Город Карачев. Сентября 5 пополудни.
Мы выехали из Болхова в прошедшую ночь в два часа при слабом лунном сиянии, оставя и все горы и долины позади себя, вместо коих начались степи и преобширные поля, коноплями усеянные. Выбитые на больших дорогах ямы набивают здесь соломою и мяльем, имея этого добра в большом изобилии, а напротив лесу весьма мало. Сколь впрочем редко и мало ездят по этой дороге, можно том судить по словам содержателя почты, который в течение четырех лет ни одного еще раза не видел столь многочисленного экипажа, каковым был наш. Странным покажется всякому то, что вода, как во всю дорогу по здешнее место, так и впереди почти везде, совсем не годится для питья. А потому, если кто отправляется в здешнюю сторону, советую тому запасаться вином, и вообще всем для пищи и питья нужным. С трудом достать можно стакан молока,даже редко найдешь и квасу. Не худо возить с собою небольшую канфорку, дабы можно было самому для себя на спирте чаю: ибо почти нигде не возможно добиться, чтобы развели огонь, особливо ввечеру; а если то и удастся то не иначе, как с немалым затруднением. В замену всех сих неудобств, проезд в здешней стороне обходится чрезвычайно дешево; нигде не спрашивали у меня столь мало на вино, как здесь, и совсем противное тому испытал я на дороге от Петербурга до Москвы, где, кажется, и взглянуть не хотят даром.
Карачев лежит при речке Снежети, в сорока верстах от Орла. Жителей считают здесь две тысячи пять сот душ. Главный здесь торг пенькою и произведениями от нее получаемыми, как-то конопляным семенем, маслом, веревками. Купцы скупают все сие по сему округу и отправляют в Москву, Петербург и другие места.
Постоялые дворы. В вечеру того же дня.
На этой станции кроме постоялых дворов ничего нет. Граф приехал прежде нас, а как скоро приехали мы, то повел он нас на концерт и на бал. Когда вступили мы в бальный или в концертный зал, в простую черную избу, то показалось мне, что мы у Отагеитов. Множество крестьянок пели песню дикими голосами, прихлопывая такт своими огромными ручищами, и стоя притом рядами в таком виде, как будто стояли на молитве, а тем самым, так как и странною одеждою своею, возбудили все наше внимание. Они имели на себе длинные белые рубашки, подпоясанные широким пестрым поясом, за который они кладут свои ширинки-платки и прочее. На подобие рудокопов имеют они набойчатые передники (не передники, но вокруг всего тела от пояса висящие полотнища – панявы). Иные из них были босиком, а другие в башмаках, из коры сделанных (лапти), которые наверно им мозолей не натирают. Головной убор их состоял в белом полотняном тюрбане, переплетенном красною широкою повязью так, что длинные лопасти ее висели на спину. Затылок покрывал некоторый род плетенья из разноцветной шерстяной пряжи, смешанной с мелкими кораллами и стеклорусом. Некоторые из них, пощеголеватее прочих, имели и сверх тюрбана – кички – нанизанные кораллы и стеклярус. На шеях они имели широкое, из многих стеклярусовых и бисерных низанок составленное ожерелье, а сверх оного висел еще на длинной медной цепочке медный же крест. Я купил один таковой убор за несколько рублей. Бьюсь об заклад, что если бы издать рисунок с него в модном журнале, то нашел бы он множество подражательниц. Не редко во время пения выходили на середину одна или две, чтобы плясать в кругу своих подруг. Ни коим образом не возможно описать всех конвульсий, составляющих сию пляску. Мне пришли на мысль святочные куклы из папки, у которых руки и ноги в одно время стягивают сильно ниткою, но за то и прочие части тела, как то плечи и зад ужасно кривляются. Говорят, что они таким образом проплясывают целые ночи, особливо летом, а однакож при всем том чрез весь день работают весьма прилежно. Они все походили на полный месяц. Лица плоские и красные, как пламя, носы короткие, тело дородное. Поистине, их можно бы всех почесть за мужиков, особливо по их ужасно-грубому и толстому голосу. Даже и сами плясеи пели во время своей пляски, а иногда и присвистывали. Все их песни, так как и везде у Русских поселян состояли из импромтю, например: они повторяли в песнях имя Алексея Разумовского (это называется, величать кого в песнях: а величают обыкновенно для того, чтобы те, кого величают, давали им деньги; случается иногда, что и бранят в песнях, и это называется, корить). Они пришли сюда из Орловского уезда, за тридцать верст, чтобы собирать грибы. Ни прежде сего, ни после не видали мы ни где такой одежды, но больше видели одежду бедную из рубищ состоящую, и никакой особливой черты во нравах не означающую.
Напившись чаю в постоялых дворах поехали мы в ту же ночь далее через лес и по пескам…