Брянский край

Поминки по Святску

  Эту дату людям не забыть. Ни через двадцать лет, как в нынешнем апреле. Ни через сорок. И это слово тоже – "Чернобыль". Не забыть тем, кто был вдалеке от страшного облака, и уж тем более тем, над кем оно прошло и кого опалило. Писатель Анатолий Павлович Воробьев долгие годы проработал в "Гудке", был отственным секретарем редакции, а потом переехал в родное село Святск, что на Брянщине. Там и встретил тот жуткий день – 26 апреля 1986 года.
  То, что мы сегодня публикуем, – это не журналистское расследование, не писательские размышления. Это просто отрывки из дневника очевидца, который он долгие годы вел в Святске.
  Под вечер 27 апреля 1986 года с юга задул ветер. Заклубилась над землей коричневая туча и вмиг заволокла собою небо. Непроглядная тьма окутала село Святск. День превратился в ночь. Пошел сильный дождь. Когда все стихло и на землю вернулся день, первое, что увидели люди, – хлопья оранжевой пены на лужах. Ровно через три дня словно гром среди ясного неба раскололось над селом страшное слово "Чернобыль", и люди окаменели от догадки, что та самая оранжевая пена как раз и есть радиация.
  "Никакая это не радиация, – объяснили сельчанам необычное явление природы брянские санврачи со страниц местных газет. – Это выпавшая с дождем цветочная пыльца".
   Пыльца! Первые радиометрические замеры, проведенные в Святске самими жителями, зафиксировали здесь гамма-фон в 20 и более миллирентген в час – это в тысячу раз выше всяких санитарных норм. Люди после такого "открытия" просто остолбенели.
   С кем в Святске ни поговоришь, все жалуются на головную боль, головокружение, жжение в груди, быструю утомляемость. Те, кто трудится в поле, говорят, что их хватает только на полдня работы,– после обеда они уже не работники: сил почти нет, сами как во хмелю. Больше всех достается тем, кто работает на сеноскладе, – там фонит так, что оттуда выходишь, держась за стены.
  А власти заверяют, что жить при такой радиации безопасно.
  И только в конце мая по настоянию медицины объявляют о срочной эвакуации из Святска школьников младших классов и матерей с малолетними детьми на лето – в пионерские лагеря и дома отдыха в чистые районы области. Село онемело без детских голосов. Ни звука, тихо кругом. Страшно слушать эту тишину. Как убитые, слоняются по улицам оставшиеся без детей матери.
  Новым потрясением стала для жителей реквизиция скота из личных хозяйств. Проводилась она по решению облисполкома – дабы исключить потребление населением "грязного" молока от своих коров. В нем цезия столько, что продукт даже дома держать опасно. Свести корову со двора для крестьянина – что нож в сердце. Но что поделаешь, повели.
  Всей правды об экологической ситуации в Святске мы тогда не знали. С надеждой прислушивались к бодрым заверениям наезжающих к нам время от времени всевозможных комиссий из Москвы: мол, жить в нашей зоне вовсе не опасно для здоровья.
  Но видели совсем другое. Гораздо чаще, чем раньше, стали болеть в селе дети. Ребятишки, собираясь утром в школу, вместе с учебниками клали в портфель болеутоляющие таблетки. То и дело приходилось возить детей в поликлиники Новозыбкова и Брянска.
  Наша жизнь в зоне – сплошные запреты: в лес не пойди, в речке не искупайся, то не ешь, то не пей… Село во все времена кормило государство - теперь все наоборот: государство кормит село. Святские жители уже забыли, что такое "свойское" молоко, "свойское" мясо, – местные продукты в пищу не годятся: в них радиация. Всем, кто живет в зоне, выплачивают жалкие гроши – вроде компенсации за то, что лишены возможности пользоваться продуктами со своего подворья. Народ называет эти деньги "гробовыми" – так они обжигают душу. Тем, кто работает, приплачивают к зарплате до 100 процентов – только и от них радости никакой. Прямо на наших глазах рушится вековой уклад крестьянской жизни, да и сама жизнь как таковая поставлена под угрозу, все летит в тартарары.
  Свет велик, а деться некуда.
  Через три с половиной года после Чернобыля в Святск приехала правительственная комиссия во главе с заместителем председателя Совета Министров СССР В. Догужиевым и объявила нам свой "приговор": село наше в числе 31 населенного пункта области, где невозможно выдержать норму безопасного проживания, подлежит обязательному отселению в чистые края.
  – Куда же вы собираетесь нас переселять? – спрашивают жители.
   – А вы спишитесь с родственниками, знакомыми, – советуют члены комиссии. – Может, они помогут вам подыскать где работу и устроиться с жильем.
  "Спишитесь", "подыщите"? Расчет на то, что жители помыкаются, помыкаются в зоне и сами разбегутся по стране. Короче говоря, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
  И начался исход людей из родных мест в безопасные для обитания края. Гонимые ветром беды, несутся по дорогам Брянщины – все равно куда, лишь бы подальше от радиации! – груженные домашним скарбом автомашины. На глазах пустеют и умирают деревни и села, где еще совсем недавно бушевала жизнь и все кругом, казалось, дышало вечностью.
  Вот и мои соседи Горевы с тремя детьми собираются переселятся куда-то за Почеп – с самого утра во дворе грузится машина. Все самое громоздкое – мебель, холодильник, газовая плита – уже погружено. Пристроены корзины, вилы, грабли… Больно Горевым покидать родной Святск (да разве они когда думали, что им в жизни выпадет такое!), но страх за судьбу детей сильнее этой боли.
  Стоят старушки у ворот, слезы утирают. С того самого момента, когда к святскому порогу вплотную подступила проблема с отселением в чистые места, как-то сразу резко обозначилась в селе черта, разделившая народ против его воли на молодых и старых. Провозгласив первоочередной задачей обязательное отселение из зоны жесткого радиационного режима семей с детьми до 14 лет с предоставлением им жилья на новых местах обитания, правительство тем самым как бы разделило наш Святск на "нужных" и "ненужных" и, по сути, бросило стариков на произвол судьбы…
  Корень всех бед зоны мы привычно ищем в самой чернобыльской катастрофе. А случилась катастрофа морали. Сегодняшние старики, лучшие годы жизни отдавшие труду в колхозах, теперь, оказывается, никому не нужны – их время прошло, они – отработанный человеческий материал. Страшно подумать, но бедность наша положила рубеж между молодым и старым, как между перспективными и неперспективными. Не исключено, что когда состарятся те, кто сегодня молод, и случись, не дай Бог, какая беда, их так же бросят.
  – Как быть, куда податься? – причитает в окружении старух ветеран войны и труда Илья Иванович Самойленко. Он растерянно разводит руками и кричит на всю улицу: – Неужели то, что мы на фронте воевали и в колхозе работали, нам на старости лет не зачлось?
  Довоевался, доработался мужик – волком воет от обиды.
  Мародеры хуже стронция.
  Когда село умирает, на него, как воронье, со всех сторон налетают бандиты, мародеры и всякая нечисть. В ночь под Благовещение на дом пенсионерки Веры Фаддеевны Кеченко было совершено разбойное нападение. Бандиты ломом вышибли дверь, этим же самым ломом оглоушили хозяйку и взяли две самые богатые в домашнем иконостасе старообрядческие иконы XVII–XIX веков – Георгия Победоносца и Николая Святителя. Как Вера Фаддеевна при шести швах на голове и большой потере крови выжила тогда – одному Богу известно.
  Долго после этого случая святские старушки не решались ночевать в своих домах в одиночку – что ни вечер, сбивались в стайку в чьем-либо доме, полагая, что так, вместе, они могут еще постоять за свою жизнь. Со временем, правда, им надоело слоняться по чужим углам – ночуют опять в своих домах, но во всеоружии: держат при себе топоры.
  Наш Святск для властей как бельмо на глазу: столько им с этим селом хлопот привалило! Людей надо куда-то отселять, а жилья для них нет. Кое-что, конечно, строится. Летом в селе Усох Трубчевского района, например, построили 30 квартир. Их сразу же отдали семьям с детьми, и то на всех не хватило. Темпы сооружения жилья на чистых территориях Брянщины особых надежд на скорое отселение жителей не порождают. Так что нашим старушкам и старикам, видать, придется куковать в своем Святске еще не год и не два.
  Райисполком просто не знает, как ему дальше быть со Святском. Провались село вместе со всеми оставшимися там жителями сквозь землю – райисполком, я так думаю, только бы вздохнул: никаких теперь жалоб, никаких забот с отселением. А то ведь святские старики вон уже что удумали: требуют учредить в селе постоянный милицейский пост для охраны их жизни и имущества.
   Слышу, как председатель райисполкома Миненко ведет разговор со святскими пенсионерами, и настораживаюсь. Вот, мол, разъедутся специалисты – кто вам исправит свет, починит водопровод; вот, мол, закроют больницу – кто вас будет лечить, а нагрянут бандиты – кто вас будет защищать?.. Даже разбой, что творится в округе, выходит, властям на руку: манипулируя эмоциональным состоянием людей, они вынуждают затравленный радиацией и бандитизмом святский народ броситься врассыпную.
  Нет бы просто сказать: ищите сами новое место, мы хоть и власть, а помочь не в силах. Святские старики, привыкшие надеяться только на себя, сами поняли бы: и на этот раз чуда не будет. Надо собираться – только вот куда? Они и в молодости – от детей, от скотины, от работы – не больно по стране раскатывали. Так что новых мест себе не присматривали. Но привычная жизнь канула в Лету, и уже кое-кто всерьез подумывает: а не перебраться ли на жительство в свой райцентр, в Новозыбков?
  Взяли-таки Святск на испуг: одна старушка напытала себе в городе домик, другая сторговала хатку – так, друг за другом, и потянулся народ в райцентр. Получают страховку за свой дом в селе, добавляют к ней то, что скопили себе на похороны, и на эти деньги приобретают жилье в городе.
  Ладно бы, думаю я, святские пенсионеры таким вот образом спасались от радиации. Так ничуть нет. Они просто из радиации переезжают в радиацию. Разброс плотности радиоактивного загрязнения в Новозыбкове – между 16 и 40 кюри на квадратный километр, и жить там совсем не безопасно. Неспроста же новозыбковцы сотнями покидают свой город и так легко теперь там купить дом. Как бы и сам Новозыбков со временем не пришлось отселять. Попали наши старики, как говорится, из огня да в полымя!
  Между тем обстановка в Святске, где остались бедовать около двухсот старых людей, складывается такая, что хоть караул кричи. В третий раз ограблена старообрядческая церковь Успения. Можно сказать, прямо на глазах у государства, под табличкой над папертью "Памятник деревянной архитектуры. Охраняется государством" разворовывается культурное наследие народа. Матерь Божия, Казанская Богородица, Скорбящая, Троеручица, Николай Чудотворец – я перечисляю только те иконы, которые хорошо помню. А икон в храме было больше сотни.
  Преступный мир, уверовав в свою безнаказанность, буквально парализовал жизнь в Святске. Совсем недавно сгорела аптека. Было отмечено несколько поджогов домов и сараев. Хорошо, люди вовремя спохватились, погасили огонь, а не то полсела могло бы выгореть.
  Вот такая выдалась у святских стариков осень жизни: не убьют – так спалят.
  Было село – нет села.
  Вот такое, с позволения сказать, переселение привело не только к социальному отчуждению молодого населения от населения пожилого, оставшегося в зоне бедствия. Разрушение живых человеческих связей сделало и тех, кто съехал, и тех, кто остался в Святске, одинаково несчастными. Но если последних еще как-то согревает чувство родного угла, то что сказать про тех, кого беда сорвала с родного гнезда и унесла в чужие края? Сполна хватив переселенческого счастья в чистых районах (неустроенность новых мест обитания, бездушие властей к людям из зоны бедствия, социальный антагонизм между местным населением и переселенцами), они, как перекати-поле, носятся по стране в поисках лучшего пристанища и никак не могут его найти. Глядя на горемык-односельчан, которых никак не прибьет к берегу, те, кто остался в Святске, отказались даже от самой мысли о переселении, решив доживать свой век – пусть и в радиации! – на родной стороне.
  Среди порушенного Чернобылем, терзаемого бандитами и мародерами села вдруг то там, то тут встают, как привидения, столбы печных дымков в зимнем небе – теплится еще кое-какая жизнь. До Чернобыля в селе проживали 675 человек. Остались 12.
  Дай государство тем, кто сейчас прозябает в Святске, по квартирке где-то в более безопасных местах, многие, наверное, и согласились бы на отселение, потому что жить в селе стало просто невозможно. Так не дают и не дадут. Недавно приезжали в Святск руководители райадминистрации, выслушали стариков и заявили:
   – Квартир для вас пока не предвидится, скорее всего, придется вам тут жить и дальше.
  Сама жизнь наводит на жуткую мысль, что успех программы отселения оставшихся в Святске стариков областная и районная администрация, похоже, в большей мере связывает с естественным переселением самих пострадавших в мир иной.
  Вот похоронили недавно восьмидесятилетнюю Клавдию Илларионовну Мосягину. Бандиты, отобрав пенсию, убили хозяйку, облили соляркой и сожгли. Преступники чувствуют себя здесь хозяевами положения: власти никакой, милиция появляется редко, да и то по какому-либо чрезвычайному случаю – ограблению или убийству. Вот так бандиты, глядишь, перебьют всех до одного жителей Святска – и проблема с переселением таким образом будет решена окончательно…
  "Как же тут дальше жить да быть? – спрашивали святские старики в своем письме к Президенту России. – Где искать защиты от бандитов и мародеров? И кто же в конце концов решит нашу главную проблему – переселение в безопасное для жизни место?" Ну, написали они письмо в Москву – и чего добились? Письмо это вскоре вернулось в райадминистрацию, которая ответила святским подписантам: "Переселить вас в текущем году в город Новозыбков не представляется возможным из-за отсутствия финансирования на строительство жилья".
  Знали бы старики, что сама районная власть под разговоры об отсутствии финансирования выстроила себе в том же Новозыбкове целый городок из роскошных коттеджей.
   – Сколько же нам тут еще мучиться?! – захлебываясь слезами от обиды, спросила главу района 86-летняя жительница Святска Арина Федоровна Медведькова, одна из двенадцати подписавшихся под тем самым письмом в Москву. – Раз мы как люди никому не нужны, так вы живьем оттащите нас на кладбище и свалите в одну могилу.
  Сказала это от отчаяния, а вышло так, что предугадала скорую развязку святской трагедии. Как-то вдруг заторопились наши старики в лучший мир. Одного убили бандиты. Другой в пургу заплутал среди заросших быльем святских пустырей и замерз. Третий после бандитского налета на его дом со страху сбежал в соседнюю Белоруссию и там помер. Четвертый… Да и те, которые потом наконец-то дождались переселения в Новозыбков, после всего пережитого в Святске за 20 чернобыльских лет долго на этом свете не задержались. В течение двух лет почти все ушли…
  С отъездом последних жителей Святск был окончательно разграблен и сожжен – вместе со своей церковью Успения.

***

  Когда мне случается заехать в Святск, я всякий раз цепенею при виде царящего здесь запустения. Ни одной живой души за весь день на улицах не встретишь, ни одного целого дома не увидишь – сплошь руины да пепелища, над которыми, словно сполохи, вздымаются пурпурно-розовые соцветия иван-чая, неизменного спутника пожарищ и пустырей. Жуткое сочетание – чернобыльский пейзаж и леденящая сердце мертвая тишина.
  Первое время после катастрофы я еще жил смутной надеждой на чудо, что все в Святске образуется, встанет на свои места.
  Мог ли я подумать, что мне суждено пережить родное село?!
  Анатолий Воробьев. Село Святск, Брянская область.
  "Гудок", 14 апреля 2006 года.