Брянский край

Журнал Советская археология, № 2, 1952 год

  Костяные землекопные орудия из палеолитических стоянок Елисеевичи и Пушкари I.
  В ряду важнейших хозяйственных сдвигов и технических завоеваний человеческого общества верхнепалеолитического времени стоит строительство жилищ. При этом речь идет не об устройстве шалашей из жердей и звериных шкур и не о тех приспособлениях, которые производились под скальными навесами и в гротах, когда последние подготавливались для обитания в зимних условиях. Как первое, так и второе, по-видимому, имело место еще в предшествующую, мустьерскую эпоху. В верхнем палеолите мы стоим перед фактом сооружения жилых долговременных помещений очень часто в лёссовом грунте, в виде землянок более или менее значительных размеров и глубины.
  О существовании такого рода жилищ мы располагаем достаточными археологическими свидетельствами. Заслуга в изучении жилищ и в историческом освещении их принадлежит советским археологам, которые первыми ввели в полевую практику вскрытия стоянок большими площадями и тем самым привлекли к вопросу о жилище надлежащее внимание.
  "Начиная с так называемой ориньякской эпохи, - писал П.П. Ефименко, - в Европе получают широкое распространение охотничьи поселения долговременного типа, с прочными, хорошо отепленными зимними жилищами, больше всего напоминающими по своему устройству зимние поселки народностей арктического круга, т.е. прежде всего населения северо-востока Азии и полярной Америки, для жилища которых наиболее характерной чертой является устройство жилого помещения в камере, вырытой в земле, с перекрытием ее земляным же сводом, наряду с прочным типом очага, вымостками из камней и т.п.".
  Хотя мы и не знаем ряда деталей земляных жилищ в палеолите, например, характера существовавшего здесь перекрытия, однако наличие самих котлованов не подлежит сомнению. Стоянки Гагарино, Костенки I, Тельманская, Супонево, Тимоновка, Елисеевичи дают нам факты, указывающие на то, что строительство жилищ требовало прежде всего производства углублений в лёссовом грунте. Формы и размеры земляных выемок были разнообразны. В Гагарине общая площадь округло-овального жилища имела в среднем 5 метров в диаметре, а пол лежал, как указывает С.Н. Замятнин, на 40-50 см ниже современной ему дневной поверхности. Следовательно, здесь для устройства котлована потребовалось удалить около 9-10 кубических метров земли. На обширной жилой площадке Костенки I, как известно, открыто три землянки (или жилые ямы), замыкающие эту площадку с трех сторон. Каждая из землянок занимала от 7 до 9 квадратных метров и уходила в глубь от 1 до 1,5 метров. Общая кубатура всех трех котлованов, таким образом, достигала около 25 кубических метров вынутой здесь усилиями древних насельников земли.
  Помимо этих трех значительных углублений, общая площадь Костенок I была изрыта десятками меньших ям различного хозяйственного назначения, служивших в качестве очагов, а также складами для хранения продовольственных запасов, костных материалов, существовавшего тогда инвентаря и для других целей.
  Внутри жилого комплекса стоянки Костенки IV, раскопанного А.Н. Рогачевым в 1937-1938 годы, также установлены углубления земляночного характера. Здесь местами пол жилища спущен на 0,40 метра ниже поверхности.
  На стоянке Тельманской котлован землянки, имеющий около 5 метров в диаметре, показал значительную глубину.
  Не преследуя цели повторять другие известные факты, устанавливающие как в центре Европы (Пшедмост), так и в северной Азии (Афонтова Гора) углубления в лёссовом грунте при сооружении жилищ, мы ставим вопрос: при помощи каких технических средств велась эта весьма ответственная часть работы по строительству жилищ? До сих пор этот вопрос не был в поле внимания археологов, хотя необходимость постановки его уже назрела и вопрос затрагивался.
  "Если исходить из обычных представлений западноевропейских ученых, - писал П.П. Ефименко, - предполагающих весьма низкий культурный уровень для палеолитического населения приледниковых пространств северного полушария, оставалось бы совершенно непонятным, с помощью каких технических средств могли быть вырыты такие обширные помещения с прекрасно высеченными, совершенно ровными стенами, гладким полом и хорош о устроенными входами, не говоря уже о наземных постройках, которые также требовали наличия определенного инвентаря орудий".
  Были попытки рассматривать некоторые костяные изделия верхнего палеолита в качестве мотыг. П.И. Борисковский в работе "Палеолитическая стоянка Боршево II" относит к числу землекопных орудий обнаруженные им изделия из рога северного оленя, носящие на себе следы орнамента. Предметы эти сравнительно небольшого размера: 15-16 см длины при 3 см в поперечном сечении. Один из них напоминает формой и изгибом мотыгу; его узкая часть была получена путем косого среза с выпуклой стороны, а конец закруглен. Другой лишь слегка заострен небольшим срезом, но не с выпуклой, а с вогнутой стороны, что кажется нецелесообразным с точки зрения технических качеств мотыги. Однако узкий конец оформлен легким закруглением, что отвечает механическим требованиям землекопного орудия. Поверхность обоих предметов повреждена. Она источена сетью мелких канальцев, вследствие химического воздействия тонких древесных корешков.
  Не лишено вероятия, что мы действительно имеем здесь простейшие мотыгообразные орудия "для выкапывания растительной пиши, подобно мотыгам чукчей, коряков и эскимосов", как полагает П.И. Борисковский, а также для разрывания нор полевых грызунов. Впрочем, утверждать это с достаточной уверенностью у нас мало оснований в силу того, что на поврежденной поверхности этих предметов не сохранились следы употребления их в качестве мотыг - важный критерий для наших выводов. Кроме того, при сопоставлении с эскимосскими мотыгами и кирками обнаружено, что они отличаются значительно меньшими размерами; поэтому высказанное предположение можно было бы принять в том случае, если бы мы допустили, что недостаточная величина этих роговых мотыг дополнялась соответствующими размерами рукояток коленчатого утяжеленного типа.
  Справедливость требует отметить, что П.И. Борисковский не настаивает ни на строго определенной функции этих предметов, ни на том, что они насаживались на рукоятки. "Заслуживает внимания тот факт, - пишет он, - что борщевские орудия, в отличие от вышеописанных мотыг и кирок чукчей, коряков и эскимосов, орнаментированы. Может быть, это свидетельствует о том, что их не насаживали на конец древка, а просто держали в руке".
  Кроме Боршево II, необходимо указать еще на две верхнепалеолитические стоянки, среди костяных изделий которых имеются предметы, возбуждающие интерес. Это Мезин и Костенки I. Два мезинских мотыгообразных предмета из бивня мамонта, к сожалению, не могли быть исследованы нами функционально-аналитическим методом, ввиду того что в нашем распоряжении были только муляжи с них. Что касается морфологических признаков этих предметов, их продольно-поперечного сечения, общих контуров, показывающих значительную массивность, непропорциональную длине, то этого рода признаки не склоняют к мысли, что перед нами землекопные орудия. Впрочем, выводы, исходящие из одной морфологии, очень часто обманчивы и не могут служить надежным источником при суждении о назначении орудий.
  Четыре известных нам предмета из бивня мамонта, открытые П.П. Ефименко в Костенках I, по форме близкие к мотыгам (из них два с резными узорами), по-видимому, тоже не принадлежат к землекопным орудиям. По крайней мере так можно сказать об орнаментированных экземплярах, представляющих для нас пока еще загадку, как и борщевские. Те части их, которые можно назвать рабочими концами, повреждены, следы от употребления здесь обнаружить затруднительно. Два других отличаются тесловидным профилем. Одно из них прямое с утолщением в обушной части, покрытым параллельными нарезками, второе - с изогнутым слегка телом. Оба изготовлены из бивня.
  Прямое орудие с утолщением на обухе имеет довольно крупные размеры, около 25 см в длину и около 5 см в поперечнике обушной части. В торце обуха образовалась правильная конической формы полость вследствие выпадения сердцевины бивня. Обушная часть в поперечном сечении почти круглая, средняя - овальная. Рабочий конец, если смотреть в профиль, затесан асимметрично. Лезвие округлое, тупое. Рельефных следов употребления с линейными указателями, характерных для землекопного орудия, нет. Заглаженность проследить невозможно: орудие густо покрыто лаком.
  У второго орудия наблюдается такой же асимметричный тесловидный профиль, как и у первого. Но второе, судя по неправильным, угловатым очертаниям торца, было в свое время длиннее, а затем оказалось сломанным в обушной части. Таким образом, до нас дошло орудие не в целом виде. Сохранность его вообще плохая. Рабочий конец больше затесан с выпуклой стороны бивня, чем с обратной. Видны грани затески. Обращают на себя внимание и следы употребления в виде сильной заглаженности, почти заполировки от трения с большим давлением о материал одинаковой или несколько менее твердой структуры, чем само орудие. Об этом свидетельствует уцелевшая на рыхлом, разрушенном теле орудия компактная, уплотненная корочка, сохранившая прежний, беловатый цвет бивня. Весьма вероятно, что мы имеем костяной клин для расщепления дерева, менее вероятно - тесло или мотыгу.
  Рассмотренные кратко орудия, таким образом, но дают нам пока искомых признаков, характерных для землекопных орудий, рекомендуя осторожность в применении термина «мотыга». Еще меньшим соблазном могут служить для нас западноевропейские публикации костяных изделий, которые не были подвергнуты специальному анализу.
  Тем не менее, землекопные орудия, служившие для постройки землянок и для других хозяйственных нужд, существовали в верхнем палеолите.
  При просмотре костных материалов из стоянки Елисеевичи, хранящихся в Археологическом отделе Института этнографии АН СССР, наше внимание было остановлено на предмете, который уже на первый взгляд своими очертаниями, столь явно выраженными, заронил мысль, что перед нами землекопное орудие превосходного образца, заключающее в себе нечто среднее между киркой и мотыгой. Дальнейшие наблюдения подтвердили первоначальную догадку.

  Размеры орудия, изготовленного из бивня молодого мамонта, были внушительные. Общая длина достигала 40 см, ширина налопатника имела 5,5 см, шейки – 4,7 см, обуха – 5,4 см. Орудие хорошей сохранности, хотя и утратило свои прежний вес. Насаженная на рукоятку мотыга предназначалась для работы двумя руками. Орудие было в работе, о чем свидетельствуют рельефные следы изношенности с линейным указателем направления движения.
  При изготовлении орудия был учтен и использован естественный плавный изгиб бивня; ряд других деталей показывает предусмотрительную техническую мысль. Об этом будет сказано ниже, а пока мы считаем необходимым указать на главные функциональные признаки – следы употребления. Как известно, работа землекопными орудиями, в том числе кирками и мотыгами, производится таким путем, что погружаемая в землю часть орудия с течением времени изнашивается от трения о твердые зерна песка, который встречается в любом рыхлом грунте. Следы от трения имеют вид царапин, направляющихся от рабочей кромки налопатника мотыги вверх, к обуху. У самого края, т.е. кромки, они будут несколько глубже, рельефнее, даже шире, а на исходе уже и мельче. Кроме того, следы, как правило, интенсивнее образуются на внешней стороне налопатника, особенно, если она выпуклая. Эта сторона подвергается большему сопротивлению грунта, вызываемому малым углом падения.
  Изученные нами следы работы на мотыге из стоянки Елисеевичи зафиксированы на специальном рисунке с максимальным приближением к натуре. Как можно по нему судить, линии, идущие от нижнего края вверх, расположены не строго параллельным рядом, а нередко перекрещиваются друг с другом. Это объясняется тем, что мотыга не всегда падала прямо. В процессе работы ее наклонял то вправо, то влево сам человек, вырубая неровности грунта. Помимо того, некоторые линии идут не по прямой, а имеют тенденцию к плавному изгибу. Причиной тому - выпуклость наружной стороны налопатника.

  Есть основания полагать, что мотыга в работе служила относительно продолжительный срок. Наружный слой бивня на выпуклой стороне совершенно стерт в нижней части, и линии здесь проходят уже по второму слою. Принимая это во внимание, а также учитывая тот факт, что рабочая кромка мотыги не побита, за исключением одной небольшой вмятины, можно заключить, что работа велась именно по лёссу, в котором мало встречалось твердых включений и не было мерзлоты.
  О специальном назначении этой мотыги, предназначенной для больших землекопных работ строительного характера, говорят прежде всего весьма крупные размеры, делающие ее крайне не портативной для таких ординарных целей, как собирательство. Налопатник мотыги вместе с тем очень тщательно выстроган, обладает плоской внутренней стороной и слегка расширен по сравнению не только с шейкой, но и с обухом. Сделано это намеренно, с пониманием, основанным на практическом опыте, показывающем, что при сильном ударе о землю под малым углом налопатник глубже врезается в грунт и выламывает, а не крошит пласт. Подобное действие мотыги особенно эффективно в сухом и компактном суглинке, углубление в котором всегда вырубается. Поэтому работа такой киркой-мотыгой имеет по механике и кинематике трудового акта нечто общее с работой теслом.
  Привлекает внимание здесь и весьма длинный обух. Не подлежит сомнению, что такой обух, во-первых, увеличивает уже одним весом механическую силу удара мотыги, а следовательно, и коэффициент полезного действия, если, разумеется, увеличение веса мотыги идет за счет веса рукоятки. В нашей мотыге, очевидно, такое соотношение и было предусмотрено. Во-вторых, удлиненная мотыга, описывая траекторию в воздухе при размахе, придает большую устойчивость рукоятке, зажатой в руках, и тем самым способствует точному нанесению намеченных ударов, что в свою очередь повышает коэффициент полезного действия. Но здесь тоже необходима оговорка: как в узких столярных молотках и двуконечных кирках, эта точность удара может быть достигнута только в том случае, если древко рукоятки занимает медиальное положение в дуге мотыги, т.е. место между обухом и налопатником. Отсюда мы вправе заключить, что шейка, вырезанная на данной мотыге, невидимому, использовалась для целей крепления к рукоятке. Другого объяснения этой детали мы найти не можем.
  В соответствии с указанными механическими требованиями нами дан эскиз реконструкции всей мотыги в целом. Рукоятка могла быть приготовлена из ствола небольшого деревца, взятого вместе с корневищем. С помощью перекрестной обмотки сыромятным ремнем нетрудно достигнуть такого крепления, при котором рукоятка и мотыга составляли бы одно целое.

  Среди остатков костяного инвентаря Елисеевичей оказалась и вторая мотыга. Она сохранилась не в целом виде. Это был только налопатник тоже крупного орудия. Но, очевидно, мотыга была изготовлена из рыхлого, старого бивня, весьма небрежно, наспех, и скоро сломалась в процессе употребления. На рабочем конце ее виден фас от удара о нечто твердое. Следы недолгого употребления остались и на выпуклой стороне налопатника в виде тонких перекрестных царапин, характерных для мотыг.
  Орудия типа мотыг изготовлялись не только из бивней мамонта, но также из ребер крупных животных. Одно из таких орудий принадлежит стоянке Пушкари I, раскопанной П.И. Борисковским. По форме оно напоминает первую мотыгу из Елисеевичей, но отличается малыми размерами и отсутствием шейки. Обух и налопатник в нем соединяются в одно целое без интервала. Рабочий конец имеет асимметричный и очень острый профиль. Следы использования в качестве мотыги, однако, прямолинейны в силу того, что наружная сторона налопатника была плоско срезана. Но они все же располагаются не параллельно, а имеют тенденцию к перекрещиванию, как и в случаях, рассмотренных выше.
  Острая, как лезвие тесла, рабочая кромка мотыги почти не имеет выбоин и вмятин - факт для костяного землекопного орудия весьма интересный. Это, в свою очередь, свидетельствует о работе по мягкому грунту, включавшему лишь острые зерна песка. Малые размеры мотыги и такая любопытная деталь, как смещение линейных следов в правую сторону наружной плоскости налопатника, что могло явиться следствием работы одной правой рукой, не исключает Возможности использования этого орудия для целей собирательства.
  В интересах получения бесспорного критерия при определении производственных признаков на землекопных орудиях нами было проведено сравнительное изучение следов от работы на серии эскимосских кирок и мотыг, сделанных из кости, в частности - из моржевого бивня. Для этой цели мы пользовались материалами, открытыми С.И. Руденко на Чукотке. В характере рисунка царапин, располагающихся на выпуклой стороне рабочего конца мотыги, наблюдается полная аналогия между палеолитическими и эскимосскими землекопными орудиями. Но в эскимосских орудиях бросается в глаза крайняя затупленность рабочего конца кирок и мотыг, грубость и массивность их профиля, вследствие применения в арктических условиях, где тонкий поверхностный слой земли подстилает мерзлый грунт. Они наскоро приготовлены с помощью металлических инструментов и по своим типам настолько разнообразны, что в случае отсутствия следов употребления их нельзя было бы объединить в одну группу землекопных орудий. Некоторые экземпляры имеют сходство с длинными топорами по способу работы ими и креплению к рукоятке. Крайне неподатливый грунт нередко требовал таких орудий с более стойким прямым телом и симметричным профилем рабочего конца.
  О пластичности лёссового грунта, на котором селился палеолитический человек, строил свои жилища, рыл многочисленные ямы для разнообразных хозяйственных целей, очень хорошо осведомлены наши археологи. Лёсс можно легко резать ножом, высекать заступом гладкие стены, ступени. Китайское население провинции Гань-Су широко использует эти качества лёсса для домашней обстановки, вырубая внутри своих жилищ лежанки, сиденья, столы, ниши и каморки в стенах. Палеолитические обитатели лёссовых поселений, вероятно, также извлекали здесь практические выгоды, конечно, в меру своих потребностей и технических средств. О наличии входных ступеней и лавки для сиденья на дне жилой ямы в ориньякской стоянке Ланг-Маннерсдорф (Австрия), например, сообщает Байер. Отсюда вполне логично думать, что палеолитический человек не обходился в деле строительства своих жилищ одними кирками и мотыгами, т.е. землекопными орудиями ударного типа. Даже в процессе рытья обыкновенного котлована необходимо было иметь простейшее приспособление с функциями лопаты для выгребания и выбрасывания взрыхленной земли, для выравнивания и подчистки стен, пола и т.п. Таким нуждам, вероятно, могли служить кости (плоской формы) таза, лопаток и черепов крупных животных после несложной подправки их каменными орудиями. Фрагменты таких костей в значительном количестве дает стоянка Елисеевичи. Следы использования их пока ведут нас, если можно так выразиться, в сферу кухонного быта, раскрывая процессы растирания, резания, скобления, что составляет особую тему.
  Орудие в форме небольшой ручной лопатки или совка, обнаруженное нами среди материалов Елисеевичей, оказалось сделанным из пластины отщепленной от крупного бивня. Длина совка 25 см, ширина 8,5 см, максимальная толщина 1 см. Он слегка обработан. Подстроганы выступы второго слоя бивня, косыми срезами заострены края. Вырезана справа выемка для руки, в результате чего создалась вполне определенная форма рукоятки.
  Совок, по всем данным, служил долго в работе. Края заглажены и закруглены. Сильно сработан левый край. Будучи очень тонким и загнутым кверху, он выкрошился весь. От него уцелела только небольшая часть в форме зубчика у самой рукоятки. На выпуклой стороне совка сработан почти весь наружный слой бивня. Линейные указатели проследить крайне затруднительно, ввиду повреждений этого слоя от времени. Однако сработанность левой и передней рабочих кромок совка достаточно ясно показывает направление движений руки: вперед и налево (рис. 4).

  В заключение мы считаем уместным сказать следующее: орудий землекопных нами выявлено еще очень мало в силу того, что в нашем распоряжении пока был костный материал немногих стоянок, материал подчас не целиком доступный. В дальнейшем, с привлечением в орбиту исследования более широких материалов, безусловно возрастут и наши знания об этом еще мало освещенном направлении хозяйства палеолитического времени. Наша задача на первых порах состояла в том, чтобы выяснить основные функциональные признаки некоторых костяных землекопных орудий в целях более успешного распознавания их среди груд молчаливого материала. Вместе с тем нам казалось необходимым поставленный здесь технологический вопрос рассмотреть в историческом аспекте.
  С.А. Семенов.