ПОЧЕПСКИЙ РАЙОН
За пароконным плугом
С первых дней войны я и мои одноклассники Федор Бутов, Николай Батуро, Нина Хроменок, Ольга Лысухо, Максим Царьков, Мария Баркевич и другие – всего четырнадцать мальчиков и двенадцать девочек 1928 года рождения - стали работать на колхозных полях и лугах Великотопальского сельсовета. Рядом с нами трудилось примерно столько же подростков старше нас на год-два и человек одиннадцать 1925-1927 годов рождения.
Старшие школьники - ученики седьмых-десятых классов учили нас работать, наставниками были и молодые колхозники. Меня, например, пахать пароконным плугом (его еще называли висячим) научила молоденькая Лидия Михайловна Юрочко. Однажды после обеденного перерыва я помог ей запрячь двух лошадей и упросил пропахать круг самостоятельно. Она разрешила, но пошла вместе со мной. Я, естественно, делал много огрехов, она тут же их исправляла. Но в обратную сторону я уже пахал лучше - ошибся всего раза три.
- Пахарь из тебя будет, - подбодрила меня Лидия Михайловна. - Только надо еще много бульбы съесть, чтобы в руках силы прибавилось, да и подрасти.
Так и пахал я, трудился на сенокосе вплоть до 19 августа 1941 года, до прихода в наши края фашистов. Не стану описывать черные дни оккупации. Они принесли нам много горя, лишив жилья, одежды, питания. Многие потеряли отцов, матерей, сестер и братьев, дедушек и бабушек. Нас могли убить, расстрелять ежечасно, ежедневно ... И вот 23 сентября 1943 года под вечер мы увидели из лесного массива Засновье (мы находились в лесу за рекой Сновь) разрывы снарядов перед поселком Красный Мост. А через час из-за горок показалась матушка-пехота (наша!). Мы встретили двух советских разведчиков, которые сказали, что освободили наше родное село Малую Топаль, поселок Красный Мост и что наши солдаты от Сталинграда уже носят погоны, а немцев мы начисто разобьем и выгоним.
Накормив солдат чем у кого было, поблагодарив за хорошие вести и освобождение, я отдал свою лошадь под седло, получил от них взамен очень худую, сказав им, что она у нас поправится. Красноармейцы предупредили, что еще сутки, пока не подойдет подкрепление, нам нельзя выезжать из леса. Поведали нам разведчики, что часть нашего села фашисты спалили ... Правда, об этом мы уже знали, так как я вместе с Петей Кравченко накануне ходил в свою деревню добыть хлеба, и мы были свидетелями того, как все происходило.
...После захода солнца, когда фашисты устраивались на ночь, мы возвращались в лес, шли перебежками по рву. Не доходя метров триста до дома дедушки Анана, заметили, как немцы, человек восемь, катят орудие в нашу сторону. Мы залегли в ров. Минут через пятнадцать, выглянув, увидели, что фашисты развернули орудие вдоль деревни, развели станины и уже забивают клинья. Затем на щит орудия и вокруг стали носить и ставить снопы ржи. Старики предупреждали: если увидите, что немцы ставят орудия, тикайте из деревни - будет бой. Мы поползли по рву и добрались до Анановой улочки, перебежав лес, и - бегом - дальше в сторону дороги Стародуб-Новозыбков. Увидели беженцев, которые изо всех сил помогали лошадям тащить возы. Метрах в четырехстах от нас стояли конные немцы. Несколько фашистов гнали людей в гору. Мы нырнули в толпу и стали перебегать дорогу перед самыми мордами коней. Одна женщина крикнула нам:
- Тикайте, дети, это эсэсовцы. Они сейчас запалят вашу деревню!
Мы пересекли большак и, пробежав от него по полю метров сто или полтораста, залегли в картофель. Найдя борозды, вползли в них и накрыли друг друга ботвой. Немцы прогоняли людей уже возле ветряной мельницы, доехав до первой вербы от деревни, и вдруг четверо верховых повернули назад, остановились против дома Сергея Лузанова. Трое стали закуривать, а один снял винтовку и выстрелил в гумно, затем в баню, в дом, в сарай. И через мгновение - пламя. Был сильный ветер. Огромные горящие факелы неслись по ветру, ничего не щадя на своем пути. Таким же образом был подожжен и дом колхозницы Анны Лузановой. Один из куривших запалил еще два дома. Затем они подъехали к ветряной мельнице, слезли с лошадей и, взяв четыре лома, подошли к передней двери, начали ее ломать. Дверь была прочная, фашисты долго ее крушили по частям, затем занесли полкопны ячменя и зажгли. Дальше они проехали до спуска в деревню, и двое начали стрелять в дома, начиная с дома Павла Мисника, а двое других - в дом Емельяна Котляревича. Потом немцы переместились к центру села, на ходу расстреливая все подряд. Казалось, что и наши фигуры видны в этом страшном зареве ... Мы поползли по картофельному полю в сторону поселка Красный Мост.
Только когда стемнело, мы поднялись и взяли курс на Молочков. Пройдя километра три, перед лугом мы нашли копну и зарылись в нее. Переночевав, добежали по лугу до реки Сновь, переплыли ее и двинулись на Ржавки, в свой лагерь. Было это уже утром 22 сентября 1943 года. В лесу мы встретили наших.
24 сентября мы вернулись домой. Еще издали увидели, что спалены две улицы - 40 домов. Остальным повезло. Много было сожжено гумен, в том числе и наше, где хранился урожай пяти домов. Сгорела общественная баня. Возле дома я увидел солдатскую кухню и свою мать, трех братьев и сестру. Так, после почти месячной разлуки, мы встретились ... А дома не осталось ни единой тряпки. Фашисты угнали корову и спалили урожай.
Меня накормили солдатским борщом и гречневой кашей со свининой, напоили сладким чаем. Кажется, такой вкусной пищи до сих пор я ни разу не ел! Мне тут же выдали лошадь, загрузили снарядами, и я повез боеприпасы в сторону Новозыбкова. На Гомель и по Белоруссии мы тоже перевозили снаряды. Отпустили меня уже в Гомельской области, выдав справку с печатью войсковой части, которую я передал председателю колхоза Ивану Федоровичу Бардадыну.
Вернувшись домой, я отдохнул два дня, помылся в "бане" (бочке, обтянутой палатками) ... Потом меня и десятки моих однокашников направили на Гулевский спиртзавод. На его восстановлении я работал вместе с Николаем Владимировичем Батуро и Евдокией Лузановой почти до нового, 1944 года. Сначала возили торф с Оболешево, затем, с пуском завода, транспортировали спирт на станцию Клинцы. Каждому была определена норма: привезти по тонне торфа с Оболешева в Гулевку, а это 10 км. Делали по два рейса. Хоть умри, а норму выполни – такой был закон. Сначала долго не было и столовой, с ее открытием стало лучше. Мне шел пятнадцатый год...
Возвратившись домой после восстановления и пуска Гулевского спиртзавода, мы начали трудиться в колхозе. Я снова работал конюхом. Лошади были чесоточные, и их приходилось обрабатывать в специальной бане. С весны 1944 года мы вместе с Ниной Хроменок, Ольгой Лысухой, Лидией Юрочко, Максимом Царьковым и другими подростками пахали и сеяли. На каждый день нам устанавливали норму, не считая нашей силы, а считая силу лошадей. И так всю войну. 9 мая 1945 года, когда мы пахали поля под ячмень, к нам пришла бригадир Анна Ивановна Батуро и сообщила радостную весть:
- Победа! Всем на митинг к сельсовету. Быстро!
Мы распрягли лошадей, доехали до колхоза, поставили на кормление, а сами - на митинг. Народ ликовал, многие плакали, особенно наши матери, сестры – все женщины. Нам дали полдня отдыха. А назавтра мы уже снова трудились.
Шло восстановление колхозов, совхозов, предприятий. Посылали подростков в ФЗУ, другие города. Например, Марию Бутову направили на восстановление Сталинграда. Поехал и ее брат Федор Бутов туда работать, но через некоторое время вынужден был бежать: слишком там было голодно. Его чуть не судили за побег, но пожалели несовершеннолетнего. Впоследствии он одним из первых ушел по комсомольскому набору на Балтфлот и честно отслужил четыре года.
... Отпуск давали всего на десять дней. Так что нам, подросткам 1926-1933 годов рождения, выпала тяжелая доля. Многие окончили всего четыре-пять классов и, лишившись отцов и матерей, таки не смогли сесть за парты, став трактористами, слесарями, токарями, электриками, шоферами, скотниками, пастухами, доярками, телятницами, свинарками, штукатурами, малярами, каменщиками ... Трудились на совесть. Многие из нас получили медаль за "Доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов" и другие награды уже в мирные дни.
Мы, дети военных лет, не видели конфет, а хлеб ели с картофельной кожурой. Многие из нас, в том числе и я, не пробовали чистого хлеба до конца 1948 года. А в 1947-м многие из нас вкусили чеманов - это картофель, оставшийся на зиму в земле, померзший, а затем ранней весной выкопанный, промытый, высушенный и растертый. Из него пекли маленькие лепешки. Мы хорошо трудились, И никто у нас не спрашивал, ел ты или нет, зато работы каждый день хватало с избытком.
Больше двух трудодней мы не зарабатывали. Тракторов и комбайнов в колхозах не было. Молотили хлеб шестиконными молотилками. Косили его и жали вручную косами и серпами. Были в колхозе и конные жатки, в которые запрягали трех коней. И большое счастье, если председатель упрашивал директора МТС дать колесный трактор ХТЗ! Это был праздник: собирались человек восемьдесят и молотили хлеба от темна и до темна в две смены. А когда не было трактора, ставили два шестиконных привода и спаривали, с большим трудом запускали молотилку, которую крутила дюжина коней. Коней меняли на ходу, люди же работали без устали ...
Андрей Максютенко, житель села Семцы Почепского района.
"Край мой деревенский", 2007 год.
