Брянский край

Расслоение крестьянства и работа по найму в вотчинах Свенского монастыря (20 - 60-е годы XVIII века)

  Свенский монастырь находился в Брянском уезде на правом берегу реки Десны против устья речки Свини, или Свены, от которой и получил свое название. Это был один из древнейших монастырей на Руси. По преданию, он был основан в 1288 году великим князем черниговским Романом Михайловичем. Монастырь стоял на границе Великороссии, Украины и Польши и являлся оплотом русской церкви в этой пограничной полосе. Русские цари и патриархи поддерживали его вкладами и пожалованиями. Самым тесным образом монастырь был связан с Киевом, так как в 1681 году был приписан к Киево-Печерской лавре. Положение приписного к лавре, с одной стороны, налагало на монастырь известные обязательства, с другой – давало некоторые привилегии. Бывавшая ежегодно при монастыре Свенская ярмарка придавала монастырю большую известность. Ярмарка была источником не только известности, но и обогащения монастыря. Водные пути - Десна и Ока – связывали монастырь с Украиной и с центром страны. В трех верстах от монастыря находился Брянск, который был в XVIII веке крупным торгово-промышленным городом.
  Со времени основания до XVIII века путем пожалований, вкладов, покупки земельные богатства монастыря сильно увеличились, и в XVIII веке это был один из крупных среднерусских монастырей. Во второй четверти XVIII века ему принадлежали пять вотчин, включавших 45 сел и деревень, в которых числилось по 1-й ревизии 1004 двора и 7289 душ мужского пола (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 339, листы 25-33 оборот).
  Одна из вотчин - Подгородный стан - лежала по соседству с монастырем. Главное село ее - Супонево – было расположено в одной версте от монастыря, на Десне. Между Супоневым и монастырем находилась территория, па которой функционировал и Свенская ярмарка. По 1-й ревизии в Подгородном стану числился 321 тяглый двор и в них 2115 крестьян мужского пола. В среднем на двор приходилось 8 душ, а в некоторых деревнях 9, 11 и даже 13. Ко времени 2-й ревизии количество населения в Подгородном стану увеличилось и составляло 2492 души мужского пола. По официальным сообщениям монастырских властей, общее количество пашни в вотчине исчислялось 2233 десятинами и оставалось неизменным на протяжении всей второй четверти XVIII века и далее, вплоть до секуляризации. Из сообщения властей монастыря следует, что в среднем на душу населения: мужского пола в период 1-й ревизии земли приходилось несколько меньше одной десятины во всех трех полях; впоследствии с увеличением численности населения количество пашни, приходившееся на одну душу, должно было еще уменьшиться (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 339, листы 25-26 оборот; дело 1007, листы 21-26 оборот).
  Другая монастырская вотчина - Комарицкая – находилась в Севском уезде. В ней числилось по первой ревизии 236 дворов и в них 2266 душ мужского пола. В среднем на двор приходилось 9 душ, а во многих деревнях больше — 10-12 душ. По 2-й ревизии в вотчине было 2583 души мужского пола. В сравнении с другими монастырскими вотчинами Комарицкая вотчина по количеству населения и по заселенности двора занимала первое место. Общее количество пашни в Комарицкой вотчине было небольшое - 832,5 десятины, следовательно, количество пашни, приходившееся на ревизскую душу, не достигало и 0,4 десятины во всех трех полях (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 339, листы 26 оборот - 28 оборот).
  На границе Белевского и Мценского уездов лежала монастырская вотчина, называвшаяся Белевской. Это была самая отдаленная от монастыря вотчина, до нее считалось 150 верст. По 1-й ревизии в Белевской вотчиттс было 002 души мужского пола. В дальнейшем население ее, так же как и других свенских вотчин, увеличилось: по 2-й ревизии в вотчине числилось свыше 730 душ мужского пола. В среднем на двор в период 1-й ревизии приходилось 6 душ.
  Нужно отметить особенности местоположения Белевской вотчины в сравнении с остальными вотчинами Свенского монастыря - она находилась в открытой безлесной местности. Это обстоятельство, облегчавшее расчистку земли под пашню, имело следствием лучшую, нежели в других свенских вотчинах, обеспеченность крестьян землей. Пашни в Белевской вотчине было 900 десятин, следовательно, в среднем, около 1,5 десятин на душу мужского пола.
  В одном из сел вотчины - Дежкине - бывали торжки. Развитию торговли здесь способствовало исключительное местоположение села: оно находилось на берегу Оки, что обеспечивало возможность доставки сюда товаров дешевым водным путем. Через село проходила дорога, связывавшая Свенский монастырь с Москвой. Товары шли из Москвы в Дежкино, оттуда в Свенский монастырь. Товары, предназначенные для Киево-Печерской лавры, сплавлялись затем на стругах в Киев по Десне (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 339, листы 33-33 оборот; дело 78, лист 23; дело 92, листы 7, 14, 17, 20; дело 100, лист 11 оборот; дело 147, лист 2 оборот; дело 207, лист 5 оборот; дело 1152, лист 6).
  Особую группу составляли две полесские вотчины - Дынская и Подбужская. Они были расположены на границе Брянского и Жиздринского уездов, поблизости одна от другой, в очень лесистой местности. На довольно близком расстоянии от них протекала река Болва, приток Десны. В Подбужской вотчине по 1-й ревизии проживало 1168 крестьян мужского пола в 180 дворах. В среднем на двор приходилось 6-7 душ. В Дынской вотчине по той же ревизии числилось 187 дворов и 1188 душ мужского пола, средняя населенность двора почти та же, что в Подбужской (6 душ на двор). По 2-й ревизии в Дынской вотчине числилось 1693 души мужского пола, в Подбужской - 1602. По сообщениям монастырских властей, общее количество пашни в Подбужской вотчине равнялось 551 десятине, значит в среднем на душу мужского пола приходилось 0,4 десятины в трех полях. У дынских крестьян пашни, по данным монастырских властей, было 786,75 десятин, что составляло около 0,7 десятины на душу в трех полях. Эти данные совпадают и с показаниями самих крестьян (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 339, листы 29-32 оборот; дело 854, листы 18, 4; дело 1007, листы 2 оборот - 4 оборот, 7-13).
  Кроме населенных вотчин, монастырю принадлежали такие угодья, как леса и рыбные ловли. Особенно велико было лесное богатство монастыря. Лесные массивы тянулись на много верст в вотчинах Подбужской, Дынской, Комарицкой и Подгородном стану. Общая площадь лесов составляла 350 квадратных верст. Из этого количества 111 квадратных верст приходилось на долю Подбужской, 53 - на долю Дынской, 63 - на долю Комарицкой вотчины и 123 квадратные версты на долю Подгородного стана. При Белевской вотчине монастырь не имел лесов (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 46, лист 2; дело 339, листы 25 оборот - 35 оборот).
  Как можно видеть из вышеприведенных материалов, крестьянские наделы в свенских вотчинах отличались очень малыми размерами: по данным монастырских властей, на душу мужского пола приходилось в трех полях в лучшем случае 1,5 десятины (Белевская вотчина), в худшем - меньше 0,4 десятины (Комарицкая вотчина). По показаниям самих крестьян, в их распоряжении было немного больше, но все же совершенно недостаточно, земли - от 0,7 до 1,5 десятин пашни в трех полях на душу населения мужского пола. К тому же низкая рутинная сельскохозяйственная техника, отсутствие удобрений приводили к тому, что и бывшая у крестьян пашня не приносила им того количества хлеба, которое она могла бы дать при лучшей обработке.
  Имеющиеся данные об урожаях за 1761 год показывают, что урожайность (за исключением случаев применения подсеки) была очень низкая. Особенно плохим было крестьянское хозяйство Подбужской вотчины, где урожай зачастую не возвращал даже семян. В 1761 году подбужские крестьяне получили наилучший урожай ячменя (сам-2,3, сам-3,3). Рожь, пшеница и овес не дали урожая даже сам-2. Для Дынской вотчины 1761 год в смысле урожая оказался лишь немногим более благоприятным. Здесь ячмень дал в среднем урожай сам-3,5. Урожайность овса оказалась уже худшей, в среднем сам-2,1. Рожь и пшеница в ряде случаев совсем не уродились ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 1007, листы 2 оборот - 4 оборот, 7-13).
  Примитивная техника не давала возможности крестьянам бороться с засухой и другими бедствиями. Поэтому неурожаи были вообще передним явлением. Они вызывали голод, падеж скота. В 1748 году саранча опустошила поля монастырских крестьян, отчего на следующий год у них не хватило семян для посева и оказалось незасеянным большое количество пашни. В Подгородном стану в различных деревнях от 0,5 до 0,75 площади, предназначенной под яровые, не было засеяно. В довершение бедствия 1749 год оказался неурожайным, крестьяне не собрали даже семян.
  Крестьянское скотоводческое хозяйство тоже находилось в состоянии упадка. Об этом можно судить как по крестьянским челобитным, сообщающим, например, что в Подгородном стану в 1756 году "рогатый скот весь без остатку выпал", так и по количеству покосов - в Подгородном стану имелось покоса 42 десятины (при количестве населения 2492 души мужского пола), в Дынской вотчине - 47 десятин (при населении в 1093 души мужского пола), в Подбужской - 71 десятина (при населении в 1602 души мужского пола). Немного лучше положение было в Комарицкой вотчине, где на 2583 души мужского пола имелось 275 десятин покоса (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 512, лист 1-13 оборот; дело 169, листы 2 оборот - 3; дело 353, лист 9; дело 485, лист 1 оборот.
  Монастырь эксплуатировал крестьянское хозяйство и извлекал из него большой доход в виде оброка и разного рода других сборов. Кроме того, монастырь имел собственное хозяйство, обслуживавшееся трудом крестьян. В Подгородном стану и Белевской вотчине монастырь имел собственную запашку в количество 336 десятин, сенокосы, огороды, засевавшиеся коноплей, винокуренный завод, скотные дворы. Одним из важных источников дохода монастыря была также Свенская ярмарка, на которой он имел право сбора "полавочных денег".
  Под влиянием общего роста товарно-денежных отношений в России монастырское хозяйство все больше связывается с рынком. В силу своеобразия местонахождения монастыря его хозяйство, возможно, втягивалось в рыночные отношения даже сильнее, чем хозяйства других владельцев. С одной стороны, лесистая местность, не располагавшая к расширению полевого хозяйства, с другой - близость к Брянску и Свенской ярмарке, удобные речные пути сообщения, постоянные сношения с Киевом способствовали втягиванию этого хозяйства в рыночные отношения. В связи с этим увеличиваются посевы овса и конопли, которые находят легкий сбыт, а также покосы в связи с торговлей фуражом. Другие отрасли монастырского хозяйства тоже приспосабливаются к новым требованиям: продается скот, растет эксплуатация лесных богатств и увеличиваются сборы деревянных изделий с крестьян для продажи.
  Ярмарка облегчала монастырю возможность сбыта товаров. Во второй четверти XVIII века на нее съезжались купцы из Москвы, Калуги, Тулы, Ярославля, Вологды, Костромы, Ростова, Галича, Суздаля, Серпухова, Карачева, Переяславля, Болхова, Коломны, Почепа, Погара, Рыльска, Новгорода-Северского, Киева, Нежина, Белова, Курска, Борисоглебска, Воронежа, Вязьмы, Орла, Ржева, Трубчевска, Мещевска, Могилева, Полтавы и Крыма (ЦГИАЛ, фонд Коммерц-коллегии, опись 1, экспонат 1, № 281, листы 62-114). Это крупное торжище должно было, несомненно, оказывать влияние на экономику ближайшего района и втягивать в свою орбиту его население. Крестьяне Свенского монастыря и сам монастырь являлись участниками ярмарочных торгов.
  Вследствие усиления связей с рынком увеличилась потребность феодала в денежных поступлениях, отсюда важнейшее в описываемое время изменение в свенских вотчинах, заключавшееся в постепенной замене натуральных оброков и повинностей денежными и закончившееся переводом в конце 50-х — начале 60-х годов на денежный рублевый оброк четырех монастырских вотчин, в которых проживало примерно 70% принадлежавших монастырю крестьян.
  Перевод на денежный оброк сопровождался общим ростом эксплуатации, так как у феодала не отпала еще необходимость и в других видах ренты.
  Ввиду малоземелья, плохой урожайности и невозможности прокормиться от земли для уплаты податей да и для собственного пропитания свенские крестьяне вынуждены были искать дополнительных источников существования. С увеличением нужды в деньгах в связи с переводом на денежный оброк необходимость в дополнительных источниках существования усиливалась. Крестьяне все в большей мере должны были обращаться к разным промыслам, а также искать заработка вне своего хозяйства. Немалую роль в жизни крестьян играл деревообделочный промысел, значение которого выходило далеко за пределы Брянского у. Сохранились документы, свидетельствующие, что свенские крестьяне продавали свои изделия даже в других городах. В 1744 году крестьянин Дынской вотчины Дмитрий Фомин, по его показаниям, был с "протчими той вотчины крестьяны в городе Орле для промыслу подушных денег с своим крестьянским товаром". Позднее другая группа крестьян (1753 год) ездила в Глухов на ярмарку для продажи колес своего изготовления.
  Развитию деревообделочного промысла весьма способствовала лесистость местности, что благоприятствовало развитию и других связанных с обработкой дерева промыслов, например плотницкого. Последний уже в значительной мере отрывал крестьянина от основного средства производства - земли. Свенские крестьяне строили струги, или байдаки, для Киево-Печерской лавры. Лавра высылала деньги, и монастырские власти "подряжали" своих крестьян на постройку стругов. Струги строились зимой с таким расчетом, чтобы по вскрытии Десны они были готовы к спуску на воду. В 1721 году построено было 10 стругов, за каждый струг крестьяне получили по 8 рублей; в 1723 и в 1731 годы было построено по 12 стругов; в 1736 году - 8. В 1743 году свенские крестьяне за постройку 12 стругов и погрузку их получили 170 рублей.
  Подобные работы выполнялись крестьянами Свенского монастыря и в последующие годы. Из Свенска в лавру в 1752 году было отправлено 7 стругов, в 1754 году - 18, в 1755 году - 12, в 1760 году - 10 стругов (ЦГИА УССР, фонд Киево-Печерской лавры, вотчинные дела, опись 2, дело 1324, лист 1 оборот; дело 1938, листы 1-2 оборот, 10, 16, 34-36 оборот; дело 1983, листы 17 оборот - 18 оборот; опись 4, дело 18, листы 1, 5, 15 оборот, 28, 29, 32 оборот, 42; ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 704, лист 8).
  Судя но тому, что из Свенска отправлялись пустые струги в украинские лаврские вотчины для погрузки, Свенский монастырь был главным поставщиком стругов для лавры. Насколько важной стала с течением времени поставка свенских стругов для лавры, видно из того, что в 40 - 60-х годах лавра практикует отправку в Свенский монастырь нарочных из своих монахов или служителей специально для ускорения постройки стругов и своевременной отправки их в Киев.
  На постройку стругов с крестьянами заключался обычно - контракт. Например, осенью 1760 года пятеро крестьян деревни Тимоновки Подгородного стана (Никифор Егоров, Иван Трофимов, Леон Иванов, Василий Максимов и Яков Терентьев) заключили контракт с келарем монастыря на постройку пяти стругов. Струги должны были быть построены "до вскрытия вешней воды, а непременно месяца апреля в последних числах". Крестьяне обязывались зимой заготовить в лесу тес для стругов, так чтобы его можно было вывезти но зимнему пути. Но вывозить тес должен был монастырь.
  За постройку каждого струга, подрядившиеся крестьяне должны были получить по 10 рублей денег, четверть ржаной муки, два четверика круп, 20 фунтов соли, 10 фунтов ветчинного сала, полведра конопляного масла. В задаток они получали по 5 рублей денег, а при начале работы на пристани должны были получить еще по 3 рубля.
  В случае, если крестьяне не сделают стругов вовремя, контракт обязывал их сделать такие же струги "вдвое" (ЦГИА УССР, фонд Киево-Печерской лавры, опись 2, дело 2331, листы 15-15 оборот).
  Кроме работ для лавры, свенские крестьяне производили различные плотницкие, а также вообще строительные работы по договорам и подрядам. Например, в 1753 году семь монастырских крестьян-плотников, Григорий Алексеев "с товарищи", были отпущены для постройки "хором" к помещику Пархомову, который "учинил с ними" контракт. Согласно последнему, они должны были получить за работу 90 рублей денег и на 60 рублей «харчю». Работа была начата летом 1753 года и производилась почти до самой зимы. "Хоромы" были возведены до крыши. На лето 1754 года те же крестьяне опять были отпущены из монастыря для окончания постройки (ЦГАДА фонд Свенского монастыря, дело 748, листы 1-4).
  В мае 1753 года крестьяне деревни Тимоновки Подгородного стана, Иев Флоров и Аврам Иванов, заключили контракт с помещиком Брусиловым о постройке в его селе Любичи церкви (ЦГАДА фонд Свенского монастыря, дело 725, листы 1-3).
  В апреле 1756 года крестьяне села Елисеевич Подгородного стана, Иван Тхорев "с товарищи", подрядились "на вытешку калод маштовых", очевидно, для адмиралтейского ведомства, и взяли вперед денег 32 рубля. Крестьяне работу не выполнили, и заказчики требовали от монастырского начальства взыскания с них взятых вперед денег (ЦГАДА фонд Свенского монастыря, дело 821, лист 1).
  В 1763 году крестьянин деревни Вербижич Дынской вотчины Афанасий Щербак заключил с монастырским начальством договор, согласно которому обязался "выставить" в Свенский монастырь за 100 рублей "лесу дровного" 2 тысячи колод, каждая длиной не меньше 3 сажен и в отрубе не меньше 7 вершков. Щербак же должен был доставить этот лес по Десне до Свенского монастыря (ЦГАДА фонд Свенского монастыря, дело 1069, листы 4-4 оборот).
  Постройка стругов для лавры производилась главным образом в зимний период. Летом те же крестьяне могли заниматься земледелием. Но работа по договорам и контрактам для посторонних заказчиков отрывала крестьянина от земли на долгий срок. Крестьяне, возводившие помещику Пархомову "хоромы", в течение двух лет не были дома летом и, следовательно, не могли работать на своей пашне. Недаром документ называет их не просто крестьянами, а крестьянами-плотниками. Другие контракты на заготовку бревен для адмиралтейства и на постройку церкви были заключены в апреле и мае и также предполагали производство работы в летний период. Контракт Афанасия Щербака предусматривал по только заготовку леса, но и доставку его по Десне, следовательно, тоже летом.
  Большим подспорьем к земледелию для крестьян Свенского монастыря были также работы по найму, особенно на сплаве по Десне стругов или байдаков с товарами и леса. Сохранился целый ряд паспортов, выданных нанявшимся на сплав крестьянам.
  Крестьяне использовались па этих работах купцами-предпринимателями. В 1752 году брянский купец Яков Герасимов Никулин нанял пятерых свенских крестьян для сгонки по Десне соснового леса в плотах до местечка Устья. В 1761 году брянский купец Гридин "паймал для сгонки плотов до города Новгородка вотчины Свенского монастыря крестьян". В 1762 году три свенских крестьянина были наняты брянским купцом Артемом Комаровым для сгонки байдака до Киева. Другой брянский купец - Гаврила Пинчуков - в том же году нанял пятерых свенских крестьян для сгона байдака по тому же маршруту. Тогда же три крестьянина одной из свенских вотчин наняты были брянским купцом Семеном Коростиным для сплава байдака с хлебом в Нежинский полк. Крестьяне, оголявшие байдаки и лес, обратно, как правило, возвращались сухим путем.
  Длительность отходов установить трудно. Только в одном случае в паспорте, выданном крестьянам, было указано точное количество времени, какое они могли находиться в отсутствии. Водный и обратный пеший путь должен был занять у крестьян месяц. Паспорт был дан 11 сентября 1762 года сроком до 10 октября того же года.
  Отход на сплав охватывал преимущественно летние месяцы, когда мог быть широко использован водный путь по Десне, связывавший Брянск с Киевом и другими нижележащими городами.
  Помимо сплава леса и товаров, крестьяне выполняли и другие работы по найму. Весной: 1756 г. несколько свенских крестьян снимали «лубья» на мочалу в лесной даче брянского протопопа. Из деревень Свенского монастыря крестьяне уходили в поисках заработков в другие города и уезды. В начале 60-х годов один из крестьян Свенского монастыря был в течение трех лот работником сначала у посадского человека в Калуге, затем у купца в Орле.
  Нередки были случаи, когда свенские крестьяне не уходили на сторону, а выполняли разные работы за плату на своего феодала или непосредственного - Свенский монастырь – или высшего - Киево-Печерскую лавру. Крестьянин при этом в меньшей степени отрывался от своего хозяйства, чем при найме его купеческим капиталом. Однако то, что работа крестьянина оплачивалась, является показательным фактом: она не являлась отработочной феодальной рентой в чистом виде.
  Среди платных работ свенских крестьян на своего феодала нужно назвать прежде всего сгон стругов в Киево-Печерскую лавру и ее вотчины.
  Свенские крестьяне постоянно "подряжались" на сгон стругов, причем помимо самого сгона ими исполнялись и такие связанные со сгоном работы, как погрузка на струги и выгрузка с них товаров.
  Процедура приема крестьян па сплавную работу в качестве сгонщиков и кормщиков стругов была совершенно та же, что у вольнонаемных работников. На каждый струг нанимали пятерых крестьян - одного кормщика и четырех сгонщиков. В Свенском монастыре отправлявшимся на стругах крестьянам давали задаток. В 1721 году на сгоне было занято 60 крестьян, каждому из которых в монастыре было выдано по 60 алтын (1 рубль 80 копеек). В 1723 году 60 свенских крестьян, сгонявших струги, получили в задаток по 1,5 рубля каждый. В 1731 году струги сплавляли также 60 крестьян, из них 10 человек получили от монастырского казначея в задаток по 1 рублю, остальные - по 1,5 рубля. В 1743 году в сгоне участвовало 65 крестьян. Ими был получен общий задаток в размере 100 рублей.
  Деньги, выдававшиеся крестьянам в задаток, присылались из лавры или монастырь расходовал свои в счет обычной "дани" лавре. Окончательный расчет с запятыми на сплаве крестьянами производился лаврой в Киеве. В 50 - 60-х годах крестьяне получали при окончательном расчете по 2 рубля каждый. Если принять во внимание, что в то время средняя цена четверти хлеба в Брянске в урожайные годы равнялась 50 копейкам, то можно полагать, что сплавные работы имели большое значение в жизни крестьян.
  Работа по сгону стругов становилась своего рода квалификацией. Она требовала ловкости, сноровки и была связана с опасностями. Лавра в своих ордерах (приказах) постоянно напоминала, чтобы сгонщики были "добрые люди", которые не утопили бы струг. В случае если струг тонул, архимандрит лавры строго выговаривал наместнику Свенского монастыря.
  Сгон производился чаще в половодье, в мае. Лаврские ордера требовали производить сгон, "не упущая весняного времени".
  Крестьяне-сгонщики тратили на сгон и обратную дорогу весеннее и летнее время и отрывались на долгий срок от своего хозяйства. Каждый год на эту работу направлялось несколько десятков свенских крестьян.
  Помимо сгона стругов, в документах встречаются единичные случаи сплава из Свенска для лавры леса в плотах.
  На стругах иногда тоже сплавлялся лес и другие строительные материалы. Последние заготовлялись крестьянами в монастырских лесах.
  Большое значение для лавры имела поставка из Свенска извести, так как в лавре постоянно шли различные строительные работы. Известь изготовлялась монастырскими крестьянами из мела, добывавшегося ими же из окрестных меловых гор. Особая забота лавры о поставках извести и особенно большие их размеры имели место в 30 - 60-х годах XVIII века, когда производилась постройка знаменитой впоследствии лаврской колокольни. Известь составляла значительную часть грузов, сплавлявшихся на стругах. В 1733 году из Свенского монастыря было отправлено в лавру три струга с известью, в следующем году отправленные из Свенска 10 стругов частично также были нагружены известью, в 1736 году были отправлены 8 стругов, в 1743 году - 12 груженных известью стругов.
  Кроме продуктов, изготовлявшихся крестьянами, на стругах везли много товаров, закупкой которых для лавры постоянно занимался Свенский монастырь. Товары покупались в Москве, Туле, Орле и других городах, а также на Свенской ярмарке.
  Документы сообщают о закупке монастырем и отсылке в лавру на стругах железа в 1731, 1734, 1743, 1752, 1754, 1755 годы. Железо отправлялось в большом количестве, сотнями пудов: в 1754 году, например, отправлено 100 пудов, в 1755 - 530 пудов железа. В 1731 году сплавлялись на стругах медь и олово. В 1743 и 1752 годы на стругах везли колокола для лавры.
  В число закупавшихся монастырем для лавры товаров упоминаются алебастр, краски. В большом количестве отправлялась на стругах в лавру мука. В 1755 году монастырем было закуплено для лавры 2 тысячи четвертей жита и 500 четвертей овса.
  В 1760 году в Киев сплавлялось из Свенска 7 стругов с ржаной мукой, в следующем 1761 году в лавру опять отправлялась мука, которая была куплена по ее поручению монастырем в количестве 154 четвертей. Эта оживленная экономическая связь лавры с монастырем осуществлялась благодаря труду свенских крестьян. Они строили струги, заготовляли лесоматериалы и известь, они же привозили в Свенский монастырь товары, закупленные для лавры в других городах, иногда подрядом, большею же частью в счет исполнения феодальной подводной повинности. "Подряженные" за плату па сгон стругов крестьяне доставляли продукты и товары в указанные лаврой места.
  Свенские крестьяне работали за плату для Киево-Печерской лавры не только на сплаве. Свенский монастырь был своеобразным поставщиком рабочей силы для всевозможных строительных работ, производившихся в самой лавре и ее вотчинах: туда посылались плотники, каменщики, кирпичники, а также чернорабочие, не имевшие специальности. Требования лавры выслать из Свенска работников были частыми, возможно, ежегодными, в 1742 году было предписало прислать работников - мастеровых людей - из свенских крестьян для постройки в лавре колокольни. В 1752 году - выслать трех мастеров плотников для постройки байдаков в одном из лаврских сел - Лищичи. В следующем году из Комарицкой вотчины было отправлено 9 плотников для постройки церкви в селе Радичеве; в 1754 году в лавру были высланы 20 кирпичников, и 1760 году - 20 плотников.
  Большая часть мастеровых отправлялась, по-видимому, весной на тех же стругах, на которых сплавлялись продукты и различные изделия для лавры. Иногда шли и сухим путем. Высланные из Свенска мастеровые работали и летом и зимой. Некоторые не возвращались домой по нескольку лет. Работы мастеровых оплачивались. Иногда они получали задаток в Свенске: в 1754 году из высланных 20 кирпичников 8 получили при отправке по 50 копеек; плотники, высланные в 1760 году получили по 1 рублю каждый.
  Все эти работники не являлись в полном смысле наемными. Но оплата их лаврой показывает, что феодальные формы эксплуатации под влиянием роста товарно-денежных отношений и развития рыночных связей приобретают иные формы: элементы "неэкономического принуждения соединялись с экономическим стимулированием в форме заработной платы".
  Практиковалась отправка свенских крестьян и для сельскохозяйственных лаврских работ, которые также оплачивались. В 1760 году для таких работ монастырь выслал 40 крестьян из разных деревень. Каждому из них в Комарицкой монастырской вотчине, где они были набраны, канцелярист лавры, ведавший набором, выдал задаток по 1 рублю 50 копеек.
  Крестьяне прибыли в лавру в начале апреля и тотчас же были поставлены на постройку гребли в Васильковской волости, несмотря на то, что еще не сошел снег. Они должны были вычищать с корнями ольховые и лозовые заросли. Условия, работы были нелегки. Между тем за 4 месяца крестьяне, кроме хлеба, получили по 60 копеек и своего рода спецодежду - рубаху и портки. На этой работе крестьяне находились с 4 апреля по 1 августа. Затем они были отправлены па сенокос, за работу на котором получили по 50 копеек каждый и дополнительно 50 копеек на всех. После этого уже осенью крестьяне заработали еще по 50 копеек, выполняя какие-то земляные работы. В ноябре крестьяне получили паспорт на обратную дорогу.
  Таким образом, свенские крестьяне пробыли в лавре семь месяцев, получив за все время по 3 рубля 10 копеек и одежду, оцененную в 20 копеек. В течение семи месяцев, с ранней весны до поздней осени, эти сорок человек были оторваны от своего хозяйства. Они были поставлены в положение наемных людей и ушли из своих деревень в лавру подобно тому, как другие крестьяне уходили на заработки на промышленные предприятия.
  В 20-х годах XVIII века подобная массовая высылка свенских крестьян в лавру еще не практиковалась. С годами потребность лавры в рабочей силе в связи с оживлением хозяйственной деятельности этого крупного монастыря усилилась. Отсюда учащение и увеличение требований лавры на рабочую силу и, прежде всего, к населению приписного монастыря, который мог сразу направить в лавру десятки людей.
  В 1740 - 1760-х годах из года в год из лавры следовала предписания выслать работников в том или другом количестве, при этом не престарелых и не малолетних. "А за труд их, как прошлого года бывшим, награждение довольное произведено, так и сим учинено будет", - добавлялось в предписании 1761 года.
  Для получения рабочей силы лавра использовала отношения феодальной зависимости, в каких находился к ней Свенский монастырь. Однако присланных на работу в Киев сиенских крестьян она все же вынуждена была оплачивать.
  Многие работы для самого Свенского монастыря крестьяне исполняли за плату. По крестьянским доношениям, в 1720 - 1730-х годах они исполняли за плату работу плотников и каменщиков при постройке Преображенской церкви и каменной ограды, а также работу по заготовке мела. С началом постройки соборной Успенской церкви (1749 год) это положение было изменено, большинство работников для постройки соборной церкви и доделки каменной ограды бралось бесплатно. Но все же как на этом строительстве, так и на других работах находилось некоторое количество платных мастеровых из числа свенских крестьян.
  Следовательно, монастырь в своем хозяйстве не мог уже ограничиться только принудительным трудом и прибегал к найму своих собственных крестьян. Одной из причин расширения монастырского хозяйства являлась укреплявшаяся связь с рынком.
  Для свенских крестьян, которые не могли свободно, без разрешения монастырских властей уходить на сторонние заработки, работа за плату для собственного феодала или по требованию лавры являлась дополнительным источником существования.
  Работа по найму и связанный с нею отрыв от средств производства захватывал преимущественно деревенскую бедноту. Однако наряду с нею выделялась зажиточная верхушка.
  Приведем данные 1745-1758 годы, характеризующие расслоение среди крестьян двух свенских вотчин.

  Из таблицы мы видим, что в 1745 году в Подгородном стану из 508 дворов было 40, или 7,9%, безлошадных, представлявших деревенскую бедноту. Среднюю группу составляли 239 хозяйств, имевших по 2 лошади, что дает около 47% или почти половину всех хозяйств. 27% приходилось па тех, у кого было от 4 до 11 лошадей, т.е. на более зажиточные слои деревни.
  В Комарицкой монастырской вотчине расслоение было еще заметнее. Расслоение крестьянства в Селеченской половине Комарицкой вотчины мы можем видеть из следующих данных.

  В селе Селечне на 103 семьи приходилось 30 семей, или 29% безлошадных. В то же время 10 зажиточных хозяев имели в своем распоряжении 50 лошадей (5 хозяев - по 4 лошади и 5 хозяев - по 6 лошадей.). Еще большей степени процесс расслоения достиг в деревее Война. Здесь из 92 хозяйств 51 хозяйство, т.е. больше половины, было безлошадным, 23 семьи имели по 1 лошади; в то же время выделилась верхушка в составе 6 семей, имевших от 4 до 8 лошадей. Количество безлошадных крестьян в деревне Войне настолько велико, что заставляет предположить вероятность какого-либо бывшего в этом году стихийного бедствия, сопровождавшегося падежом лошадей.
  Рост имущественной дифференциации ведет к социальному расслоению крестьян, при котором начинают выделяться две крайние группы крестьянства за счет средней. В Подгородном стану, где степень расслоения, была меньше, около половины крестьян (47%) среднего достатка. В Комарицкой вотчине наблюдается большее расслоение, и в связи с этим количество «средних» крестьян здесь значительно меньше: в селе Селечне они составляли 38,8%, в деревне Войне - еще меньше: приблизительно 13% общего количества крестьян.
  "Разложение крестьянства, развивая на счет среднего «крестьянства» его крайние группы, создает два новых типа сельского населения", - писал В.И. Ленин, анализируя процесс развития капитализма в России.
  Эти слова Ленина, хотя и относятся к более позднему времени, тем не менее применимы и здесь, так как процесс имущественного и социального расслоения весьма длителен. По выражению наших источников, "можнейшие" и "скуднейшие" крестьяне были налицо во всех вотчинах Свенского монастыря.
  Выделившаяся группа "можнейших" заметна во всей хозяйственной жизни монастырской деревни. Представители ее арендуют мельницы: в 1720-х годах в их руках было 4 из 18 принадлежавших монастырю мельниц, в 1750-х годах по меньшей мере десять 29 монастырских мельниц находились "на оброке" (в аренде) у монастырских крестьян. Бывали случаи, когда богатые крестьяне заводили собственные мельницы. Например, в 1703 году крестьянин Комарицкой вотчины Софрон Осипов с разрешения наместника построил мельницу "своим коштом" на речке Таре недалеко от деревни Устори и владел ею до 1724 года, когда продал ее за 50 рублей. По тем временам это была значительная сумма, что можно видеть хотя бы из сопоставления с ценой ржи, составлявшей в среднем 50 копеек за четверть.
  Богатая верхушка сосредоточила в своих руках также винокуренные котлы. По данным 1701 года, в Комарицкой вотчине 54 крестьянина имели 72 винокуренных котла, в 1714 году 38 крестьян имели 40 винокуренных котлов, в 1732 году котлов в Комаричах было 73, а в Подгородном стану, по данным 1720 года, - 61 котел. За котлы крестьяне уплачивали пошлину в монастырь (20 алтын за котел). Представители зажиточной верхушки, имевшие котлы, скупали, по всей вероятности, хлеб для винокурения у беднейших крестьян, пользуясь нуждой последних в деньгах.
  Зажиточные крестьяне имели собственные лавки на ярмарке. В полавочной книге 1716 года записано 14 лавок свенских крестьян, в полавочной книге 1732 года - 10.
  Некоторые крестьяне обладали капиталом, который они вкладывали в торговлю и ростовщичество. Например, в 1739 году крестьянин деревни Титовки Козьма Ильин Колотилин ссудил четырем брянским посадским 64 рубля денег. В 1704 году крестьянин села Супонева Тихон Сафонов Маслов взял на откуп у монастыря продажу свеч за 60 рублей в год. В следующем году свечная продажа была взята на откуп крестьянином Александром Масловым за 55 рублей; в 1766 году крестьянином Антоном Алексеевым за 75 рублей.
  В то время как кучка "можнейших" богатела, бедные крестьяне свенских вотчин влачили подчас жалкое существование. Вся тяжесть несения государственных повинностей, особенно таких, как рекрутская и поставка работных людей, ложилась на плечи малоимущих крестьян. Богатые могли и откупиться и нанять за себя рекрута или работника, в качестве которых нередко выступали малоимущие. Сохранились сведения о том, что в 1738 году, когда происходил набор работников на земляные работы во взятой русскими войсками Очаковской крепости, крестьянин деревни Упороя Федор Евдокимов нанялся в "очаковские работники" за крестьянина той же деревни Сысоя Фастова. Сысой Фастов дал, по договору, Евдокимову 40 рублей и лошадь ценой 3 рубля 50 копеек "со всяким пути касающимся припасом". В рекрутские наборы 1745, 1747 и 1749 годы было сдано из Подгородного стана 43 рекрута, из них 15 наемных; из Подбужской вотчины в наборы 1746-1749 годы было сдано 10 рекрутов, из них 9 наемных. Наемными были по большей части крестьяне тех же монастырских вотчин. От своих нанимателей они получили от 50 до 160 рублей, платье и припасы.
  Бедному крестьянину, в случае отправки с его тягла рекрута, самому иногда приходилось закабаляться. Крестьянин села Коростовки Подгородного стана Игнат Наумов взял у брянского купца Семена Петрова Казанцова 20 рублей "на отправку доводящегося на ево тягло в нынешний набор рекрута", за что Наумов должен был работать у Казанцова "доотживу тех денег".
  Не имея возможности прокормиться от собственного хозяйства, пытаясь избавиться от все растущей эксплуатации, бедные крестьяне бежали, бросая свое маломощное хозяйство. Монастырские власти в 1724 году сообщали, что с 1678 по 1710 год в монастырских вотчинах "запустело крестьянских, обмерло и от скудости разбрелось безвестно 79 дворов".
  Крестьяне бежали из всех вотчин в разные годы, в одиночку и группами, до конца изучаемого периода. По словам наместника Свенского монастыря, в 1758 году числилось в бегах толькопо одной Комарицкой вотчине 55 человек. Многие из бежавших долго скитались, переходя с места на место, нанимались к разным хозяевам, которые, зная, что имеют дело с беглыми, лишенными даже возможности жаловаться, особенно беспощадно эксплуатировали их.
  Беглый крестьянин Свенского монастыря Филипп Михайлов Пискунов на допросе рассказывал, что он ушел из монастырской деревни Упорой Подгородного стана в Карачев, прожил зиму "из найму" в доме посадского человека Дмитрия Тетеркина. Потом жил в Карачевском уезде на заводе Томилина "из найму" у приказчика Василия Осипова три года, в течение полутора лет "пас животинное стадо" в деревне Байкове Карачевского Воскресенского монастыря. Затем пошел в Брянск и нанялся "на линею". После этого Пискунов жил на Кокоревском заводе у слуги Сергея Иванова 6 недель, потом пришел в село Невдольск Комарицкой вотчины Свенского монастыря, где его и нашли (ЦГАДА, фонд Свенского монастыря, дело 197, листы 1, 2).
  Наряду с бегством имели место и другие формы борьбы. Распространенной формой являлись прошения и челобитные крестьян о смягчении их участи. В 50 - 60-х годах XVIII века вместе с ростом эксплуатации выступления крестьян приняли характер стихийных массовых волнений.
  Во время крестьянских выступлений представители зажиточной верхушки, "можнейшие" крестьяне, противостояли остальной массе крестьян. "Можнейшие" защищали только свои, а не общие интересы и обычно оказывались отступниками и предателями. Так, например, когда в 1758 году крестьяне Комарицкой вотчины обратились в монастырь и лавру с жалобой на обременение их новыми повинностями, представители зажиточной верхушки дали показания, что комарицкио крестьяне издавна исполняли эти повинности.
  В 1756 году крестьяне Подгородного стана подали бывшему в это время в Свенске архимандриту Киево-Печерской лавры жалобу на своего наместника, в которой требовали отрешения последнего от должности. В дальнейшем к выступлению подгородских крестьян присоединились крестьяне двух других свенских вотчин - Подбужской и Комарицкой, - и движение приняло широкий размах. Однако затем среди участников выступления начались колебания. Представители "можнейших" крестьян - староста и два крестьянина деревни Добрунь Подгородного стана - в сказке показали, что содержание вышеуказанной челобитной было иное, а именно, первоначально она якобы заключала только просьбу об облегчении монастырских работ.
  Таким образом, сказка обвиняла выборных в том, что требование об отрешении наместника от должности исходило исключительно от них. Вслед за первыми отступниками потянулись и другие крестьяне, и вскоре было подано заявление от всех крестьян Подгородного стана, по содержанию аналогичное сказке "можнейших".
  Действия зажиточных крестьян вели к разобщенности движения и являлись одной из причин неудачи выступлений крестьян, их попыток улучшить свое положение.
  Итак, в вотчинах Свенского монастыря в 20 - 60-х годах XVIII века наблюдалось частичное отделение непосредственного производителя-крестьянина от средств производства, чему способствовали местные неблагоприятные условия для земледельческого хозяйства - малоземелье, лесистые и малоплодородные почвы - и, наоборот, благоприятные условия для заработков на стороне.
  Оторванный о т своего хозяйства свенский крестьянин нанимался купеческим капиталом на сплавные работы, а также работал за плату в земледелии и на строительстве у своего феодала-монастыря, иногда уходил на долгий срок с паспортом в другие города.
  Под влиянием развития товарно-денежных отношений феодальная отработочная рента в свенских вотчинах претерпевает некоторые изменения - она все чаще переводится на деньги, зарабатывать которые приходилось, отрываясь на какой-то срок от собственного хозяйства. Плотницкие и другие работы по договорам и подрядам отрывали крестьянина летом от земледельческих работ.
  Параллельно процессу отрыва от средств производства, захватывавшему преимущественно беднейшие слои крестьянства, в вотчинах выделяется зажиточная верхушка, обладавшая многолошадным хозяйством, винокуренными котлами, мельницами, собственными лавками на Свенской ярмарке.
  И.В. Валкина.