Брянский край

ЖАНДАРМЫ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ. ВОСПОМИНАНИЯ, П.П. ЗАВАРЗИН, ПАРИЖ, 1930 ГОД

  Павел Павлович Заварзин (1868 - 1932) кадровый военный, полковник, руководящий работник Отдельного корпуса жандармов. Образование получил в Одесском реальном училище, затем - в пехотном юнкерском училище, которое окончил по первому разряду. Службу начал с 1888 году в 16-м стрелковом батальоне его величества. Находясь в личной охране императора, он охранял гессенскую принцессу Аликс (будущую императрицу Александру Федоровну) в дни приезда ее в Ливадию. В составе службы политического сыска состоял с мая 1898 года. Работал в Главных жандармских управлениях Бессарабии, Крыма, в Кишиневском охранном отделении; с июня 1904 года — помощник начальника Могилевского ГЖУ; с июля 1905 года — начальник охранного отделения в Ростове-на-Дону; в 1906—1909 годы руководил Варшавским охранным отделением. Опираясь на свой уже достаточно большой опыт и высокий профессионализм, П.П.Заварзин смог эффективно использовать работу секретных сотрудников. Даже отойдя от дел, он очень скупо рассказывает о своей секретной агентуре, упоминая в основном лишь тех, кто погиб до и во время революции. Заварзин имел репутацию специалиста высокого класса и в конце 1909 года был назначен начальником Московского охранного отделения. Этот пост он занимал в 1910-1912 годы, а в 1912-1916 годы продолжал работу в Одессе.
  В своей книге автор знакомит читателей с теорией и техникой розыска. Повествование книги начинается с красочного описания службы автора в императорской резиденции в Ливадии. На этот непродолжительный период пришлись важные события: смерть императора Александра III, приезд гессенской принцессы, ставшей вскоре супругой последнего русского царя Николая II. Здесь П.П. Заварзин впервые столкнулся с работой жандармов, в том числе, и секретных агентов, главная задача которых ничем себя не выдать и собирать информацию. Он был свидетелем приезда в Ливадию отца Иоанна Кронштадтского, с которым были связаны последние надежды на выздоровление больного императора.
  Автор рассказывает о своем первом знакомстве с сыскным ремеслом, когда он только начинал карьеру в жандармерии, и работал на маленькой приграничной станции, проверяя паспорта у въезжающих в страну. Какое раздолье было тогда для всякого рода темных личностей! В русских паспортах не было фотографий, и не составляло проблемы въехать на территорию государства под чужим документом. Кто-то провозил контрабандой нелегальную революционную прессу, а кто-то модный европейский будильник, за который по закону следовало заплатить пошлину. В этот ранний период происходили интересные встречи и знакомства: царская семья, министры, знаменитые генералы Рузский и Сухомлинов, всех их позднее смыло волнами революции; студенты-революционеры – желторотые птенцы, державшие ночью под матрацем револьвер на случай внезапного ареста, их дела в ходе революций резко пошли в гору; секретные агенты – профессионалы, многие уже без четких моральных принципов, служили тем, кто больше платил, сегодня царю – завтра революции.
  Рассмотрен ход борьбы жандармов с революционным движением, идеология и тактика этой борьбы, ее методы и результаты. Все это на примерах невероятных историй из жизни революционного подполья и политического сыска, всегда шедших "рука об руку". Автор и в своей писательской деятельности не теряет хватки спецагента, поражая читателя поразительным умением знать все и обо всех.
  Мы приводим фрагмент книги связанный с Брянском.

***

  Коммунары.
  Одна из наиболее крупных и деятельных анархических групп была ликвидирована мною в Москве, в 1911 году, при следующих обстоятельствах.
  Секретный сотрудник, работавший под псевдонимом "Фельдшер", однажды отметил, что от бывшей фабричной работницы Елены Шистовой, по убеждению анархистки, он узнал о скором приезде в Москву анархиста Гуляка. По словам сотрудника, Елена близка к некоему Савельеву и, очевидно, замышляет с ним какое-то преступление, т.к. во время появления в ее квартире Савельева, она всегда выходит в коридор и там ведет с ним таинственно разговоры.
  Как то случилось, что, после такого посещения Савельева, Елена просила "Фельдшера" оказать ей услугу и добыть фунта три пороха, но, получив отказ, ответила: "тогда достанет "Таня".
  Изложенные данные секретной агентуре послужили основанием для учреждения наружного наблюдения за Савельевым которому филеры дали кличку "Техник", а через несколько дней выяснили конспиративную встречу последнего, на Страстном бульваре, с неизвестным, метко названным наблюдательными агентами "Войлочным", по внешнему виду его шляпы и пальто.
  Вскоре дальнейшая слежка выявила группу в несколько лиц, таинственно встречавшихся с первыми двумя наблюдаемыми. Оказалось, что большинство из них проживало в громадном доме дешевых квартир Солодовникова, вмещавшем в себе до четырех тысяч постояльцев. Там рабочие и бедные жители, за 7-8 рублей в месяц, имели комнату с электрическим освещением, горячею водою и другими удобствами. Дом имел несколько выходов, вследствие чего наблюдение за группою было технически крайне затруднительно и вызывало ежедневно назначение усиленного наряда филеров, человек до четырнадцати.
  Недели через две, встречи членов группы стали учащаться, но, вместе с тем, наблюдаемые проявляли и более осторожности и предусмотрительности.
  В то же время "Фельдшер" сообщил, что он вновь посетил Елену и застал у нее в комнате Савельева, который, однако, оставался недолго, и, прощаясь, шепнул хозяйке: "Ярославский 11 часов". Отсюда сотрудник сделал вывод, что Елена и Савельев куда то уедут, хотя, по этому поводу, она с ним, "Фельдшером", никакого разговора не имела.
  Действительно, в тот же день наблюдение на Ярославском вокзале отметило отъезд Елены и Савельева по направлению к Костроме, куда тотчас же и была послана соответствующая телеграмма. На следующий день, филеры ни одного из наблюдаемых ими лиц в Москве не видели, а начальник Костромского губернского жандармского управления уведомил по телеграфу, что его филеры установили разновременный выход из московского поезда женщины и шести мужчин, которые прошли порознь на Соборную площадь и там, под покровом темной ночи, сошлись. Наряд полиции окружил группу, с целью ареста, но приезжие, оказав вооруженное сопротивление, открыли стрельбу из револьверов и ранили одного городового. Оказалось что Елене и Савельеву удалось избежать задержания и скрыться, остальные же были арестованы на площади.
  Московское охранное отделение распорядилось устроить на упомянутой квартире секретную полицейскую засаду, причем удалось задержать и этих лиц, когда они из Костромы возвратились домой. При задержанных найдены были заряженные револьверы.
  Все арестованные в Костроме были препровождены в Москву, и, после непродолжительного административного расследования, переданы в распоряжение следственной власти.
  В своем показании Савельев, между прочим, высказал, что его группу не следует смешивать с шайками разбойников и грабителей, так как он и его товарищи являются идейными "анархистами-коммунарами", проводящими в жизнь "безмотивный террор". Им безразлична, какая жертва, та или другая личность. Они стремятся лишь воздействовать на "сытых буржуа", чтобы заставить их отдавать свои излишки голодным и неимущим людям, словом, работать на пользу пролетариев. По этим же соображениям "анархисты-коммунары" бросили бомбу в Барселоне, в Испании, в городском театре, — во время спектакля, в Одессе — в фешенебельную кондитерскую Либмана, посещаемую богатыми людьми, в Варшаве — в ресторан "Бристоль", когда там находилось много разодетых и беспечных "эксплоататоров бедноты".
  Через короткое время, Савельев покончил жизнь самоубийством. Он повесился, и в предсмертной записке объяснил свой поступок невозможностью пережить разочарование в близких людях.
  Дело заключалось в том, что арестованный, в числе других, из группы Савельева, его друг Филиппов, беглый матрос с броненосца "Потемкин", вызвался дать откровенное показание и предупредить, что его необходимо допросить скорее, иначе может "уйти важное дело". Это заявление было особенно интересно, т.к. продолжавшееся агентурное расследование, выяснения, просмотр корреспонденции и филерское наблюдение развернули полную картину деятельности группы Савельева, заключавшейся в убийствах, грабежах, пропаганде и прочем, а также установили связи группы с подобными организациями в Брянске, Калуге, Екатеринославе и даже Австрии. Тотчас же перевезенный из тюрьмы в охранное отделение Филиппов, был введен в мой кабинет.
  Высокого роста мужчина, лет 35, худощавый брюнет, с прямыми длинными волосами, спускавшимися на лоб и виски, с приподнятыми плечами и вытянутой вперед головою на мускулистой шее. Глядящие из подлобья маленькие, карие, раскосые, бегающие глаза, улыбка затравленного зверя и сложенные на груди руки с узловатыми жилами и, толстыми в концах, короткими пальцами; вот внешность Филиппова, которая производила отталкивающее и жуткое впечатление.
  Когда конвоиры вышли из кабинета, Филиппов объяснил, что ему необходимо находиться скорее на свободе, чтобы узнать местопребывание скрывшихся членов шайки. Такое заявление имело для него основание, т.к. по сведениям секретной агентуры, за две недели до ареста Филиппова, он, его сожительница, "Курносая Таня" и еще двое неизвестных совершили нападение в окрестностях Калуги на усадьбу одинокой богатой вдовы. Задушив ее и служивших у нее садовника и горничную, шайка похитила большую сумму денег и массу ценных вещей, причем Филиппов значительную долю награбленного передал "Курносой Тане", которая должна была эти ценности закопать и ждать дальнейших указаний от Филиппова, спешно выехавшего в Москву. Там он был задержан и опасается, что оставшиеся на свободе члены шайки могут отобрать закопанные его сожительницей деньги и вещи, а ее саму убить.
  Я ответил Филиппову, что его желание быть освобожденным из под стражи, по многим основаниям, невыполнимо. Филиппов с большим трудом сдержал свое волнение и негодование после такого ответа и только сильно хрустнул пальцами. Наступило продолжительное молчание. Филиппов долго размышлял и, наконец, упавшим голосом заявил, что расскажет "всю правду, как перед Богом", причем начал истово креститься на висевший в углу комнаты образ.
  Однако, своего торжественного обещания Филиппов сразу же не выполнил и стал давать показание, с очевидной целью, запутать дело и направить розыск по ложному пути, что вынудило меня прервать его рассказ и уличить во лжи. Филиппов смутился, забегал глазами и, махнув рукой, начал излагать правдиво свои объяснения, сущность которых сводилась к следующему.
  В 1905 году, во время революционная бунта на броненосце "Потемкин", Филиппов лично убил трех морских офицеров, а затем бежал, вместе с другими матросами, в Румынию, откуда пробрался во Владивосток где организовал шайку, безнаказанно совершившую несколько убийств и разбойничьих нападений. Впоследствии, когда двое из его товарищей были арестованы, он счел благоразумным, вместе с несколькими членами шайки, покинуть Сибирь и, запасшись нелегальными паспортами, переехать в Брянск, Орловской губернии. Там он, встретившись с Савельевым, близко сошелся с ним и вошел в его группу. По его словам, Савельев относился к анархической деятельности группы с большим увлечением и неоднократно многоречиво высказывал свои отвлеченные суждения о революционной работе вообще, причем старался внушить членам шайки убеждение, что их предприятия осуществляются соответственно программным задачам анархического учения. На Филиппова, по его признанию, слова Савельева производили слабое впечатление: ему нужно было "дело" и его материальные результаты, а не отвлеченные программы, смысла которых он так и не усвоил.
  Члены группы очень ценили смелость и ловкость Филиппова, и все его "уважали", т.к. до последнего времени из многочисленных преступных предприятий, он выходил "сухим", т.е. всегда благополучно ускользал от полиции. По поводу разбойного нападения под Калугой, Филиппов с гордостью пояснил, что старуху землевладелицу он придушил лично: "аж кости хрустнули на шее, так я ее прижал".
  На совести Филиппова было одиннадцать им убитых человек.
  Сопоставляя показания Филиппова и других с данными, добытыми по обыскам, была установлена главная квартира группы, находившаяся в Брянске у приятеля Филиппова, живущего в маленьком собственном доме на окраине города, где он имел бондарную мастерскую, а жена его занималась огородом, находившимся тут же при доме.
  Я тотчас же послал в Брянск четырех опытных филеров, которые должны были, приспособляясь к местным условиям, найти там работу на одном из заводов и постараться поселиться вблизи бондаря, наблюдая за ним после работы и по праздничным дням, посещая также трактир, где бывает бондарь и где следовательно могут иметь место интересные для нас встречи. При этом самая ответственная задача была возложена на старшего филера Теленова. Он должен был, изображая беглого из полка солдата, поступить куда-нибудь на поденную работу и, посещая трактир, постараться познакомиться с бондарем. Я поставил Теленова в курс всего дела и ознакомил его со связями Филиппова и Савельева, которыми он мог бы заинтересовать бондаря. Затем я указал на то, что "Курносая Таня" до сих пор нами не разыскана, хотя она проживает в Брянске, о чем дал сведения сотрудник "Фельдшер", находящийся теперь в тюрьме, в качестве арестованного и имеющий непрерывную связь с содержащимися там анархистами. Кроме того "Фельдшер" поведал, что анархисты обеспокоены, чтобы "охранка" не обнаружила у бондаря лаборатории и нелегальщины. Вследствие этого Савельев передал, освобожденному из тюрьмы вору, письмо на имя бондаря. В этом письме, условными выражениями рекомендуется "произвести чистку квартиры и сор выбросить или оставить для удобрения". "Фельдшер" это письмо понимает так: вынести из квартиры нелегальщину, которую или закопать в огороде или уничтожить.
  Теленов вскоре донес мне, что он уже познакомился с бондарем в трактире. Бондарь пьяница и во хмелю разговорчив. Узнав, что Теленов беглый солдат и что он знаком с Филипповым, бондарь, оказавшийся Иваном Маливым, таинственно улыбнулся, но себя не выдал, переведя разговор на другую тему. В тот день, когда Теленов писал полученное мною письмо, Малив забегал в трактир, где встретился с молодой женщиной, передавшей ему синий платок, в который были положены какие-то вещи. Они пошептались и тотчас же разошлись, причем Малив, уходя, на ходу, поздоровался с Теленовым, которому все-таки удалось передать женщину в наблюдение нашему филеру. По мнению Теленова женщина, судя по приметам и вздернутому носу, может быть "Курносой Таней". В заключение Теленов доносил: "Хотя бондарь Малив уверяет, что он постоянный житель Брянска, откуда уже много лет не выезжал, но я этому не верю, т.к. полагаю, что Малив нелегальный матрос, приехавший с Дальнего Востока. Я полагаю так потому, что, однажды, сидя в трактире, Малив случайно обнажил правую руку, на которой я заметил татуировку-дракона, которую обыкновенно себе делают матросы, плавающие в китайских водах. Затем походка бондаря морская и он сутулится, шляпу носит как моряки — назад и, наконец, когда бондарь курит, то выбрасывает слюну далеко от себя, что привыкают делать курящие моряки, чтобы не плевать на палубу, а за борт".
  После всего изложенного, я решил арестовать "Курносую Таню" и Малива, с тем, чтобы у последнего оставить засаду, в надежде, что к нему может приехать Гуляк. Для ликвидации я командировал в Брянск ротмистра Курдюкова, двух надзирателей и чиновника Дмитриева, ведавшего, как специалист-дрессировщик, находившейся при охранном отделении, известной в то время в России, полицейской собаки "Треф".
  Эта собака прославилась рядом дел, по которым она отыскивала по следам, запрятанные грабителями, в различных скрытых местах, похищенные вещи, а иногда и самих преступников. Однако, работа с собакой была полезна только на окраинах городов и в сельских местностях, где следы человеческих ног могли довольно долго сохраняться. В городе же ее работа была почт безрезультатна. Треф по внешнему виду представлял собою исключительной чистоты тип "Дабберман-Пинчера". Он был очень красив, со своими темно коричневыми подпалинами на черной шерсти и на ушах, всегда торчащих, причем острая морда, с большими круглыми глазами, была привлекательна и останавливала на себе общее внимание. С первых же дней дрессировки он обнаружил исключительную понятливость, серьезность и настойчивость в работе, при феноменальном чутье. Все эти данные способствовали тому, что, на собачьих выставках и на состязаниях, Треф получал всегда первые призы, а легенды о его делах облетали, без малого, всю Россию. Признавал Треф единственно только Дмитриева, из рук которого он только и принимал пищу, или им оставленную, что обыкновенно вырабатывается, чтобы собака не была отравлена. Треф в обхождении был сух и никогда не ласкался. От поры до времени, Дмитриев являлся ко мне в кабинет с Трефом, который безмолвно садился, имея передние ноги прямыми, около Дмитриева и только поворотом головы и взглядом, показывал, что он интересуется шумом вентилятора или хлопнувшей дверью.
  Словом, Треф тоже отправился в Брянск на помощь в розыске спрятанных бондарем предметов, если таковые не будут найдены в доме.
  Через три дня отряд возвратился в Москву, куда были доставлены и арестованные в Брянске Малив, оказавшийся, как и предполагал Теленов, военным матросом Куличенко, беглым из Владивостокской тюрьмы, где содержался, как привлеченный по делу убийства священника и ограбления церкви, его сожительница (а не жена) — из тех же мест — известная воровка Шестова и "Таня Курносая" — сожительница Филиппова, зарегистрированная в Брянске, как проститутка.
  Оказалось, что Треф превзошел все ожидания. По прибытии в Брянск, наш отряд, при содействии местной полиции, произвел обыски у Малива и "Тани Курносой". Их арестовали, хотя абсолютно ничего компрометирующего их, обнаружено не было. Арестованных препроводили в полицейский участок, где они и содержались порознь. На следующий день, утром, ротмистр, Курдюмов, вызвал Дмитриева, объяснил, что, вероятно, в огороде закопаны вещи принадлежащие группе. В огород привели Маливу. Треф обнюхал ее и пошел в огород, ища ее следы.
  За Трефом шел Дмитриев, который, между прочим, ограждал огород, во время обыска, чтобы туда не проник, со своими следами, посторонний человек. Треф начал внимательно обнюхивать землю и ходил по дорожкам и между растениями, около двух часов и, затем, подойдя к дверям дома, спокойно сел. Все это было дважды повторено и столь же безрезультатно. Тогда Дмитриев объяснил, что Малива всегда работала в огороде и Треф обошел весь огород, где естественно, мог найти только ее следы. Пришел Теленов, на которого с нескрываемою яростью посмотрела Малива и разразилась руганью и проклятиями. Теленов вспомнил, что в последнее посещение Маливым трактира, у него на руках были заметны следы земли, следовательно, именно он, Малив, мог закопать вещи. Привезли бондаря. Треф обнюхал его и уверенно пошел вдоль забора огорода, остановился и возвратился тем же путем назад. Дмитриев все-таки не удовлетворился этим и повел Трефа обнюхивать в квартире бондаря и в его мастерской вещи и тряпье. Затем Треф вновь обнюхал Малива и направился, как в первый раз, вдоль забора, но на том месте, где он тогда только остановился, начал сильно скребсти землю и лаятъ. Когда же к нему пытался подойти ротмистр Курдюмов, то он так яростно на него бросился, что Дмитриев, вздрогнув, крикнул: "Господин ротмистр, осторожно!" и подошел к Трефу, который начал махать обрезанным своим хвостом и "подавать голос" т.е. лаять. На этом месте, под кустом крыжовника, начали копать и там обнаружили закопанный боченок, накрытый куском старого одеяла, другая часть которого находилась, среди тряпок, в квартире. В бочке оказались: пробирки для серной кислоты, серная кислота, цинковые листы, один цилиндр, порох, крупная дробь, т.е. все необходимое для изготовления примитивных, но смертоносных бомб, затем письма и заметки, принадлежащие Гуляку, которые были завернуты в синий платок, переданный перед тем Таней Маливу и 200 экземпляров журнала "Буревестник". На дне бочки оказалась папка с бумагами Малива и его фотографиями. На одной из них были изображены матрос и женщина, причем на карточке было напечатано: "Владивосток. Фотография Экспресс". Присмотревшись внимательно, без труда можно было распознать, в снятых на карточке, Малива и его сожительницу; там же находились и паспорта на имя Шестовой и Куличенко.
  Не запираясь, Маливы сознались, кто они такие. Дмитриев узнав, что "Курносая" имела полученные от Филиппова деньги и вещи, принадлежавшие убитой помещице, начали разыскивать их в усадьбе, где жила "Таня", которую несколько раз обнюхивал Треф. Сопровождаемый Дмитриевым, Треф несколько раз обошел чердаки, сараи и погреб, когда в последнем "подал голос" и, действительно, под лоханкой с бельем были закопаны вещи, завернутые в бумагу и платок, принадлежащей "Курносой". Денег не оказалось, но ограбленные вещи были все налицо.
  Дмитриева впоследствии расстреляли большевики.
  Наряду с такими типами, как Филиппов, "Курносая Таня" и другие, в той же группе находились и иного характера участники, как например Гуляк, который был арестован впоследствии, по возвращении его из Австрии, из города Черновид, откуда он приехал с транспортом подпольного журнала "Буревестник", предназначенного для распространения в Москве и других городах.
  Молодой человек, 22 лет, с изможденным и бледным лицом, Гуляк был убежденным анархистом-фанатиком и аскетом. Одет всегда плохо, почти оборванный, тратил на пищу минимально, лишь бы не умереть с голода, не допускал лично для себя никаких трат на развлечения, удовольствия или что либо другое, связанное с излишеством и роскошью. Преследовавший убежденно чисто идейные цели анархической программы, Гуляк, однако, никогда не отказывался от личного участия во всех осуществлявшихся группами преступлениях, но всегда предпочитал, так или иначе, содействовать террористическим актам.
  В конце концов, в разных местах Империи было подвергнуто задержанию 35 человек и у них было отобрано много бомб, оружия и нелегальной литературы. В числе арестованных были разного рода лица. Были типы такие, как Филиппов и такие, как Гуляк, встречались и вовсе бесхарактерные люди, просто вовлеченные в грабительскую деятельность, попадались развращенные недоучки, женщины и испорченные до мозга костей незрелые юноши. Конечно, в состав групп входили и подонки разных революционных партий, которые в своей агитационной работе проводили всегда популярную и легко воспринимаемую идеологию: отчуждения богатств, отрицания собственности, грабежа награбленного и т.д.
  Идея и кровь, деньги и любовь, все это переплелось в пестрый клубок, который и был разрублен приговором Московской судебной палаты, осудившей всю группу на разные сроки каторжных работ.
  После захвата в России власти, большевиками, Филиппов был назначен председателем Чека в Брянске.