Новгород-Северский".

  Хочется уточнить слова маршала: на наиболее важных направлениях строители успели возвести не три, а четыре оборонительные полосы.

  "Забегая немного вперед, — продолжает А.И. Еременко, — мы можем сказать, что войска Брянского фронта добросовестно выполнили основную задачу, поставленную перед нами Ставкой, — не допустить прорыва группы Гудериана через Брянск на Москву. В результате задержки продвижения этой группы на брянско-московском операционном направлении враг упустил благоприятный момент для удара на Москву. Действия Брянского фронта вместе с упорными оборонительными боями и контрударами Западного и Резервного фронтов в районах Смоленска, Белого, Яриево, Ельни и других заставили Гитлера изменить свой план наступления и вместо немедленного удара на Москву нанести удар на юг".

  Мы гордимся, что в этом успехе войск Брянского фронта есть и наша скромная доля, людей, которые вовремя создали укрепленный рубеж, преградивший дорогу неприятелю на дальних подступах к Москве. Сотни вражеских танков и тысячи автомашин нашли свой конец в противотанковых рвах, эскарпированных нами реках и "приспособленных" болотах.

  Праздником для нас был приказ командующего Брянским фронтом с объявлением благодарности работникам 51-го управления оборонительных сооружений. Важно отметить, что это был первый приказ по вновь созданному Брянскому фронту. 400 наших лучших строителей получили поощрения. Военный совет фронта начал свою деятельность с оценки труда военных строителей, подчеркивая значение их усилий для боевой деятельности войск.

  Эх, дороги!..

  Обстановка на Брянском фронте осложнялась. С 24 августа наши войска отбивали атаки Гудериана, а затем нанесли мощный удар на левом фланге, врезались в боевые порядки противника на 7–8 километров. Линия фронта поломалась, боевые порядки перемешались, разгорелись ожесточенные схватки между колоннами, бои с перевернутым фронтом, с фланговыми ударами. Семь суток длилось это сражение. В конечном счете его выиграли наши войска. Противнику были нанесены тяжелые потери, и ему не удалось прорваться к Трубчевску, который он так стремился захватить, чтобы обезопасить свой фланг при наступлении на юг и, главное, подготовить условия для последующего удара на столицу. А 2 сентября начался общий контрудар войск Брянского фронта. 13 сентября наши войска закрепились на достигнутых рубежах и произвели перегруппировку.

  Немецко-фашистская печать еще 3 сентября поспешила объявить о захвате Брянска танковой армией Гудериана. В действительности же гитлеровским войскам, несмотря на их огромное превосходство в танках, бронемашинах, мотопехоте и тактической авиации, не удалось достигнуть сколько-нибудь заметных успехов. Брянска они не только не взяли, но, напротив, под ударами Брянского фронта с большими потерями откатились с прежних позиций и оказались в 60 километрах от города.

  Однако враг добился значительных успехов на юге, захватил Киев. Теперь он мог все силы группы армий "Центр" бросить на московское направление. Трамплином для взятия советской столицы враг по-прежнему считал Орел и Брянск.

  1 октября 24-й танковый корпус противника занял город Севск. Отсюда корпус развил наступление на Орел — Тулу. 47-й немецкий танковый корпус устремился на Карачев — Брянск. Продолжая развивать наступление, механизированные части Гудериана соединились с наступающей к северу от Днестра группой генерала Клейста.

  Начался второй период боев на Брянском фронте. Ценой огромных потерь противник прорвал нашу оборону и 3 октября овладел Орлом, охватив войска Брянского фронта с востока. Теперь наши войска сражались в окружении. Требовалось срочно возводить новые рубежи обороны. Для строителей наступили самые беспокойные дни. Мы строили промежуточные рубежи, которые тотчас же занимали войска, осуществлявшие маневренную оборону.

  Хорошо, что мы заранее готовились к трудным маршам. Люди научились ходить в колоннах, быстро рассредоточиваться и укрываться при авиационных налетах. К тому времени мы уже неплохо справлялись с организацией разведки и боевого охранения на марше.

  Всю нашу технику — походные кузницы, бетономешалки, лесопильные агрегаты — мы поставили на колеса. Тяжелые машины еще раньше отправили в Москву. На подводах и автомашинах перевозился инструмент, необходимые запасы продовольствия, горючего и материалов, хлебопекарни. Лошадей и телеги нам выделили окрестные колхозы, не успевшие эвакуировать имущество в тыл. На всякий случай в вещевых мешках строителей хранился "неприкосновенный запас" — по килограмму сала и сухарей. Этот "НЗ" здорово выручал нас в походах.

  Напряженно трудился наш штаб. Нужно было быстро намечать маршруты движения, разведывать дороги, мосты и броды, определять порядок действий на случай неожиданного нападения противника.

  Еще когда был свободен путь на восток, мы предложили нашим пожилым товарищам эвакуироваться в тыл. Они восприняли это как обиду. Отказались уйти от нас и работавшие с нами колхозники. Из женщин тоже никто не захотел отправиться в Москву.

  Мы двигались на Льгов. Становилось уже холодно. Теплую одежду кое-как раздобывали на брошенных складах. Хуже было с обувью. Во время переходов ботинки, тапочки и сандалии, в которые были обуты большинство строителей, разваливались на глазах. Наши снабженцы достали на кожевенных заводах сыромятную кожу. Из нее наспех мастерили чуни — самоделки из единого куска кожи, стянутого шнурком.

  И вдруг я увидел... лапти. Признаюсь, меня покоробило. Но люди шагали бодро. Даже девчата надевали эту давным-давно позабытую нашим народом обувь куда охотнее, чем чуни. В ладных лапоточках по ноге, в цветастых сарафанах, в платочках, завязанных узелком под подбородком, девушки выглядели персонажами из какой-нибудь пьесы на старорусскую тему. Я смотрел на необычный наряд наших боевых подруг, на их облупившиеся от солнца лица, на руки в мозолях и ссадинах, и грустью щемило сердце. Ничего, родные, вы по-прежнему остаетесь самыми изумительными, самыми красивыми женщинами на свете. Кончим войну, мы сделаем все, чтобы вы могли носить шелковые платья и модные туфли, сделаем все, чтобы жизнь ваша была счастливой и светлой, вы заслужили этого больше, чем кто-либо. А пока не до красоты нам, и молодцы вы, что не хуже нас понимаете это...

  Колонны строителей двигались вперед. На одном из привалов произошла волнующая встреча с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Строители приняли его как родного: в Москве он много раз бывал у нас, постоянно интересовался нашими успехами. А теперь встретились на фронте. Задушевная беседа с Никитой Сергеевичем на всю жизнь запомнилась военным строителям. Он не скрывал от нас трудностей, откровенно рассказал о тяжелой обстановке на фронте, но в словах его звучала уверенность в победе. Эта уверенность передалась людям. Пусть трудно, но мы выстоим. Обязательно выстоим!

  Мост через Сейм в районе Льгова взорван, а нам нужно как можно быстрее перейти на тот берег, где намечено строительство нового рубежа.

  Переправочных средств у нас не было, идти в обход далеко. Вяжем плоты. Пригодились бревна, которые мы тащили с собой из Брянских лесов в безлесные районы Льговщины. Фашистские самолеты напали на переправу. Многих товарищей мы здесь потеряли. Выявился наш просчет: своевременно не организовали спасательные отряды. Это послужило уроком на будущее. Впредь на всех переправах у нас создавались такие отряды.

  Приступить к работам на льговской равнине не пришлось. Враг наседал, теснил наши части. Нам приказали срочно сняться с рубежа и двигаться назад, к Брянску. Тревожным был этот поход. На Льговщине мы уже успели развернуть наши части на широком фронте. За три часа, которые нам отводились приказом, нужно было собрать подразделения и выступить в дорогу. Темной ночью наши связисты-разведчики побежали по рубежу, передавая распоряжение. Колонны строителей потянулись на юг.

  Враг шел по пятам и по параллельным дорогам, старался окружить нас. Нашим арьергардным вооруженным отрядам и боевому охранению временами приходилось вступать в стычки с вражескими дозорами.

  Потери у нас были небольшие. Недосчитались лишь одной гужевой роты: по-видимому, сбилась с маршрута и попала к врагу.

  В темноте полыхали зарева пожарищ. Горели Льгов, Фатеж, Кромы, Орел.

  С болью в сердце мы шли по скорбным дорогам отступления. Наши войска вели непрерывные оборонительные бои, наспех закрепляясь на подходящих высотах или на берегах рек. Мы, строители, мало понимая в военном деле, все же недоумевали: почему между Курском и Орлом не оказалось оборудованных рубежей? А здесь удобная для обороны пересеченная местность. Куряне могли бы своими силами оборудовать позиции, хотя бы в первую голову под Курском. А в 30 километрах к северу, у крупного селения Жирово, самой природой создан противотанковый ров — глубокий овраг, очень удобный для эскарпирования. Длительное сопротивление врагу можно было оказать под Фатежем: на окраине города большая высота, перед ней реки Усожа, Свала. Во всех этих местах наши отступавшие войска вели бои с врагом, особенно в Фатеже, в Жирово, но оборона была бы упорней и успешней, если бы местность своевременно подготовили в инженерном отношении.

  Подходим к Орлу. Знаем, что гарнизон и жители этого города решили защищаться до последнего. Вот перед нами Тросна — городок на возвышенности. Здесь войска и орловские рабочие спешно роют окопы. Но противотанковых препятствий нет, огневых сооружений и подавно. Как тяжело будет вести бой в таких условиях! А ближе к Орлу и вовсе нет никаких укреплений. Почему? У нас чешутся руки приняться здесь за строительство рубежа. Но приказано не останавливаться, идти к Брянску.

  Стало очевидным: если бы больше уделялось внимания строительству укреплений, врага было бы легче остановить и, возможно, иначе развернулись бы события...

  Такие мысли приходили нам, когда мы снова развертывались на Брянском рубеже. Мы ставили своей целью сделать рубеж еще более мощным. Это наш долг перед сражающейся Родиной. Все наши части сразу же приступили к работам.

  Бои гремели совсем близко.

  Врага можно было ожидать отовсюду, с любой стороны. От наших разведчиков и связистов требовалась особая четкость и бдительность. Дозоры дежурили цепочкой в одном — двух километрах от участков работ. С вечера в разведку за последние пункты дозорной цепочки уходили наши наиболее опытные товарищи, чтобы следить за врагом. Усталые, возвращались под утро Анатолий Андреевич Фоменко, Георгий Михайлович Лыкин, Константин Александрович Лобус и докладывали обстановку.

  Строители, по существу, слились с войсками, помогая возводить полевые подвижные рубежи.

  6 октября пал Брянск. Для строителей, растянувшихся на брянском обводе, создалось угрожающее положение. Поступила команда: сняться и двигаться на Белев. Это значило, что наши войска оставляют Брянский район и идут на защиту Тулы. Перед уходом взрываем огневые точки. Тяжело губить то, что создавали своими руками. Но нельзя оставлять укрепления врагу.

  Совершенно не отдохнув, строители отправились в новый поход.

  Отходить нам приказано через Карачев. Это указание вызывало недоумение. Наша разведка доносила, что дорогу на Карачев оседлали вражеские мотоциклисты, С телефонного пункта, который случайно уцелел в Стеклянной Радице, где располагался наш штаб, связываюсь с командованием, докладываю обстановку и прошу разрешить двигаться в обход Карачева, лесами. Приказано не своевольничать:

  — Двигайтесь по дороге. В лесу завязнете.

  Мы обследовали ближние лесные дороги. Они действительно в ужасном состоянии, но исправить их можно.

  А по шоссе на Карачев все-таки идти нельзя — там враг. Решаем двигаться лесом, стараясь не отклоняться далеко от шоссе. Фашисты в лес не любят соваться: боятся партизан. Мы и воспользуемся этим.

  Колонны строителей втягиваются в лес. Разведка следует вдоль шоссе. Она все время доносит: по шоссе движутся вражеские войска.

  На пути нам попался дом лесного объездчика. От объездчика мы узнали, что утром его усадьбу навестили фашистские мотоциклисты, спрашивали о партизанах и строителях. Забрали мед, разломав ульи, и укатили.

  Объездчик посоветовал нам не задерживаться. Всю ночь он сопровождал нас, показывал, где легче проехать.

  Форсируем лес. Именно форсируем, так как для грузовиков, тракторов и грейдеров приходится прорубать заросли, возводить мосты через речушки и овраги, отрывать спуски и подъемы в крутых склонах берегов.

  Горящий Карачев обойден стороной. Теперь можно выходить на шоссе. Идем через покинутые жителями села. Наш обоз все более растягивается. Присоединяем к нему брошенный хозяевами скот, свиней.

  Нам очень пригодились эти "живые запасы", так как кормить людей на бесконечных маршах становилось все труднее, наши тылы расстроились, и мы переживали тяжелые дни. После мы сдали тулякам несколько сот голов разной живности.

  Вражеские самолеты охотятся за нашими колоннами. Но мы уже достаточно обстреляны. Во время налетов строители рассыпаются в стороны, укрываются как придется, и потерь мы почти не несем. Наши стрелки открывают по самолетам массированный огонь из винтовок и держат воздушных бандитов достаточно высоко в небе.

  Наконец показался Белев. Строители заполнили опустевший город. Кругом полыхают пожары. Наши люди прямо с марша вступают в борьбу с огнем. Нам помогают оставшиеся в городе жители. Строители берут под свою охрану склады и магазины. Нас удивляет, почему не видно воинских частей. Жители говорят нам, что войска занимают оборону в районе станции.

  С Михаилом Павловичем Каном и Николаем Петровичем Комраковым направляемся в штаб кавалерийской дивизии. Он расположился в старом массивном здании школы на окраине города. Застали здесь довольно неприглядную картину. Штаб фактически не работал. Чувствовалась какая-то пустота, беспорядок, заброшенность. Несколько командиров слонялись без дела по комнатам.

  Командир дивизии принял нас в своем кабинете. Худощавый, с пышной седеющей шевелюрой полковник сказал, что мы подоспели вовремя. По разложенной на столе карте объяснил нам задачу: отрыть в первую очередь траншеи перед рекой в районе моста. Если позволит время, соорудить пулеметные огневые точки и на другом берегу Оки для обстрела возможной вражеской переправы. Работы надлежало выполнить в течение суток.

  Полковник показался нам решительным и знающим человеком. Он заверил: фашистов под Белевом конники задержат, они умеют драться и в конном, и в пешем строю, что уже неоднократно показали на фронте. У нас поднялось настроение.

  Строители принялись за дело. Не было ни чертежей, ни схем. Пришлось положиться на инициативу командиров строительных батальонов, рот и взводов, на умение и смекалку рабочих. Наши подразделения растянулись вдоль берегов Оки, началась напряженная работа. Впервые строители возводили полевые укрепления под свою ответственность, без технических указаний сверху. Командиры кавалеристов в наше дело не вмешивались, да мы их и не видели. Работа не прекращалась и ночью.

  Люди трудились без отдыха. Перед рассветом объявили отбой на два часа, чтобы немного послать. А мы отправились в штаб дивизии. В районе железнодорожной станции продолжался бой. Войдя в здание штаба, мы застыли в изумлении: в нем было пусто. Когда и куда снялся штаб дивизии, узнать было не у кого. Причина такой поспешной эвакуации тоже осталась тайной. Связались с командиром стрелкового полка, оборонявшегося в районе железнодорожной станции. Он тоже ничего не знал. Связи у него с вышестоящим командованием не было. Командир полка посоветовал нам уходить за Оку и двигаться по направлению к Туле. Все наши попытки связаться по телефону с Тулой ничего не дали. Удалось соединиться с ближайшими еще работавшими пунктами телефонной связи. Мы примерно знали, где еще действует Советская власть, а дальше все было покрыто мраком неизвестности. Что предпринять? Мы думали горькую думу и никак не могли прийти к решению.

  В это время к нам неожиданно прибыл Михаил Митрофанович Мальцев с группой товарищей. Шли они пешком, в изодранном обмундировании, вид у всех до крайности изнуренный. Они побывали в страшной переделке.

  Штаб Мальцева, базировавшийся в Карачеве, получил указание штаба фронта об отходе и передал его частям. Штабные работники эвакуировались из Карачева. Здесь осталась лишь оперативная группа во главе с самим Мальцевым для связи с фронтом и для наблюдения за передвижением частей. Основные маршруты для военных строителей были указаны штабом фронта, и ослушаться этих указаний Мальцев не мог.

  Между тем маршруты, по-видимому, были составлены по запоздавшим данным разведки. Некоторые колонны строителей из-за этого сталкивались с идущими навстречу фашистскими войсками. Выручала своя разведка и дозоры. Командиры частей на ходу изменяли маршруты, обходя опасные места, что и спасло многие подразделения.

  Оперативная группа Мальцева сделала все возможное, чтобы исправить маршруты, но связаться удалось не со всеми частями. Генерал Рейтер, командующий группой войск Брянского фронта на карачевском направлении, сообщил, что гитлеровцы подходят со стороны Орла, и приказал сжечь мосты под Карачевом. У строителей не было ни керосина, ни достаточного количества бутылок с горючей смесью. Генерал прислал четыре автомашины с бочками бензина и велел ждать команды. Но никакой команды не последовало, а немцы уже подходили. Мальцев поджег мост на свой страх и риск.

  Фашистские танки были уже у стен города. Оперативная группа оказалась в тяжелом положении, но продолжала оставаться на месте, пропуская колонны строителей. Задерживались в пути небольшие группы, отходившие с Брянских рубежей. 5 октября из Алтухово подошел со своим штабом полковой комиссар Быховский и главный инженер Утнелов. На подходе были еще две группы, и Михаил Митрофанович очень за них волновался, оттягивая до последней возможности свой отъезд из Карачева.

  Красноармейская улица, на которой размещался штаб Мальцева, являлась продолжением шоссе, по которому приближались фашисты. Под навесами во дворе стояли наготове четыре легковые и две грузовые машины.

  Враг уже завязал бой на окраине города. Сгущались сумерки. Запоздавшие группы строителей не подходили. Мальцев дал команду: "По машинам!".

  В это время на улице раздались два взрыва. Наши товарищи увидели остановившийся советский танк. Он был объят пламенем. В задней стенке танка зияла пробоина, из, которой вырывался огонь. Мальцев, Быховский, Утнелов, Глуховцев, Кравцов побежали, чтобы оказать помощь танкистам, но боковой люк был задраен. Броня накалилась, и внутри танка стали рваться патроны. Танкисты погибли.

  На перекрестке улиц стоял другой танк, на нем виднелись силуэты людей. По приказанию Мальцева Николай Тихонович Глуховцев, прячась за телефонные столбы и деревья, подкрался к машине. Услышал немецкую речь. Почему фашисты не стреляли по группе людей, стоявшей около горящего танка, было непонятно. Вражеский танк развернулся и ушел по улице назад, в сторону вокзала. Мальцев подал сигнал отправляться. Машины тронулись. В этот момент показались два мотоцикла, а за ними танк. Остановив машину, Михаил Митрофанович вышел из нее и совершенно спокойно пошел навстречу. Подойдя вплотную к мотоциклистам, Мальцев увидел, что это немцы. Отпрянув назад, он выхватил наган и выстрелил в лицо одному, а затем второму мотоциклисту. Они свалились на дорогу.

  Все это произошло в одно мгновение. Танкисты, как видно, растерялись. Наши люди выскочили из машин и бросились искать укрытия. Танк выстрелил из пушки и начал строчить пулеметными очередями по нашим машинам.

  Михаил Митрофанович и его товарищи, перелезая через заборы, дворами вышли на окраину. Под ногами было топкое болото, заросшее мелким кустарником. С трудом выбрались на сухой островок. Недосчитались Утнелова и красноармейца-шофера.

  Карачев горел, подожженный фашистами со всех сторон. Наши товарищи обогнули город и углубились в лес. Так они добрались до Белева. Мы накормили обессилевших людей, и они тут же заснули. Только Михаил Митрофанович отказался от отдыха и отправился вместе с нами осматривать предмостный рубеж.

  Мальцев сказал, что есть указание фронта двигаться на Тулу. Провели последнюю тревожную ночь в Белеве, а на рассвете двинулись в путь. Мальцев выехал вперед.

  К вечеру фашисты заняли Белев. Колонны строителей то и дело подвергались нападениям с воздуха. Приходилось пережидать бомбежки. Во время очередного налета мы не успели выскочить из своей "эмки" и попали под огонь пушек вражеского самолета. Василий Андреевич Шевелев был тяжело ранен. Николай Петрович Комраков, я и шофер Коля Зимовец доставили его в полевой госпиталь. Жизнь ему удалось спасти, но вернуться на фронт он больше не смог…

"У них были мирные профессии", 1962 год